Такая лепота – не шелохнуться
И осени самой – едва дыша,
Она лелеет мух в кофейных блюдцах
И шорох моего карандаша.
Просвеченный до сеточек в листве,
Самим собой не узнан, млеет город.
Хлебов своих насущных крохоборы,
Подобные ордынской татарве,
Заполонили голуби бульвар,
И древнюю, как мир, воркуют веру.
Поодаль пошехонский Ренуар
Прибрежные малюет бельведеры,
Сощурив глаз и выверив черты
Ржавеющей в луче закатном лужи.
А заодно, в уме он правит тут же
И форму октября, и красоты
Мерцающую формулу, и флейт
(что жизнь играют в нем) неровный почерк…
И карандаш, застывший между строчек,
Не шелохнется больше, хоть убей...