1
Новогодняя ночь, праздник,
Но завешено плотно окно,
Не стучит Дед Мороз-проказник,
В стеклянное полотно.
На кровати комочек сморщенный,
Дыханья не слышно давно,
Не убогой, – отчаянной силой,
В теле высохшем, бьется оно.
В доме пусто и тихо. Соседи –
По друзьям гулять разошлись,
Неожиданно дверь подъезда,
Разметала дремотную тишь.
Громкий звук, от натуги надорванный,
Просочился нечаянно в щель
У порога свернулся калачиком,
Огрызался, хрипел, как зверь.
Это вернулись с гулянья,
Чтоб продолжать гулять,
Молодые ребята,–
Восемнадцать, тире, двадцать пять.
Человек от раздумий оторван,
Как от шерсти оторван репей,
За водой и лекарством на кухню
Прошагал, с каждым шагом грустней.
К суматохе за стенкой прислушался,
Зажурчала в кране вода,
Есть мир смерти, а есть – музыки,
Им не встретиться, никогда.
На мгновение взгляд-лапушка,
Подведеньем случайных итогов,
Он в квартире один, и бабушка,
Ждущая встречи с богом.
Вспомнил, со щенячьей нежностью,
О старухе на кровати в спальне,
И пошел, взволнованный трезвостью,
Как идут просить подаянье,
К соседям, к молодому веселью,
По доброму упрекнуть,
Просить – отступить, перед смертью,
Дать старости отдохнуть.
Дверь распахнулась сразу,
От радостного рывка,
Как только дрожащим пальцем,
Дотронулся до звонка.
За дверью стояла хозяйка,
Дева в расцвете лет,
И спросила, случайно,
Угадывая ответ.
С улыбкой раздольно-лукавой:
– Что ты хотел, сосед?
Как умеют угадывать девы,
В неполные двадцать лет?
В розовом мыслью живущие,
Не пробовав черный цвет?
– Ребята, пожалуйста, тише,
Мне самому, все равно,
Танцуйте, хоть до упада,
Но мучить людей грешно,
Моя ветхая бабушка, –
Доживает последние дни,
А мы с вами, совсем рядышком,
В этом нет вашей вины… Но…
– Я прекрасно все понимаю!
Не стоит стоять в двери,
Сейчас сделаем тише,
Давай не стесняйся! Входи!
– Я, разве что, на минутку,
А потом обратно к себе,
Не хочу оставлять старушку
С ночью наедине.
2
И прошел в полумрак дымный,
Пропитанный табаком.
Коридор узкий и длинный,
Пол застелен колючим ковром.
Не уйти от судьбы-чародейки,
Не убежал и он,
У стола стояли скамейки,
Постанывал патефон.
Мелодично звенели бокалы,
Наполняясь багрянцем вина,
Случайно увидел, – справа,
Сидела Она!
Золотые кудри, и вечно
Завороченные в шифон,
Молча плакали пламенем свечи,
Голос плакал резным хрусталем.
Разум громко кричал: До встречи!
Душа тихо шептала: Влюблен…
Находя бархат и плечи,
Соскальзывая на лен.
Ярмарки шумом вплетались
Струи шампанских вин,
В задумчивый лепет пластинки,
Она танцевала с ним.
Плавились слезы-льдинки
Рожденные январем
Светом янтарной лучинки
Горели глаза: Вдвоем!
Губы и руки сплетались,
Слепленные из сна,
Взгляды друг друга спросили:
– Кто ты? Наверно весна…
Сами себе отвечали
И спрашивали опять
В круговерти хмельной стояли,
Не верить! Не вспоминать!
Минуты летели минуя,
Объятых единым огнем,
Жаркого поцелуя,
Сладким, слоеным сном.
Из рук вырывалась нега,
Из головы – туман,
Охапкой холодного снега,
Квартира, кровать, стакан.
Бездушное, злое создание,
Он ей все рассказал:
О бабушке, ждущей смерти,
О том, как предал.
За несколько сладких мгновений,
За улыбок оскал,
За голос грудной и мягкий.
Никчемный финал.
Схваченный за руку накрепко,
Утянутый на балкон,
Мудростью, нежностью, ласкою,
Как вином опоен.
Там, в пустоте надмирной,
На тонкой полоске бетона,
Прижался покорно и смирно
К перилам железным балкона.
Холодной ладонью, сильной,
Гладила по щеке
И говорила, срываясь,
О смерти и суете.
Объясняла, успокаивала,
Льнула к слепоте,
Старика-одногодки,
Как домашняя кошка к ноге.
3
Опять в полумрак квартиры,
Вылетели вдвоем,
Снова звучали лиры
И стонал патефон.
Утро морозом-художником
Разрисовывала стекло.
В шелковом омуте белом
Руки, ласки, чело.
Убаюканная, томная,
Солнца лучами пьяна,
Ликами светлыми, ломкими
И любовью полна,
Любимая и родная,
Словно раненая весна,
Лежит, в крепком объятии,
Смеется от счастья и сна.
Но времени молох заставил
Тихо подняться. Порог,
Подъезд сквозняком проветренный,
Приторно-сладкий пирог.
В комнатах тоже приторно,
Холодно, не уют.
Часы, над кроватью-бременем,
Вечную пряжу плетут.
В квартире, за темными стеклами
Время давно молчит.
Сердце в иссохшем теле
Мертвое, сердце спит.
За холодную руку взялся
Своей холодной рукой,
Сначала,– чуть испугался,
Робко, несмело: Покой!
Покой – мечта старости:
– Господи, упокой!
Плакал, без глупой жалости:
– Господи, упокой…
По крохам воздушных пульсов
Неслышно вошла Она,
Неслышно за спину встала
Ветреная весна.
И так испокон водится,
Подкупая подобием черт,
Рука об руку: Любовь-Сводница
И Разлучница-Смерть!