Гунтур

   
        Посвящается Федору Розовскому

Не вполне сожженным документом
над бассейном
черный махаон
пляшет,
выделяясь позументом,
средь вконец обугленных
ворон.
(Рядом пальмы,
пользуясь моментом,
сгрудились,
создав роскошный фон.)

Мы живем здесь
словно
в светской пьесе –
English breakfast,
виски
и комфорт,
сплетни,
ласка слуг,
восторги песьи
и
не-о-пи-су-е-мый
билльярд.
(«Сделать снукер» -
так шары развесить,
чтоб соперника
заставить
целить в борт!)

Мчась
сквозь гвалт
просторных пестрых улиц,
в деловой
беззлобной толчее,
я воспринимаю
этот улей
как живой подарок
лично мне.
(Впрочем,
с «мчась» мы вас слегка надули –
мощь Тоёты
вязнет в киселе).

Велорикш,
красавцев-полицейских,
голых ли,
нарядных ли
детей,
юношей
с дипломами лицейскими,
старцев
всех религий и мастей
вплоть до проповедников халдейских –
всех приятно видеть мне,
ей-ей!
(Все ступени
лестницы житейской,
все равно –
бедняк иль богатей!)

Как не полюбить,
не ждя отдачи,
и притом чем дальше,
тем сильней,
и холеных баловниц удачи
в обрамлении злата
и камей,
и подобных бессловесным клячам
уличных
дробительниц камней;
внучек,
дочек,
жен и матерей,
танцовщиц,
плантаторш и батрачек,
властных,
и бессильных встать с карачек,
лепесткам цветов подобных
фей
и матрон,
способных одурачить, -
всех
страны великой
дочерей –
в бельмах,
прозревающих
и зрячих,
но с груди приученных
скорей
свыкнуться
с любою чертовщиной,
чем войти в вагон
перед мужчиной…
(Что ж
пока
им не дано иначе,
но не русскому
над этим
быть судьей!)

Тривандрум
1- 3 апреля 1990 года