Высоцкий сильно любил баб. Особенно француженок. Поэтому нравилось ему очень в Париже бывать. Скажет многозначительно «Шерше ля фам», прыг в самолет, и он уже в Париже. А там как заберется на эйфелевую башню, как пройдется на руках по парапету, так все француженки штабелями лежат, хватай любую да еби. И вот где то залет в двадцатый возьми Володька да и ебнись с эйфелевой башни. На счастье, проходила там артистка известная, видит, рожа знакомая, то ли Жеглов, то ли Шарапов, хвать его под мышку, и шасть домой! А там ему конечно, чаю, марафету – и он сразу типа, Манька, я весь твой! А утром, конечно, ноги в руки и бежать. На самолет и домой. И расхотелось ему чего-то в этот Париж ездить. Но не тут-то было. Теперь как пойдет куда, скажем, песенку спеть или водочки выпить, так тут же Манька из Парижа прилетает, хвать его за ухо, и обратно в Париж волокёт. А утром он, конечно, обратно. Вот так болтался он, болтался, как *** в проруби, да и помер. Нечего было дураку в Париже делать. Здесь, что ли, баб мало?