ЗА ПРЕДЕЛАМИ Александра Кведер
Часть I
All over the world most strange.
по крупицам собирая образ неземного рая
вновь брожу по дну небес...
сквозь дождливые равнины, где ветра толкают в спину,
сквозь своё большое время, сквозь бетонный лес...
Солнце… Холод…
"Все вокруг наталкивает на нелепые клочья мрачных мыслей. Каждую тень и линию хочется рассмотреть, зафиксировать и навсегда оставить ее себе. В голове, приглушенная дневным светом тишина. Здесь, в покачивающемся безлюдье нет ни одной мысли безропотно отдающей себя суете. Время убегает от своего привычного понимания."
Был какой-то особенно холодный день. Трава, пожелтевшая, засохшая шевелилась на холодной земле от пронизывающего ветра. Краски потускнели и облезли от дождя, что барабанил уже не первую ночь по черным крышам. Солнце висело на небе слепым пятнышком, равнодушно взирая сквозь толстую пелену серости в глубину мертвой индустрии, где, несмотря на безмолвие, чувствовалось дыхание города, пестрого, общительного, заботящегося о своих почитателях.
"Когда-то город был ласков, манил своими широкими, пыльными улицами, ночной синевой и неизведанностью, но сейчас это уже совсем другой город. И я рвусь сюда к гладким, прохладным тонам. Меня притягивает грандиозность… грандиозность пустоты, грандиозность смерти."
Сэнди стоял посередине своего нового мира, уперев взгляд в самое небо.
Вдыхая холод, оскалю зубы,
Впереди — копоть, бетон, трубы…
За спиной — город, витрины, крыши,
За спиной — голод, глаза нищих…
Над заборами стелется дым,
Обернувшись в него, я один…
Я один, нелюдим, нелюбим, уязвим,
И раздавлен отчаянным страхом своим.
Я бреду восходящей тропой,
Никого не ведя за собой…
Ничто больше не тревожило его, ничто не заставляло съеживаться и озираться по сторонам… Он явился сюда, этим сумрачным днем, что бы прожить его наедине с собой, что бы найти здесь свое Я.
Он был рожден в новое для мира время: время перемен и тяжелых потрясений, время, когда вокруг царил хаос и отчаяние, время, когда все вокруг были заняты борьбой за выживание. И одиночество воспитало его по своим законам.
Не было никого, кто имел бы право ворваться в его мир, этот обособленный одинокий мир вечного искателя. Сэнди ходил по железной дороге, мимо проносились с грохотом товарные поезда, из-под колес которых отскакивали булыжники, грозя проломить голову. Он подолгу засиживался на сваленных в груду бетонных блоках, дожидаясь заката, смотрел, как вспыхивают мощные прожекторы в сумерках, любил этот мир, наслаждался его красотой.
И сегодня он бродил по ему одному знакомым тропам, кое-где они смущали гниющим мусором, но в самых отдаленных от суеты местах мусора почти не было. На одноколейке, ведущей к неработающему нынче заводу, он опустился на рельсу и просидел так, погруженный в свои грезы, яркие, словно галлюцинации…
" В дни, похожие на сегодняшний, ко мне приходят странные видения… Каменные громады замка, возвышающегося над затерянными просторами… Стаи, кружащих над башнями птиц, редкий кустарник…
Часовые на стенах еще на закате приметили одинокую точку, отделившуюся от горизонта… но лишь когда небо почернело, и на него высыпали пригоршню звезд, всадник достиг тяжелых ворот. Он принес плохие новости…
а может быть хорошие…
Неведомо. Я стою на гладком холме, провожая взглядом солнце, а когда чернеет небо, долго смотрю на пригоршню звезд. Летний ночной ветер манит все дальше в пучину бесконечных картин и красок, звуков и чувств… Быть может, я изменюсь когда-нибудь и забуду всё."
Стемнело. Холодный ветер усилился. Нехотя Сэнди встал на отекшие ноги и покачивающейся походкой побрел в направление города, огромного населенного мира, где его ждали лишь уставшие лица. В поглощающей синеве блестели огоньки света и уюта в глубине испещренных окнами строений.
Из вечного мира — в мерцающую перенасыщенность города. Пробираясь через толстые одиозные районы, мимо отекших кирпичных зданий, напоминающих о былом могуществе, проходя по пустырям, где лишь ветер сквозит, перебирая и пересчитывая в очередной раз все углы и повороты, наконец, попадаешь в руки людскому здравому смыслу с его правильными формами, чистотой и удобством.
"Я пробираюсь в самую гущу почти беспорядочно натыканной жизни. Проникая в самое ее устройство. Незаметно иду к единственно знакомой миллионной ячейке. Четко определенная остановка, улица, дом, лестничный проем — тысячекратно изведанное место обитания."
Внутри все тихо. Размеренная жизнь день ото дня приближается к концу, такому же размеренному и рациональному.
Появление не нарушит привычного распорядка, лишь силуэт отбросит желтую тень от потрескавшейся старой лампы, да говорящая голова просунется в дверной проем с вопросом:
—Ну, что скажешь?
—А, что сказать? Все сказано, а когда что-то сказано, то это уже навсегда теряет свою сущную остроту … Больше, пожалуй, добавить мне нечего.
—Ясно. Ладно, раздевайся и ложись спать.
и говорящая голова исчезнет, закрыв дверь.
Комната… заваленная обрывками памяти: пара нелепых картин на стенах, книжные полки… Сэнди стоит с минуту, неподвижно оглядывая свое жизненное пространство.
На столе вперемешку с фотографиями, журналами и рисунками, лежат мысли. Они затвердели на бумаге, приняв форму, медленно умирают, становясь пустым звуком. На вершине этой груды лежит печатный дневник последней недели.
Субстанция радости
что есть норма?
среднестатистичность — слабость личности, либо наоборот сила?
если человек придерживается нормы, законов, принятых обществом, он существует лишь в рамках этого общества, никуда его не двигая, лишь двигаясь вместе с ним… по течению…
творчество — есть не что иное, как способ борьбы со своей немотой, со своим недовольством системой миро устройства, со своей болезнью… оно и есть признак болезни... Пн.
Никогда не имейте возможность со стороны
наблюдать свою слабость. Вт.
Каждая человеческая особь, способная анализировать информацию, воспринимает себя никак не иначе, чем новую материю. В какой-то степени это верно, так как для каждого собственная сущность и является новой, ранее не пройденной субстанцией. Но кроме восприятия внутренней среды, есть еще среда внешняя, которую тоже приходится как-то воспринимать. Ср.
Все тихо. Все безудержно умирает. Часто снятся сны. Многое уже не помню. Жаль… Красивая музыка сливается с красивыми мыслями, но ощущения не чисты и не внятны.
Седьмой день осени... но, по большому счету, нет уже никакой разницы. Выпускаю жизненную нить из-под контроля и отдаюсь во власть судьбы... в Мире что-то происходит, но это тоже уже почти неважно... Чт.
Люди смеются, одеваются, жалеют перед сном пропащие души. Война давно повсюду, но о ней никто всерьез не задумывается, старики вспоминают былые раны... Одинокий человек медленно передвигается по пустоте ночи.
Такое время и назовут потомки застоем. И после, в книге, не имеющей никакого отношения к реальности, напишут: ”Это было пустое время: интеллигенция уходила в искусство, жизнь становилась мельче, а потом война две тысячи такого-то года – время великих потрясений” Пт.
Кого-то манят шелестом и трагизмом березовые рощи, или горы, достойные даже смерти, преданно любящих их сердец, или, может, тихие улочки безумного города влекут кого-то сильнее желанной девушки, но для меня это все пустое. Красота может быть впечатляющей и завораживающей, влекущей и даже милой. Но только непонятая красота может стать настоящей страстью. Мертвая индустрия, скрытая от вечно спешащих и вечно недовольных своим положением горожан. За необъятно потерянными пространствами заводов скрывается нечто большее, чем просто механизмы, там скрыта красота в ее единственном, непревзойденном виде, невероятные формы зданий, невозможные для шаблонного восприятия. В сердце заброшенных фабрик с некогда действующими конвейерами, можно заглянуть внутрь общества из-за черты его клинической смерти.
Необъяснимо, как любовь, как сумасшествие... Вс.
Послышались голоса за стеной. Выбравшись на поверхность бытия, сознание постепенно реагировало на происходящее. Слух начал различать из приглушенного гула отдельные слова. Сэнди выключил музыку.
—Сегодня я говорила со знакомым врачом из больницы: нужно поехать туда всем вместе.
— И насколько можно будет его положить?
—Он сказал, обычно, кладут на месяц, но лучше подольше. Посмотри: он уже почти не появляется дома, не разговаривает.
—Я пойду сейчас и поговорю с ним ...
—Нет. Мы можем только все испортить. О чем ты собираешься говорить?
—Хорошо, давай на неделе поедем...
Сэнди на секунду нахмурил брови, и в глазах его мелькнуло недоумение, сменившееся вскоре глухой болью… Он сел и принялся за дневник новой недели: " никто не верит мне, лишь порой вопросительно смотрит, желая помочь избавиться от "тоски". Я никогда не найду себя в этом огромном мире!! ВСЁ, что я делаю, предстает мне лишь жалкими попытками бега от смерти. Чтобы обрести духовное равновесие, остается лишь поверить в существование вечной жизни помимо земной, но это ведь неправда… я это чувствую… человечество, как и все другие биологические конструкции, существует лишь по законам природы, развиваясь, двигаясь вперед, как вид, за счет того малого, что каждая особь вкладывает в развитие за отведенный срок. Вера дарует надежду на бессмертие, но бессмертие невозможно, верным может быть лишь понимание этого и принятие смерти, как данность. Перешагнув барьер страха, можно лишь обрести истинную свободу сознания…
Нужно найти цель, ради которой можно умереть, тогда лишь я смогу оставить свои метания и вкладывать имеющиеся силы в достижение этой цели.
Сегодня мне, может впервые, очень больно оттого, что я не понимаю, кто я, не вижу своего истинного предназначения. Гольмунд, Гольмунд... ты дал мне так много! Но, вот и ты умер... я остался с собой, двигаться дальше. Отчаяние мое не безгранично, я пытаюсь быть собою, не наигрывая более книжных сцен. Не хочу больше иных миров моего воображения, они черпают меня и грызут, давая взамен лишь боль и сомнения. Не хочу ничего…
Но завтра будет новый день, которого мне тоже не хотелось бы, однако он все равно придет и потребует меня...
Ночь приносит мне успокоение. Наконец пришли эти славные тихие ночи. Пришли, когда мне казалось, будто они навсегда покинули меня. Ко мне вернулись звезды... и шелест деревьев, и радость свободы... Моя жизнь заканчивается, едва успев начаться, я чувствую быстротечность ее... нужно ли смиренно принять бытие таким, каким оно является либо силой собственной воли бороться с Миром? Где же верный путь? Как мне найти его? Где же знаменье, что укажет мне дорогу? Глаза мои закрываются и на смену размышлениям приходят образы, приятно волнующие болью душу… Огромная музыка. Это благодаря ей я существую, я преклоняюсь ей, я ее боготворю. Она дает мне многое. Она во мне…
"Сейчас бы двинуться в мокрую мглу... в ночь... в дождь…"
Свежий ночной холод из окна, обдавал своей навязчивой сентиментальностью. Последняя затяжка и огонек полетел вниз, что бы погаснуть секундой спустя. "Снова тихо, покурив и подумав на ночь можно, наконец, расслабиться. Вскоре я тоже усну, усну, даже не подумав строить планы на завтра, чувствуя, что это абсолютно бессмысленно."
Из тишины долетели мысли о последнем незаконченном рассказе.
Рассказ о зеленом
Около сотни земляных волков выбежали на поляну. Вглядевшись в оживленную, оскалившуюся массу внизу, Имяша заметил тяжело раненых больших самцов. Можно было предположить, что они проиграли большую схватку с соседними племенами и теперь пытаются отступить к реке. Такое случалось нередко: последнее время большие войны шли повсюду.
В тяжелой имяшиной голове пронеслись еле слышные нотки усталости и разломанности. Захотелось спать до захода солнца. Свернувшись шерстяным комочком, в центре устланной ветвями площадки, находившейся в густой кроне желтеющего дуба, спал коричневый орлик. Тихо, стараясь не разбудить его, Имяша лег рядом и вскоре тоже уснул, невзирая на суетливую возню, царившую у подножия дерева. А через некоторое время стая волков двинулась дальше, и на поляне остался лишь легкий шелест одинокого ветра.
Проснувшись, Имяша решил, что солнце чересчур медленно бежит по небу. Оно оживляло своими лучами ранний, осенний лес, еле подбираясь к зениту. На небольшой опушке, затерявшись в кроне могучего дерева, было спокойно и мирно ловить нежные отблески уходящего лета. Думая об этом, Имяша стал рассматривать своего любимого друга — орлика. Он был похож на шерстяную обезьянку, только без хвоста и мордой, походившей на гнома. Несмотря на свою хрупкость, орлик намного превосходил Имяшу в охоте и собирательстве. Они жили рядом, сколько себя помнят. Не зная и не задумываясь об иной жизни.
Орлик пошевелился и открыл глаза. Вскоре они вдвоем шли по лесной тропе к ручью. Нужно было набрать воды и двигаться дальше: в этих местах становилось опасно. Имяша мечтал найти земли, где им можно будет спокойно любоваться закатами, но куда бы они ни приходили, везде шли войны, или борьба за пищу между подвидами не давала возможности существовать, или сама природа заставляла их двигаться дальше.
У ручья никого не было кроме вечно кричащих, больших птиц. Имяша сразу прыгнул в озерцо с ледяной водой, вытекавшей из источника, а орлик остался ждать на берегу.
Утро
Закат бил прямо в глаза. За окном шумела привычная городская расслабленность: шелестели кроны пыльных деревьев, детские крики утопали где-то за горизонтом памяти.
"День умирал и жар оставлял его, уносясь асфальтовыми испарениями в высь, но, умирая, он все же ворвался в жизнь, укрепившись в памяти, завтра его забудут, как забыли всех прочих, лишь выцветшие картинки будут напоминать порой сегодняшний вечер, но сейчас он еще жив, еще дышит…"
Зубы жадно схватили первую за день сигарету и сознание, вместе с наступающей тьмой, начало пробуждаться.
“Чувствую, как к горлу подступает беззвучный крик о помощи. Но никто не сможет помочь мне, это невозможно. Только лишь я сам в силах выдумать себе выход. ”
Под ногами лежали в разлитых пятнах света, собаки, лениво ловя кружащие в лучах пылинки. “Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак” А. Гитлер…
"Нет ничего эгоистичнее, чем любовь к собаке: преданность тешит (чешет) самолюбие и ничего почти не просит взамен… "
Унося с собой эти мысли, Сэнди захлопнул дверь.
—Доброе утро.
—Какое же утро? Солнце садится.
—Кому как...
На город, вместе с пылью, оседали черные-черные тучи. Ничто не предвещало дождя, но дождь не ждет обычно предвещаний. Он без стеснения закапал мелкой изморосью, у входа в городское подземелье.
“Ненавижу!” крикнула душа, вслед уносящимся видам мирного быта одиноких районов. И тоннель поглотил несущийся на юго-восток поезд, окунув его вновь в темноту. Краешком глаза рассматривая свое отражение в стекле “не прислоняйтесь”, он машинально пытался отыскать в толпе знакомые лица, но "кажется, все эти лица мне знакомы..."
На выходе из подземного мира люди заметно рассасывались и пропадали куда-то в вечернюю, дождливую тьму. А Сэнди продвигалась все ближе к знакомому до боли месту. Когда-то здесь было налажено производство, а нынче потускневшие кирпичные стены, заросшая зеленью территория. Перелезая через ржавые железные ворота он замер на мгновение, вглядываясь в тьму, но, кажется, всё здесь осталось по-прежнему. "Значит, всё в порядке, значит, эту ночь я проведу в спокойствие и тишине " Попав через разбитое окно внутрь, пришлось пройти по кромешно тёмным цехам, пока он не добрался, наконец, до комнаты на втором этаже. Раньше тут был чей-то кабинет, а теперь только старый стол, рядом с окном остался в голом помещении. Сэнди с ногами забралась на него, что бы быть лицом к окну. По прогнившим рамам стучали мокрые ветви деревьев, и ветер гулял по зданию с ужасающим гулом.
"Теперь для меня нет даже одной миллионной ячейки жизни единственной субстанции, державшей меня социуме. Теперь только безудержная свобода мысли и бытия. Теперь только это ..."
Рассказ о зеленом
Имяша долго сидел на берегу холодного озера, порождённого подземными водами. Упершись головой в колени, он размышлял, куда лучше было бы двинуться, где найти прибежища. Они слишком долго искали его, что бы никогда не найти. Вокруг кричали птицы, по всему лесу доносилось нервное щебетание, но Имяша не замечал их, на сердце его тяжелело предчувствие. Что-то не хорошее витало в воздухе, так и норовило проникнуть тревогой в его и без того тревожное сознание. Орлика не было рядом, он, кажется, пытался раздобыть в дорогу орехов и ягод, как всегда, проворно, перебирая ветки кустарника. Вскоре он вернулся с большим запасом. Они собрались и пошли в сторону гор, что виднелись в хорошую погоду с верхушек деревьев, у их подножия была долина с широкой рекой, возможно, там они нашли бы долгожданное спокойствие.
На лесной тропе тут и там рос папоротник, и валялись пожелтевшие листья. Выйдя на большую опушку Имяша почувствовал странный запах, через секунду он понял это был запах беды; из леса показались волки. Им не было числа. Орлик, увидев опасность, бросился в бегство к ближайшему дереву, но было поздно ... несколько огромных зверей набросились на него, врезаясь клыками в нежное тельце, отвлекшись на мгновение от Имяши. И он побежал. Он бежал так быстро, как только могли позволить ему ноги, сердце нещадно колотилось, всё мелькало в глазах. Волки, заметив ещё одну жертву, кинулись вслед. Перебежав через всю поляну, Имяша зацепился за ветку и, словно белка, забрался на верхушку уходившего в небо, огромного дерева. Через некоторое время вся стая собралась внизу, перегрызаясь и покрикивая друг на друга. Имяша ещё долго сидел, вцепившись намертво в ствол пока сердце бешено билось, и мышцы сводило судорогой.
Солнце уже успело сесть, и волков давно не было, когда, наконец, он решился взглянуть вниз и попробовать осознать случившееся. Он не хотел принимать это осознание, не мог представить себе, что потерял единственное любимое существо, что потерял всё ... Его взгляд коснулся восходящей на горизонте луны, и стало вдруг пронзительно одиноко и холодно. Это чувство разрывало на части. Имяша встал на ветку и прыгнул вниз ...
VI
Сэнди очнулся от прохлады. Все тело ныло от неудобного сна. Свесив ноги со стола, нащупал сигареты в кармане рубашки. Пройдя вчерашний путь через цеха, в которые и днем попадало не много света, вышел на улицу. Едкий, табачный дым совсем не грел, и ветер продувал насквозь. Видимо, дождь шел всю ночь, но через рваное небо уже пробивались лучи вечно-живого светила. От холода колотило, а в животе происходили невидимые ядерные реакции. Стало ясно, что придется выбираться.
Прохожие на подсыхающих улицах беззаботно радовались солнцу и предстоящему летнему дню. Кофе в пластмассовом стаканчике жалил пальцы и губы. Вместе с тем, как в желудок проникала обжигающая жидкость, на плечи наваливалась усталость, какая-то страшная опустошенность, бесцельность. Глаза резал свет, мелькала, проходившая мимо грязная обувь и с характерным звуком врезающиеся в мелкие лужи колеса.
Мысль о возвращение в свое прибежище так же принесла тяжелую волну тоски. Все стало невозможным. Существование стало невозможным...
"слова из бывших переживаний осыпаются пеплом на землю. Ничего нет… пустота"
Молодой человек, не знаете где тут больница?
Сэнди вздрогнул при мысли о больнице, и выронил стаканчик.
Не посмотрите, вот у меня адрес записан. Я не могу разобрать, плохо вижу, я инвалид. Раньше муж мне помогал, но он взял, да умер...
—Нет, извините.
Резко встав, ему захотелось скрыться куда-нибудь, пропасть. Быстрым шагом он направился к недалеко расположенному парку. Там, в тени больших, смеющихся от ветра, деревьев, растянувшись на траве, стало чуть легче.
“За морями безмолвия, за цепями снежных верхушек, за лесами, лежит огромная асфальтовая долина, по ночам вспыхивающая тысячами огней, так что, за долгие километры виднеется оранжевое зарево... Город диктатор, город наркотик... написать бы про то, как все исчезли, и остался один только город. И ветер пересчитывал бы в очередной раз все углы и повороты, вдыхал жизнь в давно опавшие листья, кружа их, перекладывая с места на место"
Становилось жарче, небо расчистилось, и по нему плыли уже совсем белые облака. Через пару часов парк был перенасыщен детскими криками, пенсионерами и мерно прогуливающимися людьми; все они кидали на Сэнди недоверчивые взгляды, будто от него исходила неведомая опасность. И спустя некоторое время он встал на ноги, почувствовав себя ни капли не отдохнувшим.
Найдя вскоре неприметный двор, пахнущий плесенью и бледнеющим на веревках бельем, Сэнди заметил там отдаленную скамейку и, приближаясь, достал, взятую из дома, пачку бледных капсул. "Все было понятно с самого начала. Понятно, что нет, и не может быть счастливых, случайностей, что это все равно произойдет. Ради чего собственно продолжать это немыслимое существование?" Мелькнувшие сомнение лишь подтолкнуло еще ближе к краю; нужно было решится, пока страх не заставил меня отложить этот шаг на потом.
Когда все было кончено, он сел удобнее на подгнившую скамейку и начал тупо разглядывать стены убогих домов. Взгляд начал уставать, перебирая окна, бабушек у подъезда и неяркие кирпичи, и замер на одной точке. Мышцы как-то размякли, захотелось лечь. "Кажется, это конец. Что я оставляю после себя? Темную, покрытую горем поляну, двух мертвых героев изуродованных мною, убитых мною... Я умертвил их, лишил последней, скудной надежды на счастье, и себя тоже...
“Почему?
Неужели нельзя было повернуть судьбу иначе?
Начать все с начала?”
...как же там было...
... последнее время большие войны шли повсюду...
...Стая земляных волков выбежала на поляну...
...запах беды (настойчивый запах беды)... Нет, нет. Они успели, они спаслись.
Они должны спастись. Нужно спастись...
Тело уже сводило судорога, перед глазами плыли круги, затошнило.
Эй, тебе плохо? Что случилось?
Мне надо воды...
Может врача? Ты весь бледный.
Нет, нет. Лучше просто воды.
Хорошо, сейчас принесу.
Его долго тошнило. Еле держась на ногах и стараясь не отключится, он заливал в желудок странного вкуса воду, опустошая его спустя некоторое время, и снова пил воду, и снова… и так пока не почувствовал себя лучше. Голова еще сильно кружилась, но он поднялся и добрался до дороги, вытянул руку. Кто-то остановился, чуть скрипнув шинами:
Куда едем?
Тихим голосом Сэнди выдавил из себя:
Домой...
Часть II
Дети иллюзий
ОДИН
Он отчетливо помнил тот день, когда впервые приехал в больницу. Светили яркое осеннее солнце, день выдался сухой и ветреный, по широкому шоссе машина неслась вместе с потоком по областной дороге окаймленной елями, кое-где поблескивали стволы редких берез, Сэнди сидел сзади и смотрел в окно. На протяжении всего пути никто не проронил ни слова. Каждый был занят собой...
Пансионат состоял из нескольких корпусов и небольшой территории, огражденной решетчатым забором. По песчаным дорожкам прогуливались люди, в основном парами, некоторые отдыхали на многочисленных скамейках.
В приемной палате их встретила медсестра и познакомила с процедурой регистрации, после заполнения соответствующих бумаг Сэнди провели по ряду медкабинетов, последним из которых был кабинет психотерапевта. В просторной комнате за столом сидел немолодой суховатый человек в очках, когда Сэнди вошел, он встал и поздоровался с ним, произнеся мягким голосом «Здравствуй, меня зовут Петр Миерхольдович, проходи, присаживайся... Я уже знаком с твоим делом, думаю, мы с тобой найдем общий язык. Сегодня я не буду утомлять тебя расспросами, ты, наверное, уже немного подустал, а с завтрашнего дня начнем курс, общаться мы будем приблизительно месяц и за это время, надеюсь, добьемся вместе успеха, ты готов помогать мне?»
«Да... наверное» — рассеяно ответил Сэнди.
«Ну, хорошо, отдыхай. Сестра отведет тебя в палату и познакомит с распорядком»
Когда, наконец, он разместился в палате и переоделся, за чисто вымытыми стеклами уже совсем стемнело, на территории зажглись фонари, освещая опустевшие дорожки. Родители, убедившись, что все улажено, после переговоров с врачами, радушно распрощались с Сэнди, пообещав приехать на выходных, и, с легким сердцем, уехали.
Он неподвижно сидел на мягкой койке в спортивном костюме и тапочках. Заглянула сестра, улыбаясь, попросила называть ее Галей и сказала, что пару дней он поживет один, а после возможно к нему подселят соседа. Попросила не стеснятся беспокоить ее в любое время и, пожелав хорошо отдохнуть, ушла.
Было время ужина, но Сэнди не хотел есть...
Еще совсем недавно в его душе теплилась надежда начать все заново, попытаться приспособиться к жизни. Он послушно разрешил распоряжаться своей судьбой «желающим ему только хорошего и болеющим за него», но теперь начал ощущать свою обреченность еще сильнее, потому как все эти улыбающиеся люди в белых халатах не в силах были бы рассказать ему что-то новое, объяснить каким образом можно довольствоваться обыденностью и существовать подобно миллионам себе подобных.
Усталость навалилась с новой силой. Он лег, не раздеваясь. Из щели под дверью пробивался коридорный свет, доносились звуки шаркающих тапочками поужинавших пациентов. Он продолжал лежать, не смыкая глаз, когда свет в коридоре частично погасили. Стекла искрились отблесками, за ними было чистое холодное небо. Выйдя среди ночи в коридор, он наткнулся на медсестру.
— Не можешь заснуть? Хочешь, дам тебе снотворного?
— Нет, спасибо, не нужно, я скоро сам усну
— Подъем через четыре часа, поспи хоть немного
В восемь утра его разбудили на завтрак. Совсем не выспавшись, он побрел с остальными в столовую. Это был просторный, залитый утренним солнцем зал, в котором витали запахи какао с молоком, каши и масла… они напомнили Сэнди ушедшее… совсем забытое детство. Говоря о детстве, люди отчего-то тоскуют, будто там, когда-то давно все было иначе, просто и беззаботно. Когда в памяти всплывают мимолетом картинки: песочница, мама, игрушки, необъятность и загадочность мира, сердце рвется вернуться во времена бесконечной радости и новых открытий… но это всего лишь иллюзия памяти. Дети несчастны в той же степени, и страдают порой много сильнее взрослых, потому как воспринимают все как должное, само собой разумеющиеся, без возможности что-либо изменить.
Завтрак проходил очень дисциплинировано и спокойно, Сэнди взял свой поднос и отошел к свободному столу. Лица ничего не выражали, тусклая равномерность, но в то же время в этих взорах он увидел надежду… на выздоровление, на свет, на избавление от преследующих мыслей, у каждого своя надежда проглядывала за серыми отдыхающими от эмоций масками.
Петр Миерхольдович был умным человеком и профессиональным психиатром, на его лице всегда висела добродушная улыбка, однако взгляд все равно оставался серьезным... Их беседы проходили ежедневно, перед обедом.
— Здравствуй, Сэнди, как твое настроение?
— Хорошо, спасибо
— Ну, проходи, устраивайся, как тебе удобнее… С сегодняшнего дня мы начнем курс реабилитации. Скажи, ты понимаешь, почему твои родители решили, что тебе нужна помощь?
— Да, конечно. Думаю, у них просто нет возможности понять и помочь мне, поэтому они решили, что это может сделать кто-нибудь другой…
— А ты ждешь помощи?
— Боюсь, что помочь мне не чем
— В чем же твоя проблема на твой взгляд?
— Я каждый день вижу свою смерть. Почему это недоступно другим я не знаю
— Ты еще очень молод, что бы думать о смерти
— Смерть гнездится во всем, она следует за рождением, все подчиняется ее закону… Вам знаком рассказ Гессе «Фальдум»?
— Наверное, нет
— Это притча об одном происшествии… однажды на ежегодной ярмарке в городе Фальдуме появился человек, исполняющий желания. По одному желанию на каждого. Кто-то пожелал себе денег, кто-то новый дом, кто-то найти пропавших детей; последними были двое: скрипач и внемлющий ему юноша. Скрипач попросил скрипку и умение играть на ней так, что бы мирская суета больше никогда его не трогала… Он заиграл и исчез, только музыка осталась звучать еще некоторое время. Тогда человек, исполняющий желание обратился к оставшемуся юноше и тот попросил сделать его высокой горой, что бы лишь внимать и размышлять… что бы стать вечным, словно звезды… Много прошло времени, никто уже и не верил в эту легенду, а гора продолжала стоять, упираясь в небо, многие люди бывали на ней, много вокруг менялось, и гора начала разрушаться, становилась все ниже и ниже, и однажды она сравнялась с землей… гора умерла, а звезды и солнце продолжали свой бег.
— На тебя произвел сильное впечатление этот рассказ?
— Я часто думаю о нем. Эта гора, она была одинока, перед смертью она страдала от мысли, что некогда ей были доступны любовь и счастье… Однако, она, еще будучи юношей, желала потерять человеческую жизнь в обмен на вечность… но закон един для всех. Для гор, для морей, для звезд и планет
— Ты много читаешь?
— Не знаю, насколько это много… мне не с чем сравнить
— У тебя нет друзей?
— Я сам себе не могу быть другом
— Что ты имеешь ввиду?
—Я бываю порой скучен себе, редко получается добиться гармонии, а если и получается, то в одиночестве»
— Ты слишком требователен, и слишком много времени уделяешь своим мыслям. Ты хотел бы научиться радоваться?
— Я умею радоваться… Но вы видно не это имеете в виду. Вы говорите об умении строить иллюзии, убеждать себя в благополучии будущего или попросту об умении не думать, жить мимолетными наслаждениями, инстинктами и подсознательными желаниями… да только радостью назвать это сложно, потому что, даже научившись не думать, ощущение обмана и недостижимости настоящего счастья будет преследовать, не давать покоя.
— Как же ты радуешься и что, по-твоему, настоящее счастье?
— Я иду по ночной улице и поднимаю взгляд к небу, чувствую легкость, но когда я опускаю его и вижу дребезжащий трамвай с поздними пассажирами или обжитые кварталы, мне становится тесно, хочется стать ветром в безбрежной пустыне.
— Ты, наверное, пишешь стихи?
— Нет, я писал рассказы, но сейчас уже не хочется
— А зачем ты писал их?
— Я создавал свои миры, мне нравилось в них обитать
— О чем они были, твои рассказы?
— О странниках, о звездах, о древних кочевых племенах
— Тебе не нравится современный мир? Суета города? Может тебе попробовать на время перебраться подальше от него? Пожить год другой, возможно это помогло бы тебе обрести равновесие
— Вы не понимаете, всюду правила игры одинаковые, ИГРЫ… в городе мне хотя бы есть, где спрятаться от нее, от других, от себя…
— Ты не учишься и не работаешь, это для тебя совершенно неприемлемо?
— Я просто не вижу смысла, ради чего собственно мне это делать?
— Родители не станут кормить тебя всю твою жизнь, они ведь не вечны, к тому же есть интересные профессии… Я вот, к примеру, помогаю людям и нахожу в этом себя, может, есть что-то, что тебе интересно
— Мне кажется, что я неспособен на это, мне тошно от одной мысли о таком развитии моей судьбы
— Хм, знаешь, сейчас уже время обеда, давай продолжим нашу беседу завтра, а сейчас подойди к медсестре с этим листком, тут расписание приема лекарств, пожалуйста, соблюдай его…
— Лекарств? Чем же они могут мне помочь?
— Ну, во-первых, ты будешь принимать антидепрессанты, они успокоят тебя, отвлекут от болезненных размышлений, а на ночь ты будешь пить снотворное
— «Честь и уважение сну», не так ли? «Бодрствовать, для того, что бы крепко спать»?
Сэнди с улыбкой глянул на врача.
— Совершенно верно, Сэнди. Что ж иди на обед, увидимся завтра, не забудь зайти к медсестре.
Выйдя за дверь, Сэнди глянул на листок: «утро, день, вечер», названия лекарств, дозировка… Никогда еще ему не приходилось использовать психотропные препараты, даже снотворного он никогда не пил. Медсестра выдала ему дневную норму в бумажном конверте, объяснив какие таблетки когда необходимо пить. Перед обедом нужно было принять несколько, и еще две перед сном…
Первое время Сэнди не чувствовал изменений… Антидепрессанты немного туманили мозг, зато появился хороший аппетит и сон, но, в остальном, он чувствовал себя так же. Спустя неделю курс немного изменился и Петр Миехольдович стал настойчивее доказывать ему, что такой образ мысли и суждений вовсе не часть души, а инородное тело, лишь признак болезни, от которой можно избавится. Сэнди знал, что это не так, был в этом уверен, но сил сопротивляться почти не было. Таблетки, что теперь давали ему с утра и перед обедом мешали мыслить, любой анализ давался с большим трудом, и приятнее всего было следовать инструкциям, ходить на улицу, если не шел дождь или смотреть телевизор в большом зале. Он совсем ничего не делал, а свободного времени оставалось все меньше, если же и доставался ему свободный час, он просто сидел в своей палате, спал или разглядывал стены. Соседа к нему так и не подселили, родители приезжали дважды и не нашли его самочувствие сильно изменившимся, но Петр Миерхольдович заверил их, что проходит лишь первая стадия выздоровления и к концу курса результаты будут заметны.
«Мне, наверное, не стоило приезжать сюда…» при этой мысли Сэнди вспомнил о старой смутной надежде, которая посетила его на пороге смерти в затхлом дворике на скамейке. «Может он прав, может я и впрямь болен, выбрал не тот путь… нужно посмотреть, что будет дальше…»
Дождь лил с самого утра, небо висело так низко, что казалось, день даже не наступал. По коридору туда-сюда слонялись пациенты, заглядывая в курилку и в комнату отдыха. Сэнди смотрел в экран телевизора, не пытаясь уловить сюжета, погруженный, казалось, в глубокие раздумья. Однако мысли его ничего не выражали, просто вяло протекали одна за другой. В этот день во время ужина он увидел нового человека. Вообще контингент пансионата был однообразен, в основном это были среднего возраста мужчины, многие, видимо, вполне состоявшиеся люди, ищущие отдыха и спокойствия… были и молодые, болезненного вида юноши, но их было не много, да и существовали они, как и Сэнди обособленно. Новый пациент не очень сильно выделялся на общем фоне, это был молодой человек, поглощающий в одиночестве свой ужин, лишь живой блеск глаз и порой резковатые движения выдавали отсутствие лекарств в крови…
На следующий день Сэнди, как обычно, отправился к Петру Миерхольдовичу.
— Привет, как настроение?
— В общем, хорошо, жаль только, не отпускают больше на улицу…
— Уже довольно холодно, со дня на день выпадет снег… А тебе хотелось бы прогуляться? Я могу поговорить с сестрой, если хочешь, боюсь только, тебе самому не понравится.
— Да, нет, не нужно, наверное… просто я немного соскучился по воздуху
— Это хорошо… Что ж, может на выходных будет ясно…
— Может… вчера я заметил нового человека в столовой, никогда его не видел раньше.
— А почему ты обратил на него внимание? К нам все время поступают пациенты.
— Не знаю, все остальные похожи друг на друга.
— Хм. Вероятно, это Берт. Он приехал вчера днем. Думаю, у тебя будет еще возможность познакомится с ним поближе. В прошлый раз я давал тебе один тест, ты помнишь?
— Да…
— Так вот, знаешь, результаты меня очень порадовали… у тебя хорошо развито воображение и зрительная память. И вообще, общаясь с тобой, у меня сложилось мнение, что ты очень талантлив… и уровень интеллекта твой довольно высок, может тебе снова попробовать писать? Ты показывал кому-нибудь свои работы?
— Нет, вообще, я писал не для этого.
— Возможно именно в этом твое призвание…
…
— А сейчас мне хотелось бы показать тебе еще один тест, он довольно простой…
За обедом он, как обычно, сидел за отдельным столом, уставившись в тарелку… Неожиданно кто-то подошел к его столу, и встал рядом.
— Я присяду?
Это был Берт. Он, не дожидаясь ответа, поставил поднос на стол и сел напротив Сэнди, молча начав есть. Сэнди некоторое время изучал его взглядом. Что-то живое и непосредственное было в этом человеке… Что-то ребяческое…
Опомнившись, Сэнди вернулся было к своей тарелке, но Берт не поднимая головы сказал:
— Я так и представлял себе это место…
Сэнди вновь глянул на него.
— Что, прости?
— Это место, я так и видел его — коровник с крашеными стенами…
Он поднял глаза и, отставив пустую тарелку, протянул руку.
— Берт
— Сэнди
— Хорошо. Ты уже давно тут?
— Пару недель.
— И как тебе?
— Не знаю пока, вроде нормально… таблетки только голову дурманят
— Ты что, глотаешь эту гадость?
— А тебе разве не прописали лекарства?
— Да, выдали с утра кулек… я их спустил в унитаз. Не пей их, эти умники из тебя дауна сделают. Знаешь, они же и после выписки говорят их пить, «пока не поправишься». Ха, думают, знают лучше, что тебе нужно… Тебя Миерхольдович ведет?
— Да, а тебя?
— Миерхольдович тут главный, хитрый лис, он друг нашей семьи, с детства меня знает, поэтому ему было бы сложно со мной общаться, мне достался молодой практикант. Час меня мучил сегодня играми в ассоциации…
— Тебе это кажется глупым? Зачем же ты приехал сюда?
— Да, понимаешь, мой отец — несчастный человек с болезненным самолюбием, я сделал это что бы поддерживать видимость его контроля над ситуацией. К тому же мне еще не приходилось бывать в таких местах, решил составить о них свое мнение.
— А почему отец решил, что тебе это нужно?
— Да, просто, он устал от меня — Берт улыбнулся и посмотрел Сэнди в глаза — ты что будешь после обеда делать?
— Не знаю пока
— Пойдем в курилку, поболтаем…
— Хорошо
Из столовой они вышли вместе. Курилка представляла из себя небольшое помещение с кафельными стенами, несколькими креслами и диваном. Внутри, как ни странно, было всего два человека, которые вскоре ушли.
— Вообще-то тут не плохо для разнообразия отдохнуть. Хотя второй раз я бы сюда не приехал — сказал Берт, откинувшись на спинку дивана.
— Ты ведь всего второй день
— Все и так понятно, думаю, через неделю, я успею соскучиться. Что тут можно интересного поделать?
— Можно в библиотеке посидеть
— И часто ты там бываешь?
— Если честно всего один раз был, читать тяжело.
— Меня угнетают эти люди забитые.
— Скорее уставшие. Это же больше пансионат для душевного отдыха…
— Ты не похож на остальных, зачем ты здесь?
— Уже и сам не знаю…думал может новое что-нибудь расскажут
— Ясно…
Берт задумчиво затянулся.
— Время быстро пролетает… — сказал он, потушив свою сигарету — мой отец не считает меня сумасшедшим, он просто думает, что важно заранее позаботиться о своем будущем, закончить учебу, работать, может уехать заграницу. Его можно понять, но для меня такой путь страшнее, чем опустится на самое дно и умереть в канализационном коллекторе.
— Возможно ты изменишься когда-нибудь, и поймешь, что он был прав.
— Наврятли, я редко жалею о чем-то, это пустая трата времени… Пойдем?
Сэнди пробыл в пансионате еще две недели. Он почти не пил больше антидепрессантов, однако прежняя боль притупилась и редко навещала его. Почти все время он проводил с Бертом, который переселился в его комнату.
За свою жизнь Берт познал немало альтернативных экстремальных развлечений: наркотики, спортивный байк, паркур, ночные клубы… однако он ни на чем не остановился. Любое увлечение надоедало, и он начинал искать что-нибудь новое. Отец решил отправить его в пансионат после того, как он пришел на экзамен в пляжных шортах и очках для плаванья, вызвав большой скандал.
Когда Сэнди уезжал, Берту оставалось лежать еще неделю, они договорились о скорой встрече.
Ночь выдалась морозной. На небе висела яркая луна, делая его еще чернее. Берт беспрерывно курил, и Сэнди потихоньку передавалась его возбужденность. Они шли вместе по одноколейке меж двух высоких заборов. Дорога петляла по темноте, но через некоторое время из-за поворота показалась освещенная прожектором площадка, где-то залаяла собака. Вокруг были складские и фабричные территории. Они быстро прошли освещенный участок, снова нырнув во тьму. Берт окинул его своим задорным взглядом и улыбнулся
—Ну, как тебе тут? ... Здорово, правда? Я еще с детства любил это место, уже немного осталось.
—Да, тут хорошо — Сэнди улыбнулся в ответ.
Две одинокие фигурки быстро двигались, скрипя снегом, куда-то в глубину промышленной зоны.
Воздух был сладким для Сэнди, эти мгновения казались ему вечными и необычайными... Где-то впереди клубился на морозе дым, который своей белизной резко контрастировал с зияющей пустотой над их головами.
—Остановись, Берт... стой
Они остановились во мраке, Берт вопросительно глянул на него
—Давай тут побудем немного
—Там, впереди есть одно место, все вокруг, вот увидишь, пошли дальше
—Нам некуда торопиться, Берт. Времени достаточно, чтобы никуда не спешить
Сэнди сел на рельсу и откинул капюшон. Звезды неутомимо мерцали, пронизывая светом пространство. Образ навеял вдруг какую-то мелодию... Какую-то пронзительную, щемящую, она все разливалась и разливалась в ушах, вырвавшись из глубин, обволакивая своими звуками все мысли и чувства. Быть может что-то давно забытое, этот свет впереди, холодный синий свет прожектора, что с самого детства будоражил воображение. И эти складские бараки, походившие на рисованные поселения покорителей далеких планет. И ночной лай собак, отдаленный. Все слилось воедино в этой мелодии.
— Эй, не уходи в себя, нам еще нужно дойти — Берт, отлучившись помочиться, вернулся и тряхнул Сэнди за плечо.
Вскоре одноколейка уперлась в высокие ворота, за которыми виднелись старые кирпичные постройки и вышки заводских труб. Они свернули и пошли вдоль забора.
— Тут есть один лаз, там нужно будет чуть-чуть напрячься — сказал Берт, снова закуривая.
Они продвигались по высоким сугробам.
— Посмотри, Берт, что это?
В стороне от забора на снегу лежало что-то, какое-то тело…
— Наверное, собака.
Они подошли поближе. Рыжая грязная шерсть свалялась, глаза стали мутными…
— Совсем окоченел уже, пошли отсюда.
Впереди показалось одноэтажное здание, вплотную примыкавшее к забору. Над ними стояла вышка с прожектором, но Берт заверил, что тут никого нет, и будка охранника находится в другой стороне. Он подтянулся и забрался на забор, подав Сэнди руку. Вскоре они шли по территории, стараясь, на всякий случай, оставаться в тени. Впереди стоял заводской конвейер, казалось, самая высокая его башня упирается прямо в небо. Все входы внутрь были закрыты.
—Мы заберемся наверх через ту будку, видишь, от нее к конвейеру тянуться трубы, а там на самой верхней части можно забраться внутрь и согреться, пойдем?
На кирпичное здание без окон забрались по пожарной лестнице, расстояние до первого звена конвейера было метров десять, которые нужно было преодолеть, пройдя по замотанным изоляцией трубам. Сэнди подошел к краю, высота была небольшая, метров пять-шесть, но у него закружилась голова.
— Черт, Берт, тут высоко.
— Да ладно тебе, я ходил тут не один раз, это просто» и он одной ногой ступил на трубу. Внизу была расчищенная от снега площадка, освещенная несколькими фонарями.
Берт сделал несколько осторожных шагов и обернулся, «ну, что, ты идешь?»
Сэнди ступил следом за ним, правда через пару метров решил, что лучше будет проползти остаток пути, и зацепился за проволоку, торчащую из трубы.
—Черт!
Берт вернулся, что бы помочь ему освободится.
—Зачем ты это сделал? Промокнешь так: по снегу ползать на заднице
Он улыбнулся и попробовал потянуть штанину, но оступился. Все произошло слишком быстро, Берт начал падать назад и схватил Сэнди за ногу, тот попытался удержать равновесие, но труба оказалась слишком скользкой, и вниз они упали вместе…
Мгновение. Фонарь. Звезды. Ночь. Неосознанный трах. В голове Берта пронеслась лишь одна мысль: «Неужели,… неужели это произошло со мной?»
Они достигли земли… Берт ударился спиной, и почувствовал вдруг, что не может дышать, а через секунду погрузился в забытье.
Казалось, он передвигается во мраке, вспыхивавшие то тут, то там яркие пятна, подсказывали направление, но потом все исчезло… Сознание начало пробиваться через мглу и вместе с ним боль разливалась по всем направлениям, казалось она горячая, как кипящее масло… Он очнулся. Туман еще окутывал его, но мысль уже пробудилась.
Он застонал… «Ноги… Их нет» Все остальное внутри тела болело. Дыхание было прерывистым, каким-то хриплым… он приоткрыл глаза, но все сливалось в одно пятно глухой разрывающей боли… она мутила разум, не давая сосредоточится ни на чем другом. Через неопределенное вечное время он смог немного видеть: в метре от него лежал Сэнди. Он лежал неподвижно, с неестественно вывернутыми руками. Берт заметил, что снег около головы Сэнди потемнел, стал бордовым, и значение этого начало доходить до Берта… постепенно, будто из далека, оно накатывалось глухими ударами. Он был не в силах шевелиться, рук тоже не было, он глянул на них и не узнал, это были какие-то синие куски. Вдруг он ощутил, как режет его плоть холод. Лежа так, на снегу, без рук и ног, без возможности даже попытаться позвать на помощь он на мгновение испугался, ощутил лишь на секунду отчаяние, и вновь провалился куда-то в темноту небытия…
Там в темноте ему снился сон, состоящий из красок и звуков, иногда ему удавалось выплыть из этой мешанины на поверхность, но тела уже не было, не было уже и холода, и страха, лишь яркий свет, сменяющий тьму… потом все исчезло.
ДВА
DafFinger и Kally
ICQ life
(DafFinger) 3:34
Привет... чего не спишь?
(Kally) 3:40
Здравствуй =)
не спится что-то
(DafFinger) 3:41
хочешь, поболтаем?
(Kally) 3:41
нет настроения рассказывать о том, где я учусь, чем занимаюсь и что слушаю...
(DafFinger) 3:41
хорошо, давай поговорим о чем-нибудь другом.
(DafFinger) 3:42
если честно, я тоже устаю от глупых вопросов =)
(Kally)
...
(DafFinger) 3:44
ты всегда такая?
(Kally) 3:45
какая?
(DafFinger) 3:45
грустная
(Kally) 3:46
с чего ты взял, что я грущу?
(DafFinger) 3:47
Не знаю, догадался =)
(Kally) 3:50
послушай, почему ты решил постучаться именно ко мне?
(DafFinger) 3:50
я посмотрел ссылку в инфе, это твои картинки?
(Kally) 3:50
да и что?
(DafFinger) 3:51
мне понравилось
ты не ответила, ты всегда грустная?
(Kally) 3:53
нет, просто сегодня неудачный день
(DafFinger) 3:53
а что случилось?
(Kally) 3:54
не хочу говорить об этом
(DafFinger) 3:56
тебе одиноко?
(Kally) 3:56
да
(DafFinger) 3:57
ты сейчас одна сидишь ночью и грустишь... мне тоже бывает тоскливо в одиночестве, давай поболтаем о чем-нибудь светлом
(Kally) 3:59
попробуй начать
(DafFinger) 3:44
когда мне плохо, я думаю о птицах, или о раннем утре в лесу
(Kally) 3:45
занятно, мне тоже нравится лес... хвойный, что бы по нему можно было гулять, без высокой травы или кустов
(DafFinger) 3:45
любишь гулять?
(Kally) 3:50
люблю. особенно в лесу по извилистым тропинкам, когда на них валяются шишки и коряги торчат, а вокруг растет папоротник
и ничего не путается в голове =)
(DafFinger) 3:50
=) а на полянах можно повалятся на траве
(Kally) 3:53
а ты один сейчас?
(DafFinger) 3:54
да. я живу один. на последнем этаже высотки. смотрю из окна на ночной город
(Kally) 3:55
мне нравится высота
(DafFinger) 3:56
мне тоже =) еще у меня есть ключ от чердака и мы иногда ходим на крышу загорать или послушать, как играет на саксе знакомый
(Kally) 4:01
у тебя наверное много друзей?
(DafFinger) 4:02
нет, не очень. они все живут неподалеку, я познакомился с ними когда переехал сюда.
а у тебя?
(Kally) 4:04
у меня почти никого нет.
мне не хотелось бы жаловаться
жалость дурацкое чувство
(DafFinger) 4:05
да, я тоже так думаю, но ты мне нравишься
просто интересно узнать о тебе побольше =)
(Kally) 4:05
ты меня ни разу не видел
(DafFinger) 4:07
на твоем сайте есть несколько фотографий
ты кажешься мне очень красивой
=)
(Kally) 4:08
почему ты не спишь?
(DafFinger) 4:08
я засиделся и теперь не хочу проспать учебу.
(Kally) 4:09
не будешь спать?
(DafFinger) 4:09
да, я так часто делаю
вообще жить ночью мне нравится больше, все совсем иначе, как-то спокойнее и интересней
(Kally)
...
(DafFinger) 4:12
о чем ты думаешь?
(Kally) 4:13
о тебе
(DafFinger) 4:14
=) и что приходит в голову?
(Kally) 4:16
кажется, что ты светлый и добрый, но немного легкомысленный
(DafFinger) 4:17
ты права.
иногда хочется все и сразу =)
вот сейчас хочется вытащить тебя и поболтать вживую, прямо тут, я бы тебя чаем напоил =)
(Kally) 4:20
мило =)
у тебя наверняка сейчас беспорядок... но если сгрести на кухню грязную посуду и закинуть под кровать носки со стула, будет довольно уютно =))))))
(DafFinger) 4:21
ага.
феноменальная интуиция. носки и впрямь валяются на стуле
но они прямиком отправятся под кровать, если ты соберешься ко мне приехать ;)
(Kally) 4:21
=)
(DafFinger) 4:23
а еще у меня есть синий светильник...
создает очень теплую атмосферу
(Kally) 4:24
мне нравится смотреть в пустой экран телевизора с серыми мухами
(DafFinger) 4:25
мухами? гмм.. -) интересно. у меня нет телевизора, уже давно... порой чувствую себя отставшим от жизни, но это только к лучшему.
(Kally) 4:27
да я тоже не в курсе последних новостей, просто люблю смотреть на мерцающие точки
(DafFinger) 4:28
ты любишь читать?
(Kally) 4:28
да, очень... особенно про вторую мировую войну
(DafFinger) 4:28
про войну? это странно
(Kally) 4:30
в это время в Европе, да и вообще в мире писало очень много интересных людей. Война с разных точек, срезы истории, смерть и хаос, и свет внутри тьмы.
(DafFinger) 4:33
время было тогда странное, нам его сложно понять, и людей его тоже
(Kally) 4:35
сложно. затем они и писали, я думаю. что бы у нас была возможность узнать о нем, о них, и вообще понять, что до нас было очень много всего
(DafFinger) 4:38
из-за того что старое кино и фотографии черно-белые, я в детстве думал что лет пятьдесят назад все было черно-белым. Даже сложно было себе представить, что трава была зеленой, и все вокруг было почти так же как сейчас
(Kally) 4:42
=) а мне нравится представлять как раньше, давно выглядели старые люди. еду иногда в метро и думаю: вот этот старик с глубокими морщинами когда-то был мальчиком, играл в мяч во дворе, а потом бежал домой и пил холодную воду, а эта вот бабушка с авоськой картошки была очень красивой девушкой, у нее было много поклонников и ей казалось, что жизнь – это очень долго.
(DafFinger) 4:43
хотелось бы глянуть на себя в старости =)
представляю себе картинку: мужчина солидного возраста, уже забывший, каково это, когда все еще впереди, говорит внуку «слушай меня, я прожил долгую жизнь...» =))))
(Kally)
...
(DafFinger) 4:49
а в метро мне очень нравится спать. в час пик, когда вокруг все толкаются и ругаются, опаздывают на работу или домой, закрыть глаза и погрузиться в дремоту
(Kally) 4:51
мне кажется, мы очень похожи чем-то
(DafFinger) 4:51
=))
да я это понял сразу.
тебе не хочется встретиться?
(Kally) 4:53
не знаю. я пойду попробую поспать
(DafFinger) 4:54
уже не грустишь?
(Kally) 4:55
нет, спасибо =)
ты развеял мою тоску немного
(DafFinger) 4:56
я очень рад. Надеюсь, мы как-нибудь обязательно увидимся. Спокойной ночи
(Kally) 4:56
может судьба это все-таки не глупое суеверие...
удачи
___________________________________________
спустя месяц
(DafFinger)
привет! очень рад тебя видеть тут!
ты меня помнишь?
(Kally)
да
(DafFinger)
куда так надолго пропала? я думал о тебе все это время
(Kally)
это все очень странно
сложно объяснить
(DafFinger)
что странного? =)
ну, ты попробуй
начать =))))
(Kally)
сколько времени мы не общались?
(DafFinger)
не знаю точно, около месяца
(Kally)
...
(DafFinger)
эй, ты тут?
(Kally)
да.
(DafFinger)
так почему тебя так долго не было?
(Kally)
со мной произошел несчастный случай
(DafFinger)
???
(Kally)
под машину попала
(DafFinger)
эээ, ничего себе! надеюсь, ничего серьезного?
(Kally)
я долго лежала в больнице
(DafFinger)
а теперь все в порядке, поправилась?
как ты сейчас себя чувствуешь?
(Kally)
понимаешь, я совсем не просто себя чувствую...
точнее я вообще себя не чувствую
(DafFinger)
в каком смысле?
(Kally)
...
(DafFinger)
а я тут тоже болел
(Kally)
да?
и что случилось?
(DafFinger)
отравился сильно... друзья ездили в лес за грибами. ну, знаешь, псилоцибиновыми, вроде человека знающего с собой взяли, но все-таки набрали немного не того, чего надо было
а тебя как угораздило?
(Kally)
это не важно уже
(DafFinger)
почему?
(Kally)
потому что я не поправилась, понимаешь? мне очень сложно описать, что я чувствую, потому что все, что произошло не совсем нормально...
потому что я умерла.
(DafFinger)
...
(DafFinger)
да прекрати, головой ударилась что ли? или это шутка такая?
(Kally)
не время шуток. ты не веришь мне?
(DafFinger)
конечно не верю. Если ты умерла, как ты можешь сейчас разговаривать со мной?
(Kally)
мне кажется я знаю ответ на этот вопрос...
что ты делаешь сейчас?
давно ты выздоровел?
(DafFinger)
да нет, вчера еще плохо было...
вообще вспомнить страшно, съел штук 20 всего, сначала вроде нормально было, а потом накатило резко... надо было сразу врача вызывать, но друзья тоже корчились тут рядом. как во сне
(Kally)
а потом?
(DafFinger)
потом проснулся, друзья ушли уже наверное, не было никого в общем,
я потупил немного, кино посмотрел, вылез в аську, а тут ты =)
(Kally)
сколько времени прошло с тех пор, как ты проснулся?
(DafFinger)
не знаю,
а что?
(Kally)
посмотри в окно
что там?
(DafFinger)
ночь, луна висит
(Kally)
а когда проснулся что было?
(DafFinger)
ночь... гмм, черт что-то все путается в голове
(Kally)
ты ел что-нибудь?
(DafFinger)
нет, не хочется почему-то
(Kally)
спал?
(DafFinger)
тоже не хочется, вообще после отравления все немного странно, легко как-то
(Kally)
тебе не кажется, что давно должно было наступить утро?
(DafFinger)
не знаю я
(Kally)
я знаю
(DafFinger)
что?
(Kally)
я знаю, почему я могу разговаривать с тобой
потому что ты не проснулся...
...
ты тоже
умер
(DafFinger)
блин, ну это бред какой-то
(Kally)
тебе страшно?
не бойся
ты должен просто осознать... принять в себя это.
страшно только вначале, потом ты ощутишь что стал совсем свободен
(DafFinger)
я не верю всему этому
(Kally)
поддайся чувству. Оно ведь прекрасно.
нам суждено было встретится здесь
тебе страшно?
(DafFinger)
да
я ничего не понимаю
(Kally)
не нужно сомнений... открой свою душу, она хочет освободиться от разума и логики.
Послушай ее.
чего ты хочешь сейчас?
(DafFinger)
...
(Kally)
?
(DafFinger)
хочу тебя увидеть
(Kally)
я сейчас рядом с тобой
Она стояла за его спиной и улыбалась…
— нам суждено было встретиться здесь
ТРИ
Волна за волной… дыхание океана… густой запах водорослей… волна за волной… равномерно, настойчиво катится вода… шум ветра… плотный мелкий песок… холодный и мокрый… над берегом, расправив крылья, летит большая белая птица… откуда взялся океан? птица? водоросли? но волны все катятся и катятся без остановки, выбрасывая на песок разбитые ракушки… Он лежал на песке, что-то ласкало его щеку, что-то теплое и влажное.
Он открыл глаза, собака стояла над ним и тыкалась своим носом в его ухо, обдавая теплым дыханием. Берт дернул головой и поднялся на руках, собака отскочила от неожиданности. Они встретились взглядом. Большой рыжий пес недоверчиво посмотрел, потом развернулся и побрел прочь. Берт попытался подняться, но в голове сильно загудело, и он вновь рухнул на землю. Волны, песок, небо пронеслись мыслями в голове… Это был не океан. Под ним была земля, нагретая солнцем. Глаза слепил свет, он поднялся вновь. Белые бетонные стены отражали яркий свет, в ушах зазвенело от тишины… Берт в недоумении огляделся, пытаясь вспомнить хоть что-то из последних событий. Он стоял в окружении невысоких построек, почти без окон, кое-где грудами были свалены железные арматуры, небо было очень странно застывшим, красноватым будто окрашенным зарей, хотя солнце висело в зените… Вслед за разумом начал просыпаться живой интерес к окружающему, обойдя одно из зданий, он обнаружил пожарную лестницу, подпрыгнул и ухватился за первую ржавую перекладину. По мышцам разлилась кровь, вселяя в них свежую силу. Забравшись на плоскую прорезиненную крышу, Берт почувствовал, как приятно бьется от напряжения сердце, как расширяются легкие, всасывая кислород. На разогретой солнцем черной поверхности вздымались пузыри, а из щелей пробивалась трава…
Подойдя к краю, он невольно отшатнулся… До самого горизонта, на сколько хватало глаз тянулись белые стены, заборы, кое-где торчали кирпичные приземистые трубы, все это напоминало гигантский пыльный лабиринт без начала, без разгадки, без выхода. Страх подкосил ноги, Берт чуть не вскрикнул от ужаса, безумная тоска завыла внизу живота. Красное застывшее небо, полный штиль и оглушительная тишина рухнули на него тяжестью бетонной плиты. Он смотрел и смотрел на эту сумасшедшую конструкцию, на рваные ленты облаков… и, наконец, обессиленный, он сел и заплакал. Зарыдал, словно одинокая женщина, потерявшая сына; словно брошенная у метро собака, словно маленький мальчик, на глазах у которого грузовик раздавил голубя… Обида и отчаяние слились в единый поток жалящей жидкости, струями поднимающейся от паха, к животу, бурлящей в груди, в голове, льющейся из глаз на рукава куртки, на черную резину… В приступе чистейшего безумия, происходившего вне разума, не останавливаясь, сидя на корточках, он бился в судорогах.
Подул сильный ветер. Все остыло. Берт поднял голову и увидел огромный черный купол. Без единой звезды над ним висело ночное небо. Услышав какой-то треск внизу, он перегнулся через парапет: недалеко от здания, на котором он был, на площадке, горел костер… кто-то был там. Берт спустился и на дрожащих от волнения ногах пошел в направлении света. Однако вокруг никого не было. Берт протянул к теплу руки. Больше не было сил боятся, вообще ничего больше не было… только красные огоньки пламени… Невдалеке замаячил еще какой-то свет. Берт без надежды решил пойти ему навстречу. Подойдя поближе, он увидел темный силуэт с факелом в руках. Угадав в нем Сэнди, он бросился вперед…
— Сэнди! Черт, Сэнди…
Берт спотыкался, его пробрал истерический смех, захлебываясь он подбежал вплотную и хотел было дотронуться, но Сэнди вдруг обернулся и посмотрел так, будто это был вовсе не Сэнди. Берт оторопел, вглядываясь в незнакомое лицо, пока не понял: Сэнди улыбался… Смотря так, как смотрят на младенцев мудрецы, сохранившие жизнь своему сердцу.
— Сэнди, это ты?
— Здравствуй, Берт.
За его спиной Берт увидел какую-то надпись на стене.
— Что ты писал там?
— Ничего, пойдем скорее к огню, я хочу посмотреть на тебя
Берт взял факел из рук Сэнди и подошел к стене, там крупными неровными буквами было выведено «СЕРДЦЕ МОЕГО РАЗУМА, ГДЕ ЖЕ ТЫ?»
— Берт, пойдем, прошу тебя.
В полной тишине они шли к костру. Подойдя, Берт сел и начал вопросительно ждать. Но Сэнди, продолжая улыбаться, молча подбрасывал ветки в огонь. Берт не выдержал.
— Может, ты объяснишь мне хоть что-нибудь?
— Что?
— Где мы? Что с нами?
— Давно ты тут?
— Не знаю, я очнулся, светило солнце…
— Это ничего не значит. Расскажи мне, что с тобой было.
Сэнди уселся напротив.
— Я был один, мне было очень плохо. Что это за место, Сэнди? Оно чудовищное!
— Не говори так, оно моё… Мы умерли, Берт. Но, как видишь, мы живы… Мы мыслим, чувствуем, имеем форму, хотя все это совершенно не важно.
— А как же рай, ад? Семь смертных грехов? Ангелы?
Сэнди засмеялся…
— Что ты говоришь такое, Берт? Забудь эти домыслы.
— Но почему мы одни? И почему именно я и ты?
— Я не знаю… я тут недавно. За это время я понял, что ничего не знал, и сейчас знаю не больше… Могу только придумывать тысячи объяснений, но знать от этого больше не стану. Возможно, таково было наше предназначение еще там, мы ведь как часть одного целого… а может, ты — лишь моя галлюцинация… а может, я — твоя. Может, мы и не умирали вовсе или вообще никогда не жили.
Берт замолчал и уставился в темноту. После долгого раздумья, он спросил:
— А что с тобой было за это время?
— Я появился на бесконечной стене. Из стены торчал железный прут, больше ничего… никого. Сначала стена была горизонтальна, но потом начала переворачиваться, я зацепился за прут и держался за него очень долго, может день или два, не знаю, потом я потерял счет времени, а когда стена стала вертикальной, сил держаться не осталось… Мне было страшно и очень жалко себя. Я оторвался и начал падать… просто летел вдоль стены пока не понял, что это лишь сон… Тогда я остановился и увидел себя со стороны, будто я лечу, а вместо рук у меня брезентовые крылья… Стена исчезла и я взмыл к небу… долетев до него, я оказался в центре… Меня окружала глубокая синь… я обнаружил, что двигаюсь к горизонту и он приближается… Прямо передо мной был конец мира, между небом и небом я проник в щель… из нее появлялись стаи птиц, внутри был безграничный океан. Я долго летел пока не достиг берега…
знаешь ведь это место я выдумал сам. Я сначала долго сидел на берегу, кидал камни в воду, смотрел на закат пока не понял, что мне очень хочется видеть этот закат вечно… и он продолжался и продолжался. Потом я набрел на ржавые рельсы, они привели меня туда, где я мечтал оказаться…
— И что, тут можно выдумать себе мир?
— Не знаю… иногда я видел картинки из своих старых снов…
— Я тоже хочу посмотреть на океан. Мне кажется, я уже видел его…
— Пойдем
Небо уже посветлело, и туда, где намечалось алое пламя, Сэнди повел Берта сквозь бетонные лабиринты. Они проходили мимо долгих каменных зданий с пыльными окнами, мимо огромных кранов, верхушки которых уже окрасились оранжевым светом, по извилистым узкоколейкам с оставленными на них деревянными теплушками, пересекали огромные железнодорожные полотна с сотнями путей и развилок… Этот странный мир больше не пугал Берта, ему даже начало казаться что он полюбил его, понял его прелесть…
— Ты выдумал все это сам?
—Однажды, когда мне было лет восемь, мне приснился странный сон: будто я уже взрослый и нахожусь в огромном городе заброшенных предприятий… будто я знаю там все ходы и живу там уже давно, я бродил по тропинкам меж заборов, забрался на какую-то крышу, с которой было далеко видно, а на небе пылало огромное солнце… проснувшись, я очень удивился, но надолго запомнил этот красивый пейзаж… то место, где мы встретились, я узнал его… именно его я видел в том далеком сновидении…
— Если ты видел это во сне еще в детстве, можешь ли назвать этот мир с уверенностью своим творением?
— Я уже говорил тебе, что не даю точных ответов… я не знаю.
Луч солнца ударил им в лица, впереди показались портовые постройки. Перепрыгнув невысокий забор, они оказались на берегу большого залива. Где-то далеко впереди, за синей дымкой, виднелись уходящие в океан берега. Ветер трепал полинявшие флаги на катерах и лодках, качающихся на воде. Они шли вдоль берега, отбрасывая длинные тени на красный песок и, казалось, исчезали где-то вечном движении океанских волн. Когда корабли и портовые краны остались позади, они остановились. Сэнди уселся на непонятно откуда взявшуюся резиновую покрышку и Берт, вдруг отчетливо увидел, как он изменился. Сэндино лицо, под косыми лучами солнца походило на статую древнего война, с выточенными чертами, обрамляемое длинной копной волос, развевающихся на ветру. Берт присел рядом на теплый песок. Он чувствовал, как именно в это мгновение его навсегда покидает страх перед временем, перед грандиозностью вселенной. Это незаходящее солнце выжигало из души все остатки былых переживаний и томлений. Сами понятия счастья или удовлетворения становились неприменимы к его ощущениям.
— Скажи, Сэнди, как ты сам думаешь, неужели человеческое существо может коснуться вечности?
— Человек мелочен для вечности… что бы ее коснуться необходимо стать чем-то другим. Я чувствую — это не конец, чувствую что нас ждет что-то… Это — еще не конец…
— Интересно, так происходит с каждым?
— А был ли еще кто-то?
Они сидели и сидели так, обдуваемые ветром, пока вечность не поглотила их…
Время смерти: 20:25…
Все однажды застыло и умерло.
сначала сердце, после мозг, мышцы, сухожилия.
Душа, отколовшись от плоти, невесомо потянулась ввысь. Ощущения исчезли, но не сухое созерцание, свойственное беспомощному сознанию осталось, но ощущение цельности живой вселенной…
Подхватив сильный порыв солнечного ветра, тончайшая материя духа переместилась за пределы долгих созвездий навстречу новым вспышкам яркой, нескончаемой жизни…
За спины облакам,
За вечный млечный путь,
За черные снега,
Во тьме густой тонуть!
В листве земных лесов,
В замершей пустоте,
В сумятице основ,
В бунтующей среде.
От смерти до весны
Лишь миллиарды лет
Пылать огнем степным,
Быть смехом долгих эх…
Нет смерти! Вопреки
испуганным умам.
Лишь мир живых стихий,
И тысяч вечных гамм. ©Александра Кведер