СОСНОВАЯ
ПРОВИНЦИЯ МОЯ
300 лет поселенью на Кии,
Годы мчались своим чередом –
Город вырос в глубинке России,
Назван был Мариинском потом.
Кедрачи здесь, сосновые боры —
Край дремучий — тайга и тайга.
Здесь Сибирь.
Здесь такие просторы,
Что не всюду ступала нога.
И привык я немножко гордиться
Краем отчим — лесной стороной.
Не сменяю его на столицы
И на берег жемчужный морской.
Не хочу лишь, чтоб город одежды
Поменял бы с древес на бетон.
Пусть он будет в веках, как и прежде,
Раскрывать деревянный бутон.
300 лет поселенью на Кии.
300 лет — срок совсем не седой.
И минуют столетья другие,
Город будет всегда молодой.
1999г.
МАРИИНСК ХРАНИТ
ЛЕГЕНДЫ
Как, когда и в кои веки
Кию выбрал человек?
Нам остались только вехи
От столетий дальних тех.
Мариинск хранит легенды,
Пишет летопись свою.
И читая, изначально
Край свой милый узнаю.
Знаю точно, что на Кии,
На брегах ее крутых,
Были стойбища селькупов –
Малорослых и худых.
Часто в поисках поживы,
Кодлы злобные татар,
Прозываемых "киргизцы",
Наносили им удар.
Успокоится селенье,
А киргизы снова тут.
Вновь "ошкурят", словно липку,
Женщин в полон уведут.
Как-то летом, к кийским брегам
Прибыл русский караван.
Тот отряд вел грек-ученый
Александр Левандиан.
Путь лежал их в глубь таежки,
Берчикуль синеет где.
Но ни стежки, ни дорожки
Нет к серебряной руде.
И сказал начальник людям:
-Мы поступим, братцы, так –
Изготовим плот и лодки,
Чтоб добраться на Каштак.
И запели дружно пилы,
Застучали топоры,
Огласились сучкотресьем
Все окрестные боры.
Настороженно селькупы
Принимали чужаков,
Сторонились боязливо
Бородатых мужиков.
Мужики делились снедью,
Подновили чум вождя,
Понастроили землянок
От ветров и от дождя.
И сломалось недоверье
У хозяев к чужакам.
Мир и дружбу закрепили,
Ударяя по рукам.
Так сказал Левандианис:
-Дружбе нашей нет цены!-
И направились по Кии
Вверх кондовые челны.
Так прошли зима и лето,
И еще одна зима,
Экспедиция вернулась,
Недовольная весьма.
Оказалось дюже мало
Серебра на Каштаке,
И челны теперь спустились
Вниз по Киюшке-реке.
Кто-то в Томск пошел обратно,
Кто на Обь иль Енисей,
А иные здесь осели –
В поселенье, у друзей.
Огляделись поначалу,
Жить, не просто поживать,
И поселок тот, селькупский,
Стали Кийским называть.
Стародавние легенды
И такое говорят:
Бабы местные рожали
Златовласых чалдонят.
Годы шли. И воды Кии
Уносили их с собой.
Так в Сибири зарождался
Славный город – город мой.
***
Сенатский указ тридцать третьего года
Скрепил своей визою сам государь.
А в храме Христа при стеченье народа,
Той стройке "Во славу" пропели тропарь.
Намечен маршрут.
Закипела работа.
Трудились до пота и биты плетьми,
Врубались в чащобы, гатили болота,
Весь путь, устилая своими костьми.
До финиша путь тяжелен был и долог,
Так было на стройках великих везде,
И тракт прошагал через Кийский поселок,
На двести плюс пятой от Томска версте.
Затем повернул на Иркутск и на Нерчинск,
Чтоб там подвели ему полный итог.
Великий Сибирский сковал их навечно –
Московскую Русь и Сибирь, и Восток.
Великий Московский.
Великий Сибирский.
Ожил он.
И звездный пробил его час.
Но стал новый тракт далеко не туристский,
Был многими проклят сенатский указ.
Шагали и ехали торной дорогой:
И беглый крестьянин, и шустрый маклак,
И сборщик налогов – мытарь жестокий,
И переселенец на тощих волах.
А вот, обдавая колодников пылью,
Под звон бубенцов мчится тройкой купец.
Ямщик понукает, лошадки уж в мыле,
А купчик кричит, знай: "Давай, удалец!"
Московскому тракту предстало увидеть
Великой России великих сынов:
Увы – декабристов, с конвойными в свите,
И тех, что считались из разных чинов.
Тащились колодники в цепях гремучих,
Делая отдых чрез двадцать пять верст.
Этап продвигался лесов меж дремучих,
От зноя страдал и от холода мерз.
Порою "гуляли" разбойничьи шайки.
Ограбят любого, хоть конный, хоть пеш.
Еще и сейчас ходят страшные байки
Про лог Овсяной и какую-то Плешь.
С приходом "чугунки" – железной дороги, -
Нужда в нем, считалось, отпала навек.
Но корни его оказались глубоки,
И долго продлится еще его бег.
ГИМН СИБИРСКОЙ ТАЙГЕ
Мой край родной:
леса и перелески,
глаза озер, синь неба
и река.
Златой сентябрь
раздвинул занавески –
зовет он нас на праздник
лесника.
Сосновый бор,
в сентябрьском уборе,
принес дары –
лишь только
собирай.
Святее место,
разве что в соборе.
но… для души. А здесь –
для сердца рай.
Природы кисть
весь мир преобразила:
багрянцем крася,
золотом творя.
И третье
воскресенье сентября
над всей страной
величаво взмыло.
***
Вечер в клубе огни зажигает,
И ведут в легком вальсе подруг
Те, кто лесу расти помогает,
Кому лес - и работа, и друг.
Мы под своды могучих столетий
Входим в лес, как в торжественный храм,
Белых пятен не станет на свете,
Лес доверится полностью нам.
Лесоводы, как в песне поется,
От любимых подруг вдалеке,
И порою невольно взгрустнется
Об уютном родном огоньке.
мы приложим немало усилий,
Малахитом украсим простор,
И в лесах ненаглядной России
Не погаснет наш юный задор.
Вечер в клубе огни зажигает
И ведут в легком танце подруг
Те, кто лесу расти помогает,
Кому лес – и работа, и друг.
ЛЕСНИК
Наступает минута рассвета:
Оживают луга и леса,
И рассыпались звонкой монетой
На окрест ранних птиц голоса.
И звенят рассыпаясь "монетки",
Лучик солнца вплетается в них,
Расклонив изумрудные ветки,
В лес ступил вместе с утром лесник.
Он идет чуть приметною тропкой,
Он заглянет во все уголки.
Скрыт в походке его неторопкой
Добрый страж и хозяин тайги.
Ему рады кусты и травинки,
Деревца и хрустальный родник…
Как речушке нужны заводинки,
Так же лесу он нужен – лесник.
ЗЕЛЕНОЕ ЧУДО ЗЕМЛИ
По селеньям пройдись и по весям,
Всюду истину знает народ:
Нет прекрасней средь мирных профессий –
Имя коей звучит – ЛЕСОВОД.
Сладка песнь над просторами льется,
Прославляя чудесный наш лес!
В ней зеленым он храмом зовется –
Его купол достигнул небес.
Ароматом лесного настоя
Пропитались ветра и дожди
И купается в запахе зноя
Весь окрест на таежной груди.
В глухомани визжат бензопилы –
Ни чета старикам-топорам –
Был участок до этого милым,
А остался один та-ра-рам!
В лесосеку придут лесоводы
И вольют сюда новую кровь –
Пусть пройдут еще годы и годы –
Голубая тайга встанет вновь.
Зашумят темноиглые кроны
Возродившегося кедрача,
Залечила все раны-уроны
Здесь рука лесовода-врача.
***
Соскучился по Родине изрядно,
Что стал не мил мне даже белый свет,
И пригоршнями, пригоршнями жадно,
Я пью прохладный, ласковый рассвет.
Рассвет, с которым в детстве повстречался.
И в юности, и в зрелые года,
Я уезжал и снова возвращался,
Хотя бы на денёк-другой сюда.
Сюда, где веют вьюги и метели,
Где так и бьют прозрачные ключи,
Где в полудреме вековые ели,
Где сыч глазастый ухает в ночи.
Я приезжаю, чтобы раствориться
В озоне, речке, запахе грозы,
А умирая, сердце будет биться
И растворится в капельке росы.
***
Неужели мне это приснилось?
Это было.
Все было.
Давно.
Время, время, зачем торопилось –
И как будто ушло стороной.
Вспомнить детство, наверное, проще,
Если видишь, как вьются стрижи,
Как танцуют зеленые рощи,
Подпоясав передники ржи,
Как раскинулась радуга-мостик
Крася крышу на дряхлой избе,
И застрял тонкий дождикин хвостик
Там, в кривой водосточной трубе,
Как играют два рыжих котенка
мягким Жучкиным длинным хвостом
Да по грядке несется сестренка,
А бабуся грозит ей прутом.
ЗИМОЙ СОРОК
ПЯТОГО ГОДА
Светлой памяти
Героя Советского Союза
Петра Филипповича
Торгунакова
Январь сорок пятого года
И где-то Берлин впереди,
Но надо форсировать Одер,
Чтоб к стенам его подойти.
-Гвардейцы, даю вам заданье,
Пробраться в десятый квадрат,
В атаку пойдем утром ранним, -
Сказал добровольцам комбат.-
А вы окопайтесь и ждите
У дамбы, в фашистском тылу.
Сигнал я подам – вы палите
По вражьему справа крылу.
Идете на гибель, я знаю,
И сам посылать вас не рад…
Гвардейцы, браточки, взываю:
"Лишь только ни шагу назад!"
Одели бойцы маскхалаты
И тихо скользнули к реке.
Сейчас для них координаты –
Два дерева на бугорке.
Звенящую стынь животами
В ночи пропахали бойцы.
У дамбы высокой кротами
В грунт вгрызлись бойцы-храбрецы.
Затишье на береге левом,
На береге правом – покой.
Но утро морозное зевом
Сглотнуло покой над рекой.
Брега опоясали взрывы,
Ружейная трель разлилась,
Вскрывались речные нарывы,
А в небе заря занялась.
Враг яростно сопротивлялся
И было в атаку пошел,
Но сзади "максим" засмеялся,
Поставив болючий укол.
И ощетинились фрицы,
Задумали выбить десант,
Который сумел притаиться,
И встал за спиной, как гигант.
-Ну, что же, держитесь, ребята!
Держитесь! Ни шагу назад! –
Кричит старшина Торгунаков,
И рвется из рук автомат.
Отбита атака, но вскоре
Враг снова попрет напролом.
Он знает, что горстка – не море,
Сноровкой не взять, так числом.
Плацдарм обработан ретиво
Огнем минометным густым,
И фрицы походкой кичливой
Пошли, лишь рассеялся дым.
Зашелся в чахотке "максимка"
В старшинских умелых руках,
Сказалась тотчас недоимка
Во вражеских четких рядах.
Опять захлебнулась атака.
Залёг враг зализывать кровь.
Поднялся. И новая драка.
Такая, что в глаз, а не в бровь.
Патроны уже на исходе,
Замолкнет "максим" у Петра.
Иль сон, иль послышалось, вроде,
Доносятся крики: "Ура!"
Не выдержал немец напора –
На новых ищи адресах.
"Победа!" – как выстрел Авроры,
Звучало в солдатских сердцах.
И мимо уставшего взвода,
По берегу вражьей реки,
Зимой сорок пятого года
В колоннах шагали полки.