Не греющее, странное тепло
торшера, фонаря, горбатый профиль,
для тех, кто ночью попивает кофе,
а это те – кому не повезло.
Они уснуть боятся и узнать,
какие они есть на самом деле,
те, глубоко запрятанные в теле,
зверьки с врожденным качеством – кусать.
Всем станом, навалившись, раздави,
держа мои заломленные руки,
где в дикой смеси спермы и крови -
пушистые рождаются гадюки,
своеобразно девственной любви.
-
«О, Боже», поменяв на – «Ё-моё!»,
стянуть мировоззрение, как скатерть
с щербатого стола… где пол…и паперть…
Проснулось гладкошерстное зверьё
обид, измен, а где и с кем почище -
моральных суицидов - дура, дурой -
у Интернета, с мятою купюрой
кому-то вру, что и меня отыщут…
Отпоят… обогреют… отпоют,
баянами, прозрачными шприцами…
Любимые – друзьями и отцами
назвавшись, предназначат самосуд
и выдернут, калеными щипцами
-
всё то, о чем теперь им только снится,
в проклятом положении вещей.
Бессонницей беременных клещей,
пожизненно живая вереница,
всосавшая мечты мои и быт.
В ладонь земли вколоченная свая
фонарного торшера, что сияя,
распятью яви вновь благоволит.
Ворочаясь, голодным львом, задрать -
крадущуюся в ночь… домой, весталку,
колдунью, бородатую гадалку…
Клыков оставить рваную печать
на трупах предрассветных петухов.
-
Бессовестно бессонницею вышит
мой силуэт… он пьёт..? он плачет..? пишет..?
Он гибнет…
От непонятых стихов.