I.
Блокады тут никто не отменял,
хоть бакалеи полнятся товаром.
Под сенью отсыревших одеял,
что ветер гонит с Балтики задаром,
все вроде сыты. Только вот зонты,
дерущиеся с яростью «Варяга»,
не в силах разорвать – хоть тресни ты,
хоть лопни (что скорей) – удавку влаги.
II.
Здесь улиц нет на карте. За базар
конкретным жестом от Адмиралтейства
кидает Питер веером в глаза
подмоченные пальцы. Это действо
(ему под триста, но на фраеров
наводит шухер до сих пор), наверно,
и вызвало отсюда «Оперов»,
«Ментов», понтов и схожего inferno
потоки. По идее, провода
сеть улиц замыкают в хитрый садик
под током – чтоб не смылись никуда
ни линии, ни мы, ни бедный всадник.
III.
Однако утекают: не собрать
и по могилам. Дав однажды слово
Васильевскому, едут умирать
в Венецию. На крайний – Комарово,
Нью-Йорк, Москва... Те, кто еще не слёг,
любя свой город и себя жалея,
плывут себе – на Запад, на Восток:
писатели, балетные, евреи
сословий прочих, беженцы иных
народов... Набухающий упадок –
точней, распад грядущий – на любых
опросах горожан (таков порядок)
приписывают областной судьбе;
блажен, кто не трындит.
IV.
Куда как горше,
что черный пес породы СПб
по факту оказался лабрадоршей.
Ее хозяин тоже осознал,
что здесь бледнеть и кашлять – не блаженство
отнюдь. Сел на «Стрелу» и поскакал.
Живет в Кремле, назло Преображенцу,
с ватагой земляков, что выбрал сам.
Припомнив – или выдумав – обиды,
те суше мстят – столицам, волостям –
за мокрую губернскую планиду
своей Пальмиры. Месть не столь страшна,
сколь мешкотна. И даже мелкой сошке
теперь понятно (если вдруг – война),
какая при обстреле сторона
окажется чуть более обсохшей.