всё ты понял уже, просыпаясь от боли в груди
хруст зубов, полувскрик и невнятно, как г о с п о д и, ч т о...
это будет, и долго ещё, никуда не уйти
и не раз в темноте этот скрежет и кислый глоток
эта солоноватая пена на сжатых зубах
и внезапные слёзы, ничем их не мочь объяснить
говори, говори, заговаривай, ты же мастак
ты привык балагурить и словом в восторг приводить
только слово не может прервать одну немоту,
ту которая выше и глубже январских ночей
от которой кричать бы да голос летит в пустоту
чуть согретую треском церковных прощальных свечей
всё ты понял уже, и какое-то время прошло
и опять побережье и кипень белесая стен
поиск камешков тёмных, молчанье надолго ожгло
а леченье известно, храни тебя бог, Демосфен
так и снова, сперва потихоньку, себя одолеть
научиться, как будто с нуля, говорить о простом
а потом – через камни – уже не бубнить, а пропеть
и поверить, что жив, и склониться над чистым листом
и однако ночами давить несвершившийся крик
давний тот, разрывающий губы, до хруста в кости
что не слово, поскольку не от размышленья возник
а от боли, как выдох надрывный, как б о ж е п р о с т и... –
потому что, сжимая зубы, забыл, что галька во рту,
та, которой надеялся вывих язычный поправить за летний сезон
потому что забыл. потому что в холодном поту
просыпался один. это сон. это явь. это сон...
21 апреля 2005 г.