FEBRUARY
Лене Ханиной
В парк зайдешь – и сюрпризы такие начнутся!
Прилетает кукушка – крыловская птица.
Ничего не пророчит и выглядит куцо:
понимает, что в пифии вряд ли годится.
Лист кленовый без слова расстанется с веткой
и к ногам упадет, словно приз лотереи,
и напомнит об осени, желтой и ветхой,
и стране, где неплохо живется евреям.
Но пока ещё лето горит бесшабашно,
без единого пятнышка синяя сфера.
Поменяться бы с кем-то судьбой баш на баш, но
это сделка плохая, по сути – афера.
Дальше – больше: река как подобие Леты
и гора – слепок той, где Сизиф тащит камень.
Сядь под ней, отдохни и пиши триолеты.
Все равно все друзья назовут их стишками.
А снаружи гуляет-поет себе быдло.
Разве важно, какого наречья и масти?
Поглядишь на него, чертыхнешься: «Обрыдло!»
Да уже не спастись от подобной напасти.
Но пока предо мной не открылся тот ящик,
обращаюсь с тоской: «Неужели, Всевышний,
никогда не дождаться чудес настоящих?»
— Были, были, голубчик, да только все вышли.
Жара -- 38
День обычный. Жара – тридцать восемь.
Воздух жжет, словно пламя костра.
Заблудилась в песках наших осень,
листопада глухая пора.
Не спеши обвинить в плагиате,
не спускай на меня всех собак.
Ну, случайно ошибся в цитате.
Знаю, знаю – Борис Пастернак!
Полыхает жара, как Горыныч.
Что ей дата на календаре?
Тут и сам бы Борис Леонидыч
перепутал, где ямб, где хорей.
Помнишь росные травы-муравы,
волчий вой на вечерней заре?
Сочинял вирши мальчик кудрявый
про багрянец лесов в октябре.
Так зачем нам искать в речке броду?
Мир закончен, как спелая гроздь.
Над поэтом в любую погоду
изливается болдинский дождь.