ПЕТЕРГОФ
Мальчик плещется в фонтане,
Радость хлещет через край,
Он кричит в восторге маме:
«Мама, мама, круг мне дай –
Я поплаваю в фонтане –
Здесь так здорово, чудесно,
Лучше всякой тесной бани
И к тому же интересно…»
Шум воды приятен слуху,
Струи светятся на солнце,
Нет поддержки лучше духа
И в жару свежей «оконца»
Что открылось в парке – чудо –
Летом здесь всегда прохлада;
Эх, еще часок побуду –
Только этого и надо,
Когда в городе так душно,
Раскален асфальт и камни –
Петергоф – как это нужно –
Бриллиант он самый главный
В петербургском ожерелье
Парков и дворцов прекрасных –
Златом роскоши горели
Даже в частых днях ненастных.
Впечатлений очень много
Для ребенка и туриста,
Кладезь для поэта слога,
Сцена славная артисту.
Помню с детства я «шутихи»*,
Помню с юности «Самсон»*;
Когда хочешь праздник – тихий
Сказочный волшебный сон –
В любом случае езжай
В Петергоф – не пожалеешь,
Это чудо света – знай
И гордись что рядом сеешь
Ты свою крупицу блага
Для себя и для других –
Есть пример тому, бродяга…
Для царей? – Но для каких!
Примечание: * «шутихи», «Самсон» – фонтаны Петродворца
КРУЧИНА
(Былинный сказ)
Ой, ты гой еси, добрый молодец,
Ты по что лежишь во сырой земле –
К красной девице не придет мертвец –
Нет печальнее на родном селе;
Не забыл ли друг свою ладушку –
Уж давно не шлет даже весточки –
Вся иссохла уж вместе с матушкой,
Как увядшая древа веточка.
Ах зачем пошел в поход дальний ты
В края где живет вероломный враг,
Затерялись там в дебрях злых следы
Ясна сокола – не найти никак.
Все уж слезоньки, ох проплакала
И все глазоньки проглядела вдаль;
Целый год уже как просватали –
Променял тепло на холодну сталь
Клинка вострого в рати княжеской
Молодой жених свет – Любавушки –
Эх, вечер сидеть близко–рядышком
Скучно, стало быть, хоть и с павушкой.
Ждет невестушка, ждет и мать стара,
Лишь тоска–беда их сейчас роднит
И зовет с утра высока скала
Чтоб унять ту боль что в сердцах болит
И у девы трепетной и у матери –
На скале стоят и кручинятся –
Вместе легче им. Птицы за море
Улетают прочь в небе. Вскинутся
Руки «двух сестер» у одной беды –
Небеса надежд позовут – лети,
Чтоб рассеять мглу и разлуки льды –
Ты их, Боженька, за любовь прости –
И вспорхнут, взлетят две журавушки –
В стаю примут их – в ней полно таких
Дочерей, невест – жены, матушки –
Мужей, женихов и отцов своих,
Сыновей летят искать родненьких
Что ушли – домой не вернулися;
Ох, и много ж птиц в стае – сколенько
Горя на земле – что проснулися
С крика их окрест деревеньки все –
Журки как кричат, как истошненько –
Все зовут, зовут всюду и везде
Кузьму, Васеньку, Ваню, Бореньку…
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ СЕМЕЙНЫМ МУЖИКАМ
Любви не подвластны неверности гены –
Они точат чувства как черви в коре
И гибнут деревья и рушатся стены
В комфортной и теплой, но все же «норе»
Где мы создавали семейное счастье,
Надеясь на вечный покой и достаток,
Но злая разлучница с хищною пастью
Сожрала все мигом – лишь жалкий остаток
Тех чувств что нас грели в углу завалялся
Что в комнате детской – надежда вернуться,
Ведь сам же когда–то невесте поклялся
Ты в долгой любви, но ныне споткнуться,
Увы, довелось – на ровном вродь месте,
Как кажется после иль задним числом,
Поддался лишь купленной розовой лести,
Прослыв необузданным глупым ослом –
На что променял ты уют и заботу –
На страстную ночь с нимфеткой пустой?
Построить свой дом – это, братцы, работа
И рушить его торопиться постой –
Заменит его холод мрачной квартиры
Где одиночеством мстят вечера,
В носках расширяются старые дыры
И больше нет главного – все мишура;
Поймешь вдруг – не нужен, увы, никому
И некому ждать, и ругать, и хвалить
И все это только, прикинь, потому
Чтоб у друзей ловеласом прослыть
И все это только чтоб бегать «налево»
С почти что гарантией хапнуть «простуду» –
Не лучше ли жить пусть не с фей королевой,
Но с женушкой милой, хоть «пилит» повсюду.
ПОСЛЕ 11 СЕНТЯБРЯ*
Два «факела» над городом –
Два небоскреба – две «свечи»,
Но веет от них холодом –
Давайте помолчим –
Тот холод смерти страшной
Пяти тысяч людей –
Становится неважным
Спор мелкий прежних дней,
Становятся неважными
Обиды, ссоры, дрязги;
Пожарники отважные
Средь скрежета и лязга
Летящих вниз конструкций
В удушливом дыму
И вопреки инструкций
Спасают жизнь – кому
Немного повезло
В этот кошмарный час –
От горя всех трясло –
Оно сплотило нас –
Людей Земли по воле
Быть может высшей, право –
Чтоб успокоить море
Трагедий, бед во славу
Добра и счастья, мира,
Который хрупок снова –
Ведь войны как вампиры
Сосут кровь жертв – готовы
Им дать отпор теперь–то
Иль снова «зуб за зуб»;
Вандалы, гунны, кельты
Внутри нас – видеть труп
Врага – есть «благо», радость
Сильней которой нет,
Прощение – есть слабость –
Так было много лет
И будет впредь наверно,
А может станем лучше;
И «верным» и «неверным»
Итог грозит все ж худший
Пока антагонизмы
Бал правят в головах
И прочие «бредизмы»,
Согласье на словах…
А где–то гибнет папа
И мама плачет тихо,
А сын–шахид – у трапа*
На самолет и «лихо»
Проносит бомбу – браво! –
Месть снова на коне –
Убийце будет слава
И нет конца войне.
* Примечание: шахид – смертник;
11 сентября 2001 г. – день атаки террористов самолетами
небоскребов в Нью–Йорке.
КАЛИФОРНИЯ
Прекрасные дороги
Ведущие в долины
Что «куплены» в раю
Для праздных развлечений –
В них с гор бегут потоки
Рек, бурные стремнины
Которых узнаю
Средь чудных сновидений,
Где небо голубое
Уходит в океан
Сливаясь с горизонтом –
Что глаз не оторвать –
Все создано борьбою
Людей, богов и стран –
Земля в ней была фронтом,
Которую узнать
Так хочется поближе –
Не зря же манит многих
И это не случайно –
Здесь родилась Мечта –
Пусть в грезах и бесстыже
И без моралей строгих
В фантазиях бескрайних,
Но все же Красота,
Которую познать
Стремленье не угаснет
Пока живешь на свете
И это не порок
И незачем здесь лгать –
В плену киношной страсти
Я – Голливуд в ответе,
Хоть Беверли порог*
Мне недоступен – что же? –
Я восхищаться буду,
Перед экраном млея,
Чужой шикарной долей,
Ведь это лучше все же
Чем предаваться блуду
Под плахой гонореи
Иль вспоминая Олю,
Что упорхнула пташкой
Обласканной «плебеем» –
Ее не удивили
Мои подарки сердца;
Роднее, ближе «Дашки»
«Мерзавцу иль злодею» –
Они б его простили,
Но горше красных перцев
От этих расставаний
Где души не раскрылись
И где объятий трепет
Не возбуждает кровь,
А фальшь скупых признаний
С тоской поэта слилась
И их пустяшный лепет
Не озаряет новь –
Поэтому смотрю
Со стороны на Женщин,
На их «бой–френдов» смелых
И пиршество любви,
Поэтому люблю
Я Кидман, Робертс – трещин*
В большой «игре» умелых,
Как взглядом не дави,
Не замечал, поверьте –
Мне Уиллис, Гир – друзья,
Поступки коих вторю
В реальности ничтожной –
Как бесподобны, черти! –
Своей судьбы князья –
Даже ковбойским вздором
Аж засмотреться можно
И в триллере все правда –
Переживанья, боль;
Маньяки, добряки
Или характер сложный;
Скажу себе – не прав ты
Ища свою там роль –
Рассудку вопреки –
В идее невозможной
Попасть в страну богатства,
Но алчности, расчета –
Что очень далека
По сути, для души –
Нет дружбы там и братства,
Нет места для полета,
Не создана пока
Гармония – служи
Лишь китчу, моде, злату,
Потребностям толпы,
А деньги верховодят –
От этого так скучно –
Добро и зло за плату
И одинок там ты;
Проблемы не уходят –
Их обойти сподручно –
И если это рай
То грустно мне ребята –
Туда ли повернули
Мы счастие искать,
Просили Бога – Дай
Его, хотя когда–то
Давно чувства уснули –
Нам счастья не понять.
* Примечание: Беверли Хилз – фешенебельный квартал Лос–Анджелеса;
Николь Кидман, Джулия Робертс, Брюс Уиллис,
Ричард Гир – голливудские кинозвезды.
СТАРИК И МОРЕ
(перекликаясь с Хемингуэем)
Старик сидит один у моря,
Его жизнь кончена почти;
Баркас давно уж на приколе…
Ты, мой читатель, не сочти
Что это нечто панихиды
По рыбаку что старым стал,
Не годным для «морской корриды» –
Он только лишь чуть–чуть устал –
Лишь отдохнет и вновь, опять
Он выведет баркас в путину;
Судьбы такой нам не понять –
Стремление попасть в пучину,
Но тот старик един ведь с морем,
Которое кормило с детства –
Ему такая вышла доля –
Когда родился по соседству
Стихии водной Посейдона –
Он сын его, хоть человек…
Несчастный выдал своим стоном
Как тяжело – окончен век –
Старик вернуться должен в лоно
Морское по привычке смело,
Баркас ему был только домом,
Но страха нет – своим ведь делом
Он занимался все года
Отпущены что свыше были,
Не изменял он никогда
Предназначению – остыли
Лишь только дерзкие желанья
И смерть костлявая близка,
Но море примет с состраданьем
Сухое тело и тоска
Уйдет вдруг обернувшись в вечность –
Уйдет старик в последний раз
Ловить не рыбу – в бесконечность
И будет он счастливей нас.
КАВКАЗ
Седые вершины царят над долиной
Как гордые стражи особого мира
Где резко покой переходит в стремнины
И все перемешано – войны и лира,
Кровь и вино, кинжал и лоза
Что ягодой спелой на солнце блестит –
По вкусу – поистине божья слеза,
Но почему разум часто так спит –
Когда люди гибнут за мнимую веру,
За глупые догмы из темных веков,
Не зная в краю благоденствия меры
В горниле усобиц, чураясь основ
Заложенных Богом Ислама, Христом –
И там и там главное – мир, честь, добро –
В итоге мать плачет над сыном потом
И вновь на висках у отцов серебро
Забрызгает черные кудри джигита –
Не лучше ль наполнить рог терпким вином,
Но кровью за кровь обида лишь смыта
И кажется счастье у горцев лишь сном
Является в темную ночь незаметно,
А утром аулы покинет оно –
Его тишина для абрека так вредна –
Таков здесь обычай как видно давно;
И что же? – Так чужд нам кавказский мотив
Иль только понять нужно друга душой –
И гостем стола будешь главным и див,
Красот налюбуешься; чистой, большой
Любовью проникнешься к здешним местам –
Их не забудешь по гроб жизни – точно –
Радушных людей встретишь много ведь там
Где кажется ждешь лишь опасность досрочно;
Страну вдруг откроешь – какой и не видел,
Друзей обретешь о коих мечтал;
А сердце тревожное благом насытил
Кто сам его щедро кавказцу отдал.
ОЩУЩЕНИЕ ФРАНЦИИ
Па–рам, па–рам, па–рам,
Пляс Пегаль, Тур Эффель, мон амур;
Па–рам, па–рам, па–рам,
Все в обличье ведущих кутюр.
Па–рам, па–рам, па–рам,
Пьер Карден, Азнавур и Матье;
Па–рам, па–рам, па–рам,
В «Гранд–отеле» блестящий портье.
А туманы над Сеной зовут
И «шанелью» пропитанный воздух,
Мушкетеры у Лувра вас ждут,
У фонтана в Версале ждет отдых.
А к Луаре сбегают сады,
По холмам виноградники зреют,
Как сочны на лозе их плоды –
Лучи солнца так ласково греют
И Коньяк, и Шампань, и Бордо –
Захмелеешь от звуков лишь только,
А «отведав эротик» в «Лидо»,
Вдруг узнаешь вкус счастья настолько
Что поймешь что есть рай на земле
И он близок, реален, но… грустно –
Лишь картинки Мечты на столе
Разложил я как–будто и устно
Отвечаю урок о стране
Почему–то родной для души;
Утоплю я тоску всю в вине
И скажу ей: «Ты брось, не тужи,
Не лепи мир фантазий и грез,
Опустись прагматично на землю» –
Пусть не легок на ней судьбы воз –
Не затянет он все–таки петлю –
Нас спасет от нее Мопассан,
Воскресит жажду жизни Золя,
Как Бальзак готов кофе пить сам –
И в глазах вновь долины, поля
Близ Тулузы – взволнуют поэта –
Шарль Перро словно сказку «запел» –
Ведь цветут они все–таки где–то,
Но не видеть сее – мой удел –
Может это и лучше – не знаю –
Настоящее – может бледнее,
Но услышав – Легран – замираю –
Наслаждаюсь мелодией, млея…
Па–рам, па–рам, па–рам,
«Мулен Руж», Тюельри – мон плезир;
Па–рам, па–рам, па–рам,
уж упился – пора и в сортир.
РИЖСКИЕ ЗАРИСОВКИ
Я брожу по улочкам уютным,
Время ощущая под ногами –
Кажется сейчас оно доступно –
В камне вот предстало перед нами,
Кажется сейчас за поворотом
Рыцаря увижу вдруг в доспехах,
Чувствую что сзади смотрит кто–то –
Призрак затаился – старец в летах –
Помнит он быть может крест тевтонов,
Помнит герб магистра над Даугавой –
Впрочем, прочь история – Илона –
Девушка – рижанка плывет павой
Среди башен, замков и соборов –
Сей контраст мне вовсе не мешает
И не нужно долгий жарких споров –
Всякий знает – отпуск быстро тает
И поэтому нельзя терять ни дня –
Познакомлюсь с местной королевой;
Не хватает только лишь «огня»
Парню севера с балтийской юной девой,
Но запомнил вечер все же с оной –
Начался он в Домском под орган…
При свечах в кафе сижу с Илоной,
Музыка играет тихо нам.
Впрочем, музыка – весь старый город,
Ночь уже спускается над ним –
Юрмала «разбудит» утром – повод
С новым персонажем дорогим
В море искупаться, «Юрас перле» –
Ресторан над взморьем посетить –
Вовремя, пока… вон не поперли
Те кто «призван» Латвию «любить».
Может по заслугам здесь не жалуют
Племя разношерстное славян –
Дух Европы претит нам и балует,
Но… не правы те, скажу я вам,
Что хотят «закрыть» чудесный город
Для гостей не только из «Лондона» –
Для соседей чужд раздора холод
И от жлобства жлобские законы.
И «Париж» Прибалтики дождливой
Свяжет дружбой русского с латышкой
И не быть прогулке молчаливой
С девушкой с короткой стильной стрижкой.
До сих пор перед глазами образ
Гармоничный – города – подруги
И с акцентом милый нежный голос,
Гида добровольного услуги.
КРОВНАЯ РОДИНА
Как с вершины холма
Любовался картиной –
Помню я до сих пор,
Хоть лет двадцать прошло
И прекрасней «холста»
Ведь не видел доныне –
Под холмом лесной бор,
За ним солнце взошло,
А по склонам дубравы
Шелестят листвой пряной,
Оглашая окрест
Трелью птиц сладкозвучной;
Сочной зеленью травы
Аромат несут пьяный;
Север – Гродно, юг – Брест –
В малой Родине кучно
Разместились пейзажи
Из библейских сюжетов –
Нет чудесней полей
И лугов на Земле;
Воздух слаще здесь даже
И течет речка где–то –
Как купался я в ней
Помню – Ах, на столе
Молока ждала крынка –
В миг с черничкой его –
Детства сладкое счастье
Всколыхнулось в груди
И, зараза – слезинка
Вдруг с того ни с сего
Соскользнула – проклятье –
Ох, душа – Не зуди! –
Сам себе растравил
Я ее ненароком –
Белоруссию вспомнил
Мне родную, ребята;
Не родился, не жил
Я ведь там долгим сроком,
Но корнями мне дом мил
На земле что тем свята.
Побываю ли снова
Я в краю сердцу близком –
Уж, не знаю наверно –
Пусть судьба то решит,
Но скажу «добро» слово,
Поклонюсь низко–низко,
Как сын преданный, верный
Сей земле – пусть простит.