Взрывая туш, отплёвываю медь,
от гордых труб откушенную нервно.
Мой дед живой, а мог бы умереть...
как друг его, тогда... одним из первых.
Давай с тобой, во славу их сто грамм,
из старой кружки, тёртой и железной…
за силу их и силу наших мам,
и наших жён.… Без горечи помпезной.
Ты плачешь, дед?.. Молчу! молчу... Ну, что ж,
давай ещё, в который раз наполнив,
по двести уж, за волю тех Алёш,
что рядом шли и отстояли Пловдив.
Давай за тех, кто умер у Невы,
чтоб жили те, кто за Невой остался...
Взрываю туш к просторам синевы.
Молю, чтоб дед за сердце не хватался.
Нальём, дедуль... Твой взгляд и добр, и строг.
Ты пьёшь со мной, а я тебе - не равный...
Прости мне, дед, что хлеба не берёг.
Прости, что лгал, боясь ударить правдой.
Что скрыл письмо - не вынесла б душа.
Где слов найти - сказать, что друга деда,
лишь год назад, Семёна - латыша,
камнями закидали в День Победы?........
Прости мне, дед.
И пьём ещё за тыл.
За те носки, что в эту Мировую
несли тепло. И вряд ли кто забыл
тех, кто вязал на всю "передовую"...
За внуков – позже... Пьём за тех пока,
кто шёл в войну фугас тушить на крыше,
кто день и ночь работал у станка,
скамейку ставя, чтобы быть повыше...
Мы живы, дед, на мощи ваших душ.
Ещё сто грамм за всех, кто ныне седы.
Спасибо, дед! Тебе играю туш.
Взрывают медь эмоции Победы…