ДВА ПОЦЕЛУЯ
Рассказ старшей сестры
Весной у меня начал правый бок побаливать. Как поем, что поострее, так и заноет. Врачиха из медпункта на нашей ткацкой фабрике сказала, ничего страшного, подлечиться надо, минеральной водички попить. Взяла я путевку в местный санаторий, тут в области недалеко, уж больно хвалили его, вода хорошая, прямо целебная.
Как сейчас помню тот светлый майский день, провожала меня Катя, младшая моя сестра. Села я в автобус, сестре рукой помахала, да о жизни своей призадумалась. Родители наши умерли рано, возвращались из деревни от родственников на машине и разбились, и я Кате за родную мать была. Много горя было, тяжело нам пришлось, но, спасибо, родственники помогали. А тут и я техникум швейный закончила, пошла работать, совсем стало легко.
Все бы ничего, да личная жизнь у меня не заладилась. Красивые мы обе с Катюхой: лицо выразительное, глазки сияют, фигура классическая. Ну, Катюхе-то рано еще о замужестве думать - только восемнадцать исполнилось. А мне уж пора бы к какому-то берегу прибиваться. Да вот не получается никак!
А если вдуматься, сама я в первую очередь виновата. У меня ведь характер какой - огневой! - и ребята мне такие же лихие нравились. Видно, слишком много забот мне пришлось хлебнуть, так вот как вырвусь, - эх, пой, душа, веселись, гуляй напропалую.
Только эти ребята веселые жениться не торопились. Да и приглядишься к ним повнимательнее - этот жену с дочкой бросил, тот слишком часто к рюмке прикладывается, а третий вообще никаких забот не хочет - случайными заработками пробавляется.
Вот еду я в автобусе, а сама думаю, пора, пора тебе, Лида, определяться. Познакомлюсь в санатории с каким-нибудь парнем посерьезнее, а весельчаков этих в сторону, прошло, видно, их время.
Еду я, за окошком солнце сияет, деревья все в свежей зелени, и скажу честно, душа у меня вся радостными предчувствиями была полна. Ох, не знала я, что меня ожидает, а то с полдороги вернулась бы.
Санаторий наш в лесу располагался. Все удобно, все под рукой, в одном корпусе живем, а рядом корпус лечебный, даже одеваться не надо, через крытый переход пройдешь, и, пожалуйста, тут тебе и ванны, и массаж, и вода минеральная прямо из источника. Краник отвернешь, и пей на здоровье. Первое время я гулять по лесу ходила. Соседка моя по палате, женщина пожилая, все больше отдохнуть хотела, полежать, или в холле посидеть, поболтать, телевизор посмотреть, а я все время в движении, на месте усидеть никак не могла. Иду одна в лесу по мягкой траве, птиц слушаю, на солнышке жмурюсь, и чувствую, как в меня словно целебные соки вливаются.
Но прошло дня три-четыре, и загрустила я. Больные все в солидном возрасте, все своим здоровьем озабоченные, целый день по процедурам бегают, а молодых людей что-то и не видно совсем.
И тут в холле объявление повесили: в субботу вечером, то-есть, завтра, состоится вечер отдыха с танцами. Я, конечно, взбодрилась, достала лучшее платье, с нетерпением вечера жду.
В субботу с макияжем провозилась целый час: то слишком яркой, неестественной себе кажусь, то сотру все - бледная, будничная какая-то. В общем, опоздала на час. Захожу в зал, там уже народу полно. И все такие нарядные, молодые, полное преображение. Куда все хвори и заботы подевались.
Стою я в дверях, оглядываю зал, и вдруг ровно споткнулась. Парень лет двадцати пяти с другом разговаривает, высокий, стройный, на голове шапка густых, черных, как смоль, волос. Лицо смуглое и нежное, а глазищи, ну прямо, как факелы, горят. Улыбнулся чему-то, губы темно-коричневые раздвинул, зубами белыми блеснул, и вдруг гордое, даже надменное выражение на лице - видно, не понравилось что-то.
Наблюдаю я за ним, а сама потихонечку поближе продвигаюсь. Тут музыка заиграла, он подошел к роскошно одетой женщине лет сорока, склонил голову, на танец пригласил. Ну, ничего, думаю, мы свое еще возьмем.
Только проходит танец за танцем, а он в мою сторону ноль внимания. Уж я кручусь перед ним, то так встану, то эдак, а он все с солидными дамами танцует. Опустила я голову, расстроилась, видно у него другое на уме: или женщину подоступнее ищет, для развлечения, или с достатком, чтобы его расходы оплачивала.
И вдруг слышу над самым ухом бархатный такой, мягкий голос: "Разрешите вас, девушка, пригласить". Вот те на, я и не заметила, что он, неслышно, как кот, ко мне подкрался.
Положила я ему руку на плечо, и поплыли мы с ним в медленном, истомляюще-горьком, как отрава, танго. Чувствую, что танцует он классно, ног под собой не чую, кажется, вот сейчас оторвусь от пола и полечу. Сколько длился танец, не помню, целую вечность, и к концу я вся уже его была.
А тут заиграли быстрый танец, что-то вроде рок-н-ролла. Он меня за руку взял... Ох, и закрутилась я в его руках. Вот где он весь свой класс показал. Тут я и на самом деле от пола оторвалась и полетела. Краем глаза вижу, народ расступился, понял, что у нас что-то вроде показательного выступления. У меня только ноги мелькали, да еще хорошо юбку короткую одела, двигалась очень свободно. И прыгали, и вертелись, и изгибались, и все в жестком, все убыстряющемся ритме, в общем, скакали, как черти в аду.
Музыка кончилась, а я даже удивилась, дыхание у меня ровное, легкое, не устала ничуть, до того все у нас слаженно, без напряжения получалось. Похлопали нам, а он взял меня под локоток и в сторонку отвел. Представился, сказал, что Андреем зовут. Потом погулять предложил. Я, конечно, согласилась уйти, еще подумала, а вдруг он опять прежних дам на танец приглашать будет.
Идем мы по тополиной аллее, полнолуние, все залито волшебным светом, листья от луны серебрятся, а от легкого ветерка будто шепчут. Словом, красота полная. Идем, неспешно разговариваем о пустяках всяких. Я спросила, почему его раньше не видела, а он отвечает, что только вчера приехал. Еще я сказала, что имя у него русское - Андрей - а на русского не похож. Тут он мне признался, что по паспорту его имя Анжело, и что в нем есть испанская кровь.
А потом целую историю рассказал, что его дед с бабкою по материнской линии из Испании в тридцать шестом году приехали, спасаясь от диктатуры Франко, потом его деда в лагерь посадили, обвинив, что он якобы был франкистским шпионом и специально в Союз заслан. Бабка так деда из лагеря и не дождалась, осталась с пятилетней девочкой, но не пала духом, дочь вырастила, выдала замуж за хорошего человека, музыканта, а его, Анжело, родители так назвали в честь погибшего деда.
Скажу прямо, после этой истории я совсем к Андрею расположилась, поняла, чем вызван его необычный облик. И все это мне показалось очень романтичным, вот я в глубине России гуляю под луной почти с настоящим испанцем. Представление у меня об испанцах было такое, что они ночами под балконами поют серенады и страстно изъясняются в роковой любви.
Подошли мы к скамейке, укрытой в тополиной тени, присели. Андрей серенады мне петь не стал, и в роковой любви не изъяснялся. Зато он предложил почитать стихи, что тоже было романтично и красиво. Я аж глаза зажмурила от удовольствия. Стихов он прочитал мне множество и во всех были строчки про луну. А она, красавица, прямо царила на небе и, будто чувствуя, что про нее говорят, слала нам свои дурманящие, таинственные лучи.
Из всех строчек про нее мне только запомнилось что-то театральное: "А в небесах, скользя по голубому шелку, краями острыми едва шуршит луна". И еще тревожное: "Луна, как лист осенних дней, летит по ветру в бурных шхерах".
Шхеры меня совсем доконали. Сижу и чувствую, что не могу больше, сердце разрывается от желания любить.
А он, как будто почувствовал, медленно-медленно наклоняется ко мне, и наши губы сблизились.
Как пламя, обожгли меня его горячие губы, в ушах раздался хрустальный звон, а в душу полился огненный поток. И чувствую я, что погибаю, сгораю от жгучего огня, а ничего сделать не хочу, и радостно мне, и прекрасно. Миллионы сверкающих разноцветных звездных огней кружились в моих глазах, и сама я, как легкая птица, летела навстречу этим огням. И все лился мелодичный хрустальный звон, и в согласии с ним каждая клеточка моего тела пела, ликуя и торжествуя. Тысячи бархатных лапок гладили мое тело, мои ноздри вдыхали опьяняющий, возбуждающий аромат.
Наконец, он отстранился от меня. Ошеломленная, я сидела на скамье, не в силах что-либо сказать. Грустная тень пробежала по его лицу. Я потянулась к нему, чтобы обнять его, прижалась и провела рукой по его волосам. Под густой шапкой волос, чуть повыше лба, я ощутила два небольших острых бугорка, замерла в недоумении и чуть отклонилась от него.
- Вот, жена рога наставила, - с нехорошей усмешкой сказал он.
Облако наползло на луну, и все вокруг потемнело. Мне стало зябко.
- Анжело, проводи меня, - сказала я.
В полном молчании дошли мы до корпуса. Веселье закончилось, и дежурная уже собиралась запирать дверь. Все больший панический страх заползал в мою душу. Не попрощавшись и даже не оглянувшись, я взлетела на свой третий этаж, мышкой проскользнула в палату, трясущимися руками заперла дверь и, не зажигая свет и не раздеваясь, бросилась на кровать.
Всю ночь я не сомкнула глаз. Как в бреду, передо мной проплывали сцены этого вечера, искаженные нелепыми фантастическими подробностями. То мне казалось, что мы встретились с Анжело на балу, где все были одеты в пышные средневековые костюмы, и танцевали мы с ним не рок-н-ролл, а менуэт. То казалось, что мы гуляли с ним не по санаторной аллее, а среди развалин старинного замка. И повсюду, на балу и среди развалин, мне мерещились подмигивающие, кривляющиеся рожи. И сам Анжело выглядел то мрачным неприступным красавцем, то мерзким, похотливо хихикающим стариком.
И вся я горела в жару, а в груди будто пылал костер. И я пила холодную воду из-под крана большими глотками, а костер не затухал.
Едва дождавшись рассвета, я собралась, вышла из палаты и спустилась вниз.
- Передайте, чтобы не беспокоились, мне надо срочно уехать, - сказала я сонной дежурной.
- Куда ты, да ведь автобусы еще не ходят, - вытаращила глаза дежурная, но я уже прикрывала дверь.
Рассказ младшей сестры
Я на свою сестру характером совершенно непохожа. Я серьезная, рассудительная, а она горячая, порывистая. Поэтому постоянно во всякие истории попадает. Вот и сейчас, не успела ее в санаторий проводить, гляжу, уже обратно приехала. Я спрашиваю, что случилось, молчит. Сначала думала, что неудачная любовь, потом смотрю, дело серьезное. Задумчивая она стала, грустная. К подругам, как бывало, не ходит, с парнями не встречается. Придет с фабрики, сядет у окна и все чего-то шепчет. Я после первых расспросов оставила ее в покое, думаю, отболит, сама захочет выговориться.
Но случилась такая история. Обычно сплю я, как убитая, а тут что-то меня среди ночи разбудило. Кровати моя и Лиды в спальне недалеко друг от друга, и вот слышу я, она будто с кем-то разговаривает. Да быстро так говорит, что и слов не разберешь, а прислушалась я - слова-то чужие. Я сейчас много песен зарубежных по радио слушаю, некоторые слова английские и французские знаю, да только ее речь ни на какой иностранный язык не похожа. Встала я с кровати, подошла к ней, погладила по голове, она и успокоилась, и замолчала.
С той поры стала я чутко спать. И вот просыпаюсь как-то оттого, что в соседней комнате телевизор тихонько гудит. На часы глянула - три часа ночи - какие тут передачи. Подошла к двери, смотрю: экран белым светится, а по нему тени какие-то серые бродят. А посреди комнаты стоит Лида, на телевизор смотрит и руками по воздуху водит. Страшно мне стало, окликнула я ее: "Лида!", а она обернулась, лицо злое, иди, говорит, отсюда, не мешай мне.
Утром в субботу проснулись, молча позавтракали и сели обе на диван, я с книжкой, она с шитьем. - Лида, - позвала я ее, она посмотрела, а глаза тяжелые, и такой в них ужас застыл. Заплакала я: "Лида, сестрица моя, дорогая, одна ты у меня, скажи, что с тобой случилось? Все для тебя сделаю, лишь бы ты не мучилась так".
Тут она мне все и рассказала. Не могу, говорит, его забыть.
- Да и он не отпускает, - добавила она, немного погодя. - Во сне приходит, целует, обнимает меня, днем по телефону со мной говорит, ночью к телевизору для беседы вызывает.
Стали мы с ней вместе думать, да гадать, как от этой беды избавиться. Гляжу, повеселела моя Лида, с тех пор как эту тайну на двоих разделила. Только худеет день ото дня, хотя и ест вроде бы нормально, только без аппетита, равнодушно.
Первым делом, съездила я в этот санаторий, узнать что-нибудь, порасспросить. Лиду там помнили, времени-то не так много прошло, а вот парня по имени не то Андрей, не то Анжело, цыганистого вида, никто не видел. Не было такого, и все тут. Так и уехала я ни с чем.
Ходили мы с ней к докторам, экстрасенсам и целителям. Много они у нас денег забрали, и анализы сложные делали, аппаратурой электронной смотрели, и в гипноз ее погружали, слова всякие шептали, и снадобьями разными пичкали, а толку никакого.
К батюшке в церковь обратились. Долго он с Лидой мучился, молитвы читал, крестом махал и святой водой окроплял, наконец, и он отступился, но, в отличие от экстрасенсов, денег не взял. Сил моих мало, говорит, но вы не отчаивайтесь, а поезжайте в Москву к специалисту, и адрес дал.
Только смотрю я, Лида совсем замучилась, мало худая, да еще бледная стала, как будто кто из нее кровь высосал.
- Лида, - говорю я ей, - ты ведь отпуск не весь отгуляла, возьми остаток, да съездим мы с тобой в деревню к родственникам. Может, там, на свежем воздухе, да на деревенской пище, поправишься.
На городском автовокзале народ суетился возле касс. Когда я подобралась к окошку, кассирша говорит: "Как раз подоспели, автобус через пять минут отходит, и билеты вот два последние. А следующий автобус только через три часа будет". Я сочла это за хорошее предзнаменование. Места нам достались в последнем ряду, автобус старенький, трясло сильно, я все за Лиду боялась, выдержит ли. Но в середине пути много народу сошло, и мы с ней перебрались на места ближе к водителю.
Приехали мы с ней, родные как взглянули на Лиду и давай плакать. Стали расспрашивать, что да как, но мы отговорились, что устали с дороги, поужинали, да и спать легли. Просыпаюсь я среди ночи, рукой по постели пошарила, а Лиды-то рядом нет, и постель остывшая, видно, давно встала. Всполошилась я, подняла всех в избе. Выбежали мы, да по селу кто куда разбрелись. А где ее искать в такую темную ночь?
Бегу я одна, что есть мочи, по какой-то дороге, и вижу, что-то белеет невдалеке. Подбегаю, Лида в одной рубашке бредет по дороге с закрытыми глазами.
- Лида! - крикнула я изо всех сил. Очнулась Лида, глаза раскрыла. Я ее за руку взяла и повела назад.
Через полчаса в избе все собрались, я и стала им рассказывать про Лидину болезнь. Призадумались все, а тетка наша, Настя, говорит:
- Лида-то по дороге на наше сельское кладбище шла.
Дядя Федор, теткин муж, сказал:
- Тут кроме Нестора никто не поможет. Надо к нему завтра же идти. Только мужик он с норовом, вы ему ни в чем не перечьте, а то откажется. А толкуют про него, всяких он вылечивал.
Легли мы, казалось, часа два и поспали, а с рассветом тетя Настя нас уже будит: "Вставайте, я уже к Нестору бегала, ждет он вас".
Хотели мы перекусить, да тетя Настя руками замахала: "Нет, он есть ничего не велел".
Пришли мы к Нестору, суровый такой мужик лет шестидесяти, крепкий, ширококостный, глаза мелкие, зоркие, одет в серую рубаху и серые штаны, пояском черным подпоясан. Встретил он нас посреди двора, оглядел быстро и внимательно и меня одну в дом пригласил. Хоть ему тетя Настя всю историю уже рассказала, заставил меня еще раз повторить. Слушает, а сам на меня пристально поглядывает, будто раскусить хочет, что я за человек. Дивлюсь я про себя, ведь не меня же он лечить собирается, но виду не показываю.
- Как зовут того парня-то? - спросил Нестор.
- Да сначала соврал, что Андрей, а потом сказал, что Анжело. Может, тоже соврал.
- Анжело он и есть, - пробурчал Нестор. - Потому что ангел он, только падший.
- Помирает твоя сестра, - сказал Нестор спокойным голосом, - и только я ее могу спасти.
- Дядя Нестор, спасите ее, - умоляюще запросила я. - Заплачу я вам, отдам все, что у нас есть.
- Деньги твои мне ни к чему. Чтобы с ним совладать, надо очень много жизненной энергии потерять. А у меня ее мало, видишь, в годах я уже.
- А что, сильно ты сестру свою любишь? - спросил он через некоторое время.
- Больше жизни своей.
- Вот это хороший ответ, - похвалил меня Нестор. - Значит, согласна своей жизненной энергией со мной поделиться?
- Согласна, - твердо ответила я.
- Тогда ложись вон на кровать.
- Батюшки, - подумала я, - уж не спать ли он со мною собрался?
Но перечить не стала, покорно легла, не раздеваясь, на кровать, и глаза закрыла, будь, что будет.
Он со мной рядом лег, повернул мою голову к себе, да как вопьется в мои губы губами!
Я прямо ослабела от боли и страха, лежу, терплю. Чувствую, как находит на меня оцепенение, безразличие, вялость. А он все сосет и сосет. Наконец, отступился, шустро с кровати спрыгнул и по избе заходил. Зови, говорит, Лиду сюда, а больше никого.
Я глаза открыла, встала, и опять села на кровать. Голова закружилась, в ушах звенит, а он на меня глядит и смеется. Пройдет, говорит, а у самого морда веселая, красная, будто моей крови напился.
Еле я до окошка добралась, высунулась во двор, где Лида с тетей Настей стояли, и Лиду позвала.
Лиду Нестор тоже на кровать положил, велел глаза закрыть и начал над ней заговоры произносить. Да слова-то все добрые, ласковые, спокойные. Недолго он над ней колдовал, то ли от слов его, то ли от усталости, да от того, что ночью мало спала, уснула моя Лида крепким сном.
Посмотрел на меня Нестор сурово и говорит:
- Ну, держись, девка, теперь наша очередь пришла. Бери вот эту простынь, да вот это блюдо.
Подает он мне из шкафа простыню белую, как снег, а с кухни выносит чашку большую, почти до краев налитую парным молоком, а в нем малина свежая, красная, как кровь, плавает. Неси, говорит, все это во двор, постели на траве под дубом, а блюдо в изголовье поставь. А тетку, вообще, гони со двора.
Выполнила я все это, вернулась в избу, и понесли мы Лиду во двор. Лида худая, легкая была. Нестор ее за талию обхватил одной рукой, а другой голову поддерживает. Я ноги ее подхватила. Лида в глубоком сне была, ничего не чуяла. Положили мы ее боком на простыню, а головой как раз возле чашки.
Встали мы с Нестором за дубом.
- Смотри, девка, но ежели хоть пикнешь, не жить твоей сестре.
А солнце летнее как раз к этому времени самую высоту набрало, тепло, легкий ветерок освежающий веет, спит Лида крепко, даже рот раскрыла и слюнка течет.
И вот вижу я, как изо рта у Лиды черная змеиная головка показалась. Я руку в рот свой сунула, прикусила, чтобы не закричать, а Нестор весь напрягся, стоит, как окаменел.
Покачала змея головкой в разные стороны, осмотрелась, высунула несколько раз раздвоенный язычок, и медленно-медленно стала выползать из Лидиного рта к чашке с молоком и малиной.
Черное, гладкое, влажное тело змеи блестело и переливалось под солнечными лучами. Едва она приблизила головку свою к молоку, как Нестор со страшным криком сделал длинный прыжок и упал возле чашки. Змея быстро повернулась, но Нестор в ту же секунду отрубил ей голову острым тесаком. Вскочив на ноги, он пинком отбросил извивающееся тело, а голову растоптал сапогом.
Вот какая история случилась у нас с Лидой два года назад. Лида с той поры быстро поправилась, познакомилась с хорошим парнем и вышла за него замуж. Дядя Нестор год уж как умер. Не помогла, видно, ему моя жизненная сила. Я тоже помаленьку отошла, да только след от всего остался. Взгляните на седину в волосах, да морщинки у глаз, а ведь мне всего-то лишь двадцать лет!