Жили-были
двенадцать месяцев,
и у каждого на поляне
свой серебристыш обитал
(счастья существо такое).
Но однажды...
Сентябрь ощЕрился золотом
и весь ТАКОЙ
франт франтом
сказал,
ожерельевый:
"Не хочу быть осени курантом!
Я хочу быть от весны ключом!"
И разжав
Апреля и Марта руки,
Март потеснив,
в строй втиснулся:
шёлковые брюки,
шифоновая блуза...
Золото листвы
на весны порог
вывалил.
Март, из строя вынутый,
спину согнув,
шагнул -
к Октябрю жмётся.
Но Март -
месяц больше тёплый,
а Октябрь - лютый,
как им ужиться,
скажи,
Сентябрь-бунтарь?!
А Июнь,
подумав, расценив и взвесив,
изрукими ветками всплеснул,
сарказмом губу напомадив,
изрёк:
"Хватит!
Я терпел с рожденья Вселенной,
но боле терпеть - не намерен!
мы с Июлем рожею схожи -
разве есть моя вина в том?
И даже
наши имена похожи -
дурдом!
И каждая человечья дура,
и каждый человечий дурак
наши имена
путае -
путает с Июлем
Июня,
МЕНЯ!
Мне по сердцу больше
первые зимы шаги.
Декабрь, двинься!
Я в спину Январю задышу!"
И разъярилась варевом
путаница:
Июль мечется,
не знает, куда приткнуться.
Март дуется,
из щёк
выдувает ветра щелчок.
Апрель почкой надулся -
разобижен -
Сентябрю капает:
"Бесстыжий!
Где твоя тыжа?
Где твоя совесть,
бессовестный?!
В золото разоделся,
думаешь - самый погожий?
Тоже мне
главный нашёлся!"
А Февраль с Маем
под шумок и склоку
объединились,
скрепили союз,
взяли одну фасмилию -
стали ФеврАем.
"ФеврАй, - говорят, -
нас теперь называй!
Какая разница
одиннадцать месяцев,
двенадцать?
Мы будем одним,
самым длинным,
самым-самым!"
Ноябрь загрустил.
Расстроился.
На расстроенных струнах гитары
заиграл,
струи дождя
из глаз
выпустил,
зашелестел,
заныл,
растянулся туманом,
аж за буйки облаков
заплыл.
И сверху
смог на всех напустил.
А Январь
младенцем сидит,
спиной к кутерьме повернулся,
вдаль смотрит,
мечтает...
в ухе ковыряется,
агукает -
внимания ни на кого не обращает.
Декабрь-карабас
с Июнем дерётся,
острит бородой,
контрабаса декой
кидается:
"На место!
Я!
Я - знаю!
Я самый старший и мудрый самый!"
"Самый дряхлый и старый!" -
Сентябрь
в лицо ему
смехом рассЫпался,
рассмеялся золотинками смешков,
не может
остановиться,
разошёлся,
на лай перешёл.
Декабрь побледнел от злости,
побелел,
посыпался седин серебром,
затрясся,
заметался...
Взлетели
седины ввысь
метелицей,
закудрявились,
закружились,
завьюжили.
Декабрь волосы на себе рвёт
от ярости
разбуженной;
и часа не прошло -
седин серебро
всех и всё
позасыпало...
Но -
вышагнул из сугроба
Август добрый,
достал сердца бархат -
огонь бардовый
с аллеями щепок алых -
и сугробы седин
растопил враз,
разгорячил -
проявил Август
сознательность.
Успокоил всех свежестью,
бриз с моря призвав,
обвил ароматами
жасмина, мяты и яблони,
всех рассадил по местам.
И стали
Сентябрь судить:
"Вину свою
признавай!
Сейчас же!
Вины чашу,
как вина,
испей!"
Сентябрь покорно
(а что делать ещё ему?)
на своё место стал.
Притих.
Оглянулся...
заметил вдруг -
пока он, Сентябрь,
бунтарством буйствовал,
серебристыш его
с поляны
сбежал.
Жаль...
И с тех пор у Сентября
только
ожерельевых россыпей
золото.