Трава уже просыпалась от холодного ночного сна, а взоры всё ещё были устремлены то ли на мое тело, то ли на меня. Из оставшихся здесь, рядом - на холме, было не много. Остальные ушли в город. Многие разошлись по домам. Но многие бродили где-то - по ночным улицам, изредка встречая то там, то здесь молчаливо стоящих, или тоже блуждающих по городу, как и они, но в одиночку. Они замечали друг друга, но в своем сердце как-то все больше смотрели на меня, а перед глазами у них всё ещё умирало мое распятое тело. Были и другие, но о них я промолчу.
Как бы я хотел быть последним, но я знаю, знаю, что я не последний, знаю отчасти и потому, что я не первый.
Когда я умирал на кресте, ещё раз слышал два голоса. Это был голос прошлого с одной стороны и голос будущего с другой.
Но думал я, наверное, больше не о тех братьях, как и я умирающих на распятьях в отражении всех времен, а все больше о тех братьях, - о ком, как и я, думали те - первые, все эти годы жизни и теперь всю оставшуюся в продолжительности веков, в продолжительности будущего, в Вечности.
Тело мое в другой час дарующее им так много от свободы сейчас оплакивали, и теперь оно почти всё затмило её, но это сейчас, это надо пережить. Постепенно всё будет иначе, но не сегодня, постепенно будет как раньше, но иначе. День разгорался выжигающим глаза Солнцем. Они всё ещё были в темноте, но возможно последней, конечно не для всех, но скоро, скоро многое изменится. Изменится здесь. Ветер принёс новую весть, это был ветер из будущего, кто-то вновь занял это место.
Трава поднималась к Солнцу. Но всё происходило очень медленно, она думала, что ей мешают облака, но как она ошибалась. Солнце палило нещадно и если бы не вечер, кто знает, что было бы с травой, но он наступил. Земля, окунувшись в росу, ждала следующего Солнца.