Была у меня в молодые годы одна знакомая. Как её звали, я, разумеется, помню – благо память у меня хорошая – но говорить сейчас не буду. С одной стороны, обижать её лишний раз не хочется, а с другой – не дай бог, она с той поры разбогатела, олигархом каким-нибудь стала и, прочтя вот эти воспоминания, киллеров ко мне подошлёт. Нет уж, лучше назову её просто Дашкой.
Ну так вот, в те далёкие годы была эта Дашка моей знакомой и, можно, не кривя сердцем, сказать, что более, чем знакомой. Продолжалась вся эта история несколько месяцев и вот однажды мне показалось, что становится моя Дарья постепенно для меня чем-то ещё большим. Другими словами, достигли наши с ней отношения какой-то критической массы и того и гляди, перейдут на новый, принципиально иной уровень.
Надо сказать, в Дашке мне тогда почти всё нравилось, насколько вообще что-то может всерьёз нравиться парню в моём тогдашнем возрасте. Единственное, создавалось у меня впечатление, что Дашка постоянно что-то недоговаривает. Бывало, начнёт с хорошего настроения какую-нибудь историю из своей жизни рассказывать, дойдёт до середины, а потом как будто нить повествования потеряет – заговариваться начнёт, тему поменяет, а в итоге просто замолкнет. Сперва я на это внимание не обращал – ну не у всех же людей талант рассказчика имеется. Потом один знакомый студент мединститута мне сказал, что этому, возможно, медицинское объяснение существует – какие-то особенности строения мозга (я его слушать не стал – послал куда подальше с его медициной). Но вот однажды не спалось мне ночью и показалось мне, что Дашка, лежащая рядом, что-то бормочет во сне. Прислушался я и правда: шепчет моя подружка какие-то слова, из которых два особенно выделяются – «Петька» и «танцы».
Мне, разумеется, других слов и не надо было. Понял я, что был у Дашки ещё кто-то, кроме меня. Хотите верьте, хотите нет, но в тот момент это меня ничуть не удивило и не рассердило. Возможно, молодость сыграла свою роль (я и сам был не ангел), а может быть, обрадовался я в глубине души, что Дашкин секрет так вот просто раскрыл. Тем не менее, решил я при случае ситуацию до конца прояснить, принимая во внимание возможность перехода наших отношений «на качественно новый уровень». Приняв такое решение, уснул я спокойно, а по утру начал планы строить, как мне лучше с Дашкой «разговор по душам» провести. И придумал.
Через несколько дней пришла ко мне вечером Дашка и застала меня сидящим за столом, в полутёмной комнате. Я хотел вначале свечку одинокую зажечь для пущей серьёзности, но потом свечи дома не нашёл и ограничился настольной лампой, которую красной материей накрыл (материю я для грядущего Первого Мая заготовил, чтобы флаг из неё сшить). Эффект получился довольно зловещий – Дашка аж опешила, глаза на меня выпучила, рот открыла, а закрыть не может.
Я чуть не расхохотался от её вида, но всё-таки удержался – раз уж начал сцену, надо доигрывать до конца. Посмотрел я на неё строго и говорю: «Давно я тебя, Дарья, знаю и настало время на стол все карты выложить. Садись-ка ты и докладывай мне про все свои грехи – прямо и без утайки». Указываю я ей при этом рукой на табуретку, а ногой мешок под столом толкаю, в котором у меня бутылка шампанского была припасена – чтобы распить после всей этой комедии.
Дашка от этих слов побледнела страшно (даже при том освещении было заметно) и опустилась на табуретку – не присела даже, а как-то «осела», словно мешок с зерном. Попыталась что-то ответить, да только какие-то нечеловеческие звуки издать смогла – типа «э-э-э» да «у-у-у» да «я ни...» и «ты не...». Послушал я эти мычания пару минут, пока не надоело, и обратился к ней снова: «Ты мне, Дашка, на мычи, а расскажи в деталях, как всё было. Если ты думаешь, что и дальше мне мозги пудрить сможешь, то ошибаешься – разоблачил я тебя». При этом я лежащую на столе салфетку тихонько так локтем подвинул, чтобы из-под неё столовый нож показался.
Из-за этого ножа Дашка много раз надо мной смеялась. Во-первых, он был кривой – с того дня, когда я им заевшую дверь туалета открыть пытался – а во-вторых, он был абсолютно туп – настолько, что им даже масло по-человечески резать было нельзя. Дашка часто шутила, что если мы однажды поженимся, то она мне в качестве свадебного подарка новый нож преподнесёт.
Короче говоря, я ожидал, что при виде этого «оружия» Дашка со смеху покатится и тогда мы с ней шампанское открывать будем и заодно вопрос о Петьке проясним. Она же вдруг ни с того ни с сего задрожала, как осенний лист, и защебетала, быстро-быстро: «Ой, Ванечка, да я всё расскажу, да ты прости, меня, грешную, признаюсь во всём, всё расскажу как оно было, только прости...»
И пошло-поехало. Такого долгого монолога я от неё никогда раньше не выслушивал. Там и про мошенничество мелкое было, и про взятки, и про спекуляцию валютой, и про откровенное воровство средь бела дня. Причём всё с датами, суммами, именами и такими деталями, что мне аж тошно стало. Слушал я её, слушал, а когда надоело, треснул кулаком по столу, что было силы, и рявкнул: «Довольно! Расскажи ещё только про Петьку и убирайся ко всем чертям. Устал я всю эту грязь выслушивать».
«Как, ты и про него знаешь? – взмолилась Дашка. – Да это не моя была идея, это братва меня подговорила ему яда в пиво подмешать, это всё Витёк был и этот, лысый, как его...»
«А танцы? – спросил я. – На танцы ты с Петькой ходила?»
Дашка только головой замотала, а у самой слёзы потекли рекой и в горле что-то забулькало – того и гляди, подавится.
В общем, вышиб я её тогда из квартиры (она чуть ли не на коленях выползла, всё умоляя меня её не выдавать), а потом, как и положено, доложил всё в милицию. Не то, чтобы я на Дашку шибко зол был – просто неприятно было, что она мне в итоге про танцы наврала.