W.H. Auden
AUGUST 1968
The Ogre does what ogres can,
Deeds quite impossible for Man,
But one prize is beyond his reach,
The Ogre cannot master Speech:
About a subjugated plain,
Among its desperate and slain
The Ogre stalks with hands on hips,
While drivel gushes from his lips.
----------------------------
У.Х. Оден
АВГУСТ 1968
Творили изверги вовек,
Чего не смог бы Человек,
И лишь осмысленную Речь
Ввек Изуверу не постичь:
Вот прет он гордый, весь в броне,
По изувеченной стране,
И лживый вздор, ничтожно пуст,
Фонтаном бьет из смрадных уст.
Перевод Андрея Кшенского
---------------------
W.H. Auden
IN MEMORY OF W. B. YEATS
(d. January 1939)
III
Earth, receive a honored guest;
William Yeats is laid to rest:
Let the Irish vessel lie
Emptied of its poetry.
Time that is intolerant
Of the brave and innocent,
And indifferent in a week
To a beautiful physique,
Worships language and forgives
Everyone by whom it lives:
Pardons cowardice, conceit,
Lays its honours at their feet.
Time that with this strange excuse
Pardoned Kipling and his views,
And will pardon Paul Claudel,
Pardons him for writing well.
In the nightmare of the dark
All the dogs of Europe bark,
And the living nations wait,
Each sequestered in its hate;
Intellectual disgrace
Stares from every human face,
And the seas of pity lie
Locked and frozen in each eye.
Follow, poet, follow right
To the bottom of the night,
With your unconstraining voice
Still persuade us to rejoice.
With the farming of a verse
Make a vineyard of the curse,
Sing of human unsuccess
In a rapture of distress;
In the deserts of the heart
Let the healing fountain start,
In the prison of his days
Teach the free man how to praise.
У.Х. Оден
ПАМЯТИ У. Б. ЙЕЙТСА
(январь 1939)
III
Оцени, Земля, момент:
Сын Ирландии, поэт
Уильям Йейтс, высокий гость,
Держит путь на твой погост.
Драгоценный сей сосуд
Пустым идет на Божий суд,
Оболочка лишь одна,
Словно мехи без вина.
Время скроет под водой
Был ты грешник иль святой,
И забыть готово вмиг
Гибкий стан, смазливый лик;
Но оно боготворит
Тех, кто наш язык творит,
Будь хоть трус, хоть мещанин –
Все простить готово им:
Киплингу – его расизм,
Как Клоделю – мистицизм;
И, конечно, индульгенцию
Даст, за мастерство, и Йейтсу.
В темноте, что всех темней,
Лают псы Европы всей;
В одиночку всяк народ
Копит злость и горя ждет;
Вырожденье без границ
Смотрит с человечьих лиц,
Стужа в их глазах одна,
Жалость вымерзла до дна.
Без поэта мы немы.
К нам сойди в пучину тьмы,
Пусть твой неумолчный глас
Радость пробуждает в нас;
Как умелый винодел,
Пораженье, беспредел
Перевоплоти в вино,
Солнца и любви полно;
Где лишь сор души колюч,
Пусть забьет целебный ключ,
В льдами скованной груди
Дар восторга пробуди.
Перевод Андрея Кшенского
--------------------------
Ф.И. Тютчев
***
Зима недаром злится,
Прошла ее пора –
Весна в окно стучится
И гонит со двора.
И все засуетилось,
Все нудит Зиму вон –
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.
Зима еще хлопочет
И на Весну ворчит.
Та ей в глаза хохочет
И пуще лишь шумит.
Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя…
Весне и горя мало:
Умылася в снегу
И лишь румяней стала
Наперекор врагу.
(1836)
F.I. Tyutchev
***
Winter, angry widow,
It’s time for her to go -
Spring’s knocking on the window,
Making a horrible row.
All nature is rejoicing,
Hunts Winter – go away!
And skylarks’ jolly voices
Are singing above all day.
Winter, she’s old bustler,
Grumbles in a hoarse voice,
But Spring replies with laughter,
With dripping, and more noise…
Old witch got really maddened
And in her hurried flight
Hurled handful of snow at maiden,
To hurt the pretty child…
But Spring feels good and cosy:
Just washed in snow her face,
And only grew more rosy
Completing foe’s disgrace.
<1836>
Translated by Andrey Kshensky
--------------------
А. С. Пушкин
К …
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты.
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
A.S. Pushkin
To ***
O, I recall the lovely instant:
You first appeared before my eyes,
Like floating image, light and distant,
Like beauty’s heavenly surprise.
In city’s vain disturbing noise,
By languid hopelessness embraced,
I often heard your gentlest voice
And saw in dreams your lovely face.
Years faded. Restless gust of tempest
Blew off all dreams of no avail,
And I forgot your voice gentlest,
Your features heavenly - as well.
Backwoods, in darkness of detention,
My days dragged by like puny doves -
No joy divine, no inspiration,
No tears, no life, and no love.
The soul awoke from hibernation:
You reappeared before my eyes,
Like floating light imagination,
Like beauty’s heavenly surprise.
Heart beats in sweet intoxication,
And all revived to heal its pain –
And joy divine, and inspiration,
And life, and tears, and love again.
Translated by Andrey Kshensky
--------------------------------------
М. Ю. Лермонтов
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом.
Что ищет он в краю далеком?
Что кинул он в краю родном?
Бушуют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрепит.
Увы, он счастия не ищет,
И не от счастия бежит.
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой,
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой.
M.Y. Lermontov
***
The rebel’s sail looks white and lonely,
Forlorn in blue mist of the sea.
What has he left in native country?
What is he seeking overseas?
The waves are raging, wind is wailing,
The mast is creaking in its bend.
Good luck is not what he is craving
Nor what he’s left in native land.
Beneath him – streams of clearest azure,
Above him – golden rays of sun,
But rebel begs for stormy weather,
As if in storms there’s peace of man.
Translated by Andrey Kshensky
-------------------------------------------------
Борис Пастернак
* * *
Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.
Цель творчества – самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.
И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на полях.
И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженье от победы
Ты сам не должен отличать.
И должен ни единой долькой
Не отличаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только – до конца.
1956
Boris Pasternak
* * *
Fame is a thing devoid of beauty.
Not that would give your heart a rise.
Collecting clips is not your duty,
Nor keeping manuscripts in files.
Creative work means self-devotion,
Not vain and noisy success.
To draw the eye of public notion
Is a disgrace, not mere excess.
One shouldn’t live like an impostor,
But go through life in such a way
As to attract love of the cosmos,
And hear the call of the future day.
One better try to leave blank spaces
In th' own fate, and not in texts,
Just marking on the margins places
And life’s whole chapters, moving next.
Obscurity should be your hiding,
In it conceal your steps with zeal,
Like the terrain through mist is gliding
When visibility is nil.
Let others track the warm live footsteps,
Your path repeating inch be inch,
But you, you should not know - a mishap
Or victory you hold in clinch.
You should not, by the tiniest lobule,
Be different from real face,
Just be alive, to the molecule,
Alive - until your day of grace.
1956
Translated by Andrey Kshensky
--------------------------------------
Анна Ахматова
С Новым годом! С новым горем!
Вот он пляшет, озорник,
Над Балтийским дымным морем
Кривоног, горбат и дик.
И какой он жребий вынул
Тем, кого застенок минул?
Вышли в поле умирать.
Им светите, звезды неба!
Им теперь земного хлеба,
Глаз любимых – не видать.
(январь 1940)
Anna Akhmatova
Happy New Year! New Sorrow!
There he’s jumping, naughty child,
Over the Baltic’s smoky brew
Bandy-legged, hunchbacked and wild.
What a lot he’s drawn for those
Who were spared the torture’s woes?
Just marched north to be slain.
Stars, please, shine for them your clearest!
For no earthy bread nor dearest
Eyes they’ll ever see again.
(January 1940)
Translated by Andrei Kshensky
--------------------------------------------------
Анна Ахматова
«Реквием», Вступление
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки.
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Anna Akhmatova
“Requiem”, Introduction *
In those days only corpses were smiling
Having found their calm, and thus glad.
And the city was not more than whiling
Near its prisons - futile Leningrad.
Hosts of sentenced were marching in silence,
Having lost all their senses with pangs,
And the steam engines’ sinister sirens
Were just whistling the short parting song.
Stars of death high and merciless stood
Over Russ in her bloody attire,
Trampled down by the cannibal’s boot
And black ravens’ perilous tires.
Translated by Andrey Kshensky
-------------------
* Translators Notes:
Russ – one of the native names for Russia and Russian people (collective noun).
In Leningrad the nickname for the sinister armored vehicles carrying prisoners was “Black Mary,” while in Moscow they were called “Black Raven.” I have chosen the second variant because, in my view, it is somehow closer to English poetic imagery. And it was an all-Russian tragedy, not just one of the people of the “Northern Palmyra” (i.e., St. Petersburg - Leningrad).
-------------------------------
Анна Ахматова
Привольем пахнет дикий мед,
Пыль – солнечным лучом,
Фиалкою – девичий рот,
А золото – ничем.
Водою пахнет резеда,
И яблоком – любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь…
И напрасно наместник Рима
Мыл руки пред всем народом
Под зловещие крики черни;
И шотландская королева
Напрасно с узких ладоней
Стирала красные брызги
В душном мраке царского дома…
(Середина тридцатых годов)
Anna Akhmatova
Wild honey smells of free green space
Dust - of a ray of sun
Girl’s mouth has violet’s fragrance
And gold has simply none.
Mignonette smells of water well,
And love – of apple like mad,
But we were taught, and learned it well,
That only blood smells of blood…
And in vain was the Roman prefect
Washing hands before all the people
To the sinister cries of the mob;
And in vain was the Queen of Scotland
Wiping out the ugly red splashes
From her white and so slender palms
In the stuffy gloom of the palace…
(The middle of the Thirties)
Translated by Andrey Kshensky
---------------------------
Анна Ахматова
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидаюсь в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Anna Akhmatova
Seventeen months in crying fit,
“Come home to me!” I holler,
In vain embrace the butcher’s feet,
You are my son, my horror.
Translated by Andrey Kshensky
-----------------------
А.С. Пушкин
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
1829
A.S. Pushkin
I loved you once: my love, so kind and jolly,
Still glimmers as a cooling down coal;
But you, you don’t ever need to worry,
I wouldn’t want to sadden you at all.
I loved in silence, all my hopes surrendered,
Now shy, now jealous, but in steady pain;
I loved you so sincerely, so tender;
Let God grant you such loving man again.
1829
Translated by Andrey Kshensky
--------------------------------------