Минуло десять лет. Всё изменилось в этом мире.
Я поседел и стал лысеть, сделал ремонт в своей квартире –
Уж не припомню сколько раз, да и не только у себя, -
Кому за деньги, кому - без, профессию свою любя.
С каких-то пор, проникся я к скребку и мастерку,
Стамеске и отвёртке топору и молотку…
Морозной ночью поздней, в начале февраля,
Устав от дневных козней, заснул на кресле я.
Чего-то уже снилось, но не припомню что,
Луна – старая злодейка, бросала луч в окно.
Сыпь звёзд на зимнем небе, узор мороза на стекле,
Цветок на подоконнике – что греет душу мне….
Я спал, в халате, тапочках. Звонок раздался в дверь, -
Я встал, пошёл, взглянул в глазок – хоть верь, а хоть не верь,
Всё в жизни повторяется (научный факт тому!),
Вот только, нужно это мне? – Никак я не пойму.
Опять за дверью дама, в глазок – знакомый вид.
Но что-то изменилось, хотя всё тот прикид.
Я дверь открыл и ахнул, - что жизнь с нами творит???!
“Я Вас побеспокоила” – она мне говорит…
Где прежний блеск? Сияние? Осанка? Шарм и лоск?
Загадка? Обаяние? Я задал ей вопрос:
“Евтерпа, - ты ли это?” Она сказала – “Да”.
Я вдруг не к месту пошутил: “Эраты, ты сестра?
С намереньем серьёзным, пробудешь до утра?”
И тут весь её облик, меня слегка смутил
И понял «шестым» чувством, что зря, так пошутил –
Венец на голове, почти без листьев, шнурков в сандалях нет,
Туника рванная, в грязи, в руках пустой пакет.
В глазах - совсем искры нет, да-а, очень жалкий вид, -
«Святой» облик Музы, о чём-то говорит!?
“Ну, заходи Евтерпа. Смелей, раз уж пришла,
Минуло, верных десять лет. Зачем меня нашла?”
Она с порога – в ванную: “Прости, я душ приму,
А после в свои беды, тебя я посвящу”.
Она плескалась в ванной, казалось, целый век.
А за морозным, за окном, вдруг начал падать снег.
Вошла, повесила тунику сушиться над плитой,
Тюрбан из полотенца, на ней халатик мой.
“Скажи, а есть покушать? Я очень голодна”.
Меня вопрос её смутил, но я ответил: ”Да,
Есть прозаичные сосиски, позавчерашний рис,
Российский сыр, хлеб, колбаса. А как же твой каприз? –
Птифур, безе, нектар хмельной, - прости, я не держу”!
Она воскликнула: “Хоть что! Ты видишь, вся дрожу!!!?”
Я ей готовил кушать, пытаясь осознать –
Как так могло случиться, - она пришла опять!?
Спустя десятилетие, убив во мне всё то,
К чему я так стремился, к чему летел душой!
Что положил ей на тарелку, она глотала не жуя.
И себе водку подливала, как будто рядом нет меня!
Пока, она боролась с пищей, я вновь разглядывал её –
Всё та же шея, тот же профиль. Она - всё так же «НИЧЕГО»!
Как знать – начало сохранилось? И продолженье, может есть?
И вдруг я вспомнил, как когда-то, она не стала «ЭТО» есть!
И вот пуста её посуда. Слегка пьяна, искра в глазах,
Пропала дрожь, вновь кровь в сосудах, улыбка брезжит на устах.
Я проводил её на кресло. Напротив сел, торшер включил.
Набросил плед на её чресла, и робко с ней заговорил.
Спросил её: ”А где Эрата? Где Клио? И все сёстры где?”
Она немного помолчала, вздохнула, и сказала мне:
“Прости, но это так банально, ты должен знать, что жизнь дерьмо!
Музы - в общем, те же шлюхи. Без Музагета - мы ничто!!
Тогда нам было всё не страшно, - нас Музагет к вам направлял,
«Своё» мы сами исполняли, а Аполлон нас охранял.
Люди искусства легковерны, вас очень просто убедить,
Что надо делать, что не надо, и как вам дальше надо жить!
Наивные вы, словно дети. Чем, часто пользовались мы,
На нас всегда смотрели все вы, раскрыв глаза свои и рты.
Тогда, у многих было много. Было легко и отбирать,
Но что бы сделать своё дело, нам приходилось часто врать.
Я виновата пред тобою, тебе тогда я солгала.
Ты зол и не доволен мною, что я тебя так подвела.
Да, - ты поэт, и был поэтом! То, что написано тобой,
Должно стать достояньем «Света». Гордиться можешь ты собой!
А Аполлона ты не бойся, - срок отбывает за грабёж.
Теперь, на прежнего атлета, он, даже близко не похож”.
Глаза её на том закрылись, она вздохнула, как дитя,
Во сне зевнула, потянулась. На неё, глядя, думал я: -
Какая уж там к чёрту гордость? - Когда поломана судьба,
Когда разрушены все планы, и не построена семья?
На кухне штопал ей тунику, всю ночь сандалии чинил,
Лавровые вплетал в венец я листья, глотая слёзы водку пил.
Едва рассвет в окне занялся, я пробудил её от сна,
Умыл, одел, напоил кофе. Сказал, что ей уже пора.
-“Нарежь мне девять бутербродов, чтоб нам до вечера дожить.
По прежним адресам (поверь) - противно, стыдно нам ходить.
Ну что ж, прощай теперь на веки. И извини, что вновь зашла, -
Радушие и пониманье, я в твоём доме не нашла”.
Сёстрам нарезал бутерброды, в бутылки чая им налил.
Всё это уложил в пакет. Её до двери проводил.
Стояли молча, взор, потупив, ища слова прощания,
Из-за двери, какой то шум, отчётливо услышал я.
“На это лучше не смотри!” - вдруг строго изрекла она.
Восемь грязных, пьяных Муз, в подъезде дрались, у окна.
Я провожать её не стал,
В подъезде, жуткий мат стоял.
февраль 2002 г.