Давно же это было — лет пятьсот тому назад.
В одной деревне жили без родителей три брата.
Один — Илья, Никита был вторым, а третий брат
Был дурачок-Емелюшка, как то бывает часто.
Был старший своенравен и гневлив, как государь;
Никита был добрей, но слыл отъявленным лентяем;
Емеля-простофиля целый день не приседал
За братьев по хозяйству всю работу выполняя.
Таких Емель отыщется немало на Руси!
Их в сказках дурачками-простачками называют.
О чем ты дурака того не вздумай попросить —
Он все без размышлений в тот же миг и выполняет.
Была бы Русь бескрайняя богатою страной,
Когда б в семье у каждого трудяги-Емельяна
По двое и по трое не стояли за спиной
Премудрых братца, ленью от рожденья обуянных.
Все знали, что Емеля-простофиля и дурак;
То знал и сам, с судьбой своей смирившийся Емеля!
“От скудного ума еще никто не умирал” —
С той мыслью спать ложился он и просыпался с нею.
Вставал он раньше солнышка и брался за дела:
То крыша прохудилась или в поле рожь поспела,
То изгородь плетёная под ветром полегла —
Да разве ж это мыслимо — остаться вдруг без дела!
То дело было к осени. Закончились дрова.
Запряг Емеля старую чубарую кобылу,
Хворобою подкошенных не стал он братьев звать,
Потуже подпоясался и к лесосеке двинул.
Валить березу надо бы, да только он решил,
Сосну срубить поболее... А с дурака что спросишь?
Топор, как это принято, острее заточил
И поплевал на грубые, шершавые ладоши.
И рубанул — что силы есть, с размаху, от плеча!
Топор кору сосновую прорезал, словно масло...
И тут в лесном безмолвии вдруг кто-то закричал,
Любой бы крика этого, наверно, испугался?
Топор Емеля выронил, попятился назад,
Взглянул вокруг испуганный. Стоит спокойно кляча.
Топор поднял и снова за работу принялся,
Но рубанул лишь — тотчас же был остановлен плачем.
И вдруг с мольбою в голосе Волшебная Сосна
Совсем оторопевшему Емеле прокричала:
“О, сжалься, добрый молодец, не погуби меня:
Сосна-то я волшебная, сосна я — не простая!
Что хочешь — то и сделаю. Ты только прикажи?!
И станешь ты богаче всех в своей родной деревне;
Или хоромы выстрою — живи и не тужи!
А хочешь, ты полюбишься Прекраснейшей царевне?!”
Вот это диво дивное! Вот чудные дела!
Не мог понять Емеля что же дерево просило,
Потом собрался с мыслями и молвит: “А смогла б
Меня умнее сделать?!. не богаче, не красивей...
Лишь дай ума поболее, а я уж сам смогу
Богатым стать и мудростью понравиться царевне!
Тогда тебя не трону я и тайну сберегу!
Я не хочу, чтоб кликали меня дурным в деревне!”
“Ну что ж, — Сосна ответила — ты видишь тот ручей,
Он из под корня старого течет, едва заметен?
Его водой умойся ты, его воды испей
И станешь мудрым тотчас же! Мудрее всех на свете!”
Ручей у корня старого Емеля отыскал,
Лицо омыл горячее и досыта напился.
Ни солнце не померкло в небе, гром не грохотал —
Ничто не подтверждало то, что он как-то изменился.
А может быть остался он, как прежде, дураком
Раз в это превращение поверил без сомненья,
Но он Сосне Волшебнице отбил земной поклон,
Свалил березу стройную и покатил к деревне.
И как сравнить умнее он или глупее стал?
Ведь не устроишь бедному зачёт или экзамен,
Коль он за жизнь и книжки ни одной не прочитал!
И в чем мерило глупости — сперва скажите сами?
И все же что-то дивное случилось в этот миг,
А может было чудо лишь его самообманом?
Он думал: “Как безбрежен, как прекрасен этот мир,
Но это разуметь не достаёт ума нам!”
А братья как лежали, так лежали на печи,
И время там, на печке, изваянием застыло.
Лежали и дремали в тусклом пламени свечи
И ни единой мысельки в их лицах не светилось.
“Вставайте, братья милые! — Емеля прокричал —
Не уж-то вы в лежании находите усладу?
Давайте жить по-новому. Не дело то — скучать,
Когда так много важного нам в жизни сделать надо!
Подумайте, насколько все бы стали лучше жить,
Когда бы все живущие трудом объединились?
Все вечные проблемы мы смогли бы враз решить,
За год бы в кущи райские Россию превратили!”
“Смотри-ка, братец тронулся — Никита прошептал, —
Ни как переработался с утра на лесосеке?”
“Бог мой! Как я от дурости — сказал Илья, — устал
Ведь нет и тени разума в убогом человеке!”
“Да нет же, я не тронулся!” — Емеля возразил, —
И про Сосну Волшебную своим поведал братцам,
Что он не злата-серебра в награду попросил,
Что он решил от дерева премудрости набраться.
Таких Емель отыщется немало на Руси.
Не зря их дураками называют даже в баснях...
“И что же ты, дубинушка, — Никита пробасил, —
От воза драгоценного с царевной отказался?”
“И что же, простофиля ты, — набросился Илья, —
Хоромы златоверхие не выпросил у древа?
И носит же такого неразумного земля!
Сейчас же одеваемся! Скорей в дорогу! Все вы!”
“Не стану я показывать Волшебную Сосну
Зачем нужны богатства нам? Мы сами их добудем
В трудах тяжелых, праведных. Построим не одну,
А три избы высокие и краше их не будет!
Мы станем не растрачивать добро, а созидать!
У нас богатство главное есть — головы и руки!
Подумайте, родимые! Зачем же даром брать?
Ведь что на печке лежа вы оставите для внуков?”
”Емелюшка, ты умница,— Илья пролепетал —
Конечно же, отстроим мы потом себе хоромы!
И все же нас с Никитою сейчас веди туда:
Нам нужно для начала лишь: коня, бычка, корову.
А лучше оставайся дома, печку распали,
Лишь покажи дорогу нам — туда мы сходим сами.
Скажи нам: где находится Сосна? В какой дали?
А мы тебе подарим полушубок с сапогами.”
Емеля заупрямился. “Сосну не покажу!
Корову заработаем, бычка и жеребенка!”
Подняли братья старшие, Илья с Никитой, шум,
Какого век не слышала родимая сторонка.
Просили по-хорошему часа, наверно, два,
Пытались лестью сладкою узнать про эту тайну.
Потом терпенье кончилось и стали избивать.
А он, дурак, упрямится: “Мы всё добудем сами!”
Случился тут поблизости Боярин на беду;
На шум послал приказчика в чем дело? — разобраться...
Вот под руки избитого Емелюшку ведут,
За ним по руки связанных его родимых братцев.
Упали братья под ноги — “Боярин, не губи!
Всему виной Емелюшка!” — Никита рассказал всё,
Как брат их на дрова решил в лесу сосну срубить,
Как от даров неслыханных, волшебных отказался.
Таких Емель отыщется немало на Руси
Они к необъяснимому всю жизнь свою стремятся
Ну вот, дурак-Емелюшка, похлебку замесил
Такую, что вовек тебе хлебать не расхлебаться!
Ну что б ему подарками свой воз не завалить,
Приехать в избу новую, жениться на царевне.
Нашел чего у дерева в награду попросить,
Надумал кущи райские взрастить в своей деревне!
Боярин братьев выслушал, глазами засверкал
И перегаром водочным в лицо Емеле дышит:
“Емелюшка, всю жизнь свою я ту сосну искал!
Поди, шепни на ушко мне: как к ней дойти, ты слышишь?!”
А он стоит, как вкопанный и глазом не ведёт.
Боярин злато-серебро сулит, не зная меры,
Когда к Сосне-Чудеснице его он приведёт,
Когда к Сосне-Волшебнице придёт Боярин первый.
Столбом стоит, не движется, не молвит ничего,
Уже Боярин посохом не раз его уважил,
Потом взбесился, c руганью, велел в подвал его,
Покуда не опомнится, свести послушной страже.
И вот в темнице каменной Емелюшка сидит,
А долго или коротко в темнице той пробыл он?
То сказку скоро скажешь, да в делах нельзя спешить!
Уж братья про Емелюшку и думать позабыли.
Но вот узнал Царь-Батюшка от подданных своих
Про то, что у Боярина томится странный узник:
Он знает про сокровища, он знает про тайник,
А в тайнике том — золото, что так для власти нужно!
Cтрана его измучена бессмысленной войной,
Недешево обходятся двора увеселенья...
И повелел Царь-Батюшка — послать туда конвой,
К нему доставить узника тотчас, без промедленья!
И вот ведут Емелюшку под стражей во дворец.
В темнице, в одиночестве сумел таки понять он,
Что он — совсем не умный, что он всё-таки — глупец
Раз о Сосне Волшебнице своим поведал братьям.
И понял, что обязан он в секрете сохранить
От жадных и завистливых, упрямых и жестоких,
От всех, кому мечтается стяжать, лукавить, мстить
К Сосне, ему известную, заветную дорогу.
Пять дней его Царь-Батюшка угрозами кормил,
И пять ночей Царь Батюшка был с ним добрее Бога,
Отдать в супруги меньшую царевну посулил,
Когда к Сосне-Волшебнице укажет он дорогу.
Таких Емель отыщется немало на Руси:
Их не обманешь золотом, им серебра не нужно!
На утро дня субботнего на площади, в грязи
Емелюшка, закопанный лежал, челом наружу.
Мальчишки драли за уши Емелю-дурака,
В лицо его почтенные боярыни плевали,
А чтоб его из жалости никто не откапал,
Три стражника с секирами Емелю охраняли.
Земля — не пух: холодная, а голод — не кума.
Душа же не торопится его покинуть тело.
Да! Нахлебался горюшка Емеля от ума,
Решив по недомыслию Мир Божий переделать.
Морозцами ноябрьскими легла на землю ночь,
Подернув коркой тонкою вокруг Емели лужи.
Закрыл глаза и молится: “Возьми меня Господь
К себе. В аду, наверное, уже не будет хуже!
А что, когда отыщется Волшебная Сосна,
Достанется завистникам Сосны Волшебной сила?!
О, лучше б ей обуглиться в объятиях огня!
О, лучше бы тогда еще то дерево срубил он!
Нисколько ты, Емелюшка, тогда не поумнел,
Когда не смог возможные последствия предвидеть!
Кто б не нашел то дерево, чего б не захотел,
Каких бы благ не требовал — одни несчастья выйдут!”
И тут его, несчастного, вдруг стражник тормошит:
“Послушай, отпущу тебя, как говорится, с Богом.
Тебя отрою. Только ты Сосну мне покажи —
И на четыре стороны ступай своей дорогой!”
Емеля дал согласие вести его к Сосне.
Стрелец отрыл несчастного Емелю-дурачину.
В морозном, чистом воздухе кружился первый снег,
И знал дурак-Емелюшка: близка его кончина.
Уже под утро хмурое до места добрались.
Он стал просить охранника разжечь костер погреться.
Набрал сухого хвороста, лучину запалил,
Не показав попутчику Сосны Волшебной места.
Когда же жарким пламенем весь хворост занялся,
Он ветку посмолистее, посуше заприметил,
Заснул беспечный страж его, Емеля факел взял
И с факелом пылающим пошел деревья метить.
Вокруг уже пылало все, когда проснулся страж
От вопля неприятного, берущего за душу.
Емеля бегал по лесу с лучиною в руках.
А лес шумел напуганный, а лес пылал все пуще.
Весь лес гудел от пламени. Но чей-то громкий плач
Сквозь гул пожара слышался совсем как будто рядом.
На помощь окаянная Сосна к себе звала,
Да разве ж это мыслимо с лесным пожаром сладить?
Ослабшего Емелюшку нагнал свирепый страж
И острою секирою пронзил одним ударом...
Жизнь дурака-Емелюшки на том оборвалась,
И жизнь Сосны-Волшебницы закончилась в пожаре.
Никто не вышел из лесу — ни зверь ни человек!
От непролазных зарослей остались головешки.
Пришла зима. Пожарище присыпал ранний снег,
Укутав белым саваном и сосны и березки.
Весной трава зеленая над пеплом поднялась,
Ожил, заснувший на зиму ручей под старым корнем.
Его вода священная — про это ходит сказ —
Она способна каждого спасти от разных хворей.
На месте леса старого поднялся новый лес.
В нём сосны есть высокие и стройные, как в старом;
И может быть, кто ведает, сосны той дочка есть,
И так же наделенная её волшебным даром.
Но стоит ли чудесную сосну в лесу искать?
Ведь доказал Емелюшка, увы, ценою жизни,
Что главные сокровища у нас, людей, в руках
И в даре том божественном — СТРАДАТЬ,
ТВОРИТЬ И
МЫСЛИТЬ!