Подражание Омару Хайяму
Меня послушай, друг Омар Хайям,
Поэзия сейчас идёт к ***м,
И коль на Падишах не даст наполнить чаши,
То я за этот мир и медный грош не дам.
(c) 1985
* * *
Подуло ветром дальней стороны,
Кружился снег, и появилось чувство,
Что ни к чему ни бунт, ни безрассудство,
Что все пути пургой занесены.
И всё земное где-то далеко,
Земная власть, насилие, режимы...
Есть только этот свет непостижимый,
И бледно-серый отблеск облаков.
Пусть непонятна наша жизнь, и пусть,
Растает снег, и небо будет мглистым,
И будет путь нелёгким и бугристым,-
Я ощутил спокойствие и грусть.
Подуло ветром дальней сторны,
Оттуда, где зима белее снега,
И лишь часы не прерывали бега,
Отсчитывая время до весны.
(c) 1986
Тост
Прочитано впервые как тост, в компании друга, которого, к сожалению, более с нами нет.
Нальём,- покуда есть чего,
Бальзам забвенья моего,
Успокоения напиток.
И утешенье- в нём одном,
Зальём же горести вином,-
А в жизни их,- всегда избыток.
Не сдохнешь,- так сойдёшь с ума...
Гоненья, недород, чума,
Бред повседневных страхов и забот...
Мой друг, мы выпьем,- в добрый час,
Пускай беда минует нас,
И не затянет в свой круговорот.
Что ж, можно повторить опять,-
Своей судьбы не избежать...
Так наливай полнее чаши!
Мы счастливы, пока пьяны,
Напиток мудрой старины,-
Ты даришь нам надежды наши.
(c) 1986
Погранзастава, 1925
Я стою у вагона. В вагоне- досмотр, бедлам,
Пограничники с руганью шарят по грязным углам,
Как в бреду всё смешалось, и я, жалкий отпрыск дворян
Убегаю, как вор, от любимых лесов и полян,
От любимых своих городов, деревень и полей,
Унося свою Родину в памяти горькой своей.
И вовек мне не хватит отваги вернуться сюда,
Пропадают здесь без толку, без вести и без суда,
Каждый угол в отеческой вотчине кровью пропах...
О, прости меня, Боже,- боюсь умирать в Соловках.
Не ищите алмазов в моём багаже,-
Ни к чему. Я оставил Россию,- взамен ничего не возьму,
Только воспоминания, страстные словно в бреду,-
Вот и всё, с чем отсюда в изгнание это бреду.
Всё, окончен досмотр. Паровоз нагнетает пары.
Промелькнула деревня, застава, сараи, дворы...
Эшелон от заставы спешит всё скорей и скорей,
Мимо страшно похожих, но всё же чужих тополей.
(c) 1987
На те же мотивы (Подражaние Гребенщикову)
В далёком далеке,
У мира под пятой,
Взгляни на небо над собой,
На небо над собой.
На небе,- облака,
Под небом,- провода,
Колючей проволокой вкруг
Подкралася беда.
В чём смысл,- не поймёшь,
И думать,- не посметь,
И гонят толпами под нож,
На каторгу, на смерть.
Есть ненависть и боль,
И тысячи дорог...
Есть этот край, где помереть,
Нам предназначил Бог.
Есть иней и трава,
И в спину- автомат,
Есть жизнь, и смерть, и жажда жить,
Как сотни лет назад.
И слишком мал паёк,
И кончился табак...
Конец, как видно, не далёк,
И не спастись никак.
И стражу не вини
За смерти и за плач,-
Ведь твой палач,- такой же раб,
Хотя он и палач.
И не видать равнин,
На них упала тень,
Смерть стала ближе на один
Сырой тюремный день.
В далёком далеке,
У мира под пятой,
Взгляни на небо над собой,
На небо над собой.
(c) 1988
* * *
Под серым небом наших городов
Нет куполов,- есть только небоскрёбы,
И мы живём, бестрасстно, как амёбы,
Без лишних мыслей, страхов и трудов.
И только боль, пронзительная боль
Иголкой вдруг вонзается под сердце,
И сразу ясно, что не отвертеться,
Покуда есть тревога и любовь.
Под облаками, серыми как дым,
Мы будто забываем понемногу,
Что мы должны быть благодарны Богу,
За счастье жить, за радость быть живым.
(c) 1991
* * *
Инвалид на коляске в метро,
Тусклый взгляд устремлён вдоль платформы,
Я туда же гляжу,- для проформы,
И отчаянье сводит нутро.
Сколько бед в этом мире чумном!
Сколько боли в глазах инвалида!
Сколь бессмыслена злость и обида,
И мечта об уделе ином.
Беспощадна жестокая плеть!
От бессилия руки повисли...
Но кто зрящ,- тот обязан смотреть,
Кто разумен,- обязан осмыслить.
И когда рассыпает щедро
Нам судьба мимолётные грёзы,-
С нами горечь, досада, и слёзы,-
И калека в промозглом метро.
(c) 1998
Авиасалон
Зной неподвижен. А над головой
Под яростным высокогорным солнцем
Косая тень немыслимо несётся
В дремотной тишине сверхзвуковой.
Пройдут секунды,- и турбинный вой
Волною децибел ворвётся в уши,-
И смертный страх мгновенно сдавит душу,-
О, как я счастлив, что еще живой!
Какое чудо, что еще не смята
Живая плоть техническою мощью,
И что на плёнку памяти отснята
Сухая степь с холмами вдалеке.
Покуда смерть плывёт над головою,
Что может быть суровее и проще,-
Ракеты, бомбы, силуэт с косою
И перст судьбы на спусковом крючке.
Но мы не верим в тягостную жуть,
Пилот не станет нажимать гашетки,
И мы придём домой, на мягкие кушетки,
Чтоб в тишине от грома отдохнуть.
Какой был день! Незабываем зной,
Моторов гром, тона и полутоны,
И блеск металла, и простор бетона,
И ощущенье радости земной.
(c) 1999
Подражание Гребенщикову
В городе свет. Бетон сохраняет сталь.
Если смотреть вверх, то забываешь боль.
Там, где горит звезда, выжигая асфальт и толь,
Сверхзвуковой самолёт уплывает в даль.
Тишина, рождённая в шуме, чиста как мираж,
Мысль рождена для странствия длиной в миллионы лет,
Я поклоняюсь тем, кто не боится знать,
Я вижу небо вселенной,
Но лучше всего я вижу то, чего нет.
Странник дойдёт до дома, когда дом устанет ждать,
Вселенная, словно атом, немыслима и пуста.
Нас сдавило пространство. Мы меняем места.
Нас освещает свет давно исчезнувших звёзд.
(c) 2001