«Я извиняюсь за любовь,
Прошу прощения за ревность.
Хочу сказать. Не прекословь,
Не то себе я вскрою вены…»
«К тебе приду я в середине дня,
Засмеешься и лезвие спрячешь,
Но потом его снова достанешь:
ты давно все решил без меня».
Любите ли вы самоубийство, как люблю его я? Нет, не спешите обвинять меня в заведомом искажении всем известных строк. Дело в том, что у наших молодых поэтов слова театр и самоубийство тесно связаны. Скажем так, самоубийство –– тот же театр, в который любят периодически поиграться по той лишь причине, что исчерпаны иные темы. Самоубийство –– вполне взрослая тематика –– пропуск в мир серьезных тем и идей –– в мир взрослых. Действительно, что может быть серьезнее факта смерти? Там, выше, я поместил два отрывка из опусов разных авторов, добытые в течение одной минуты произвольным тыканьем мышкой. Так откуда же такой пиетет перед темой самоубийства?
Дело в том, что мысли о самоубийстве –– неотъемлемая часть подросткового мышления, определяемая рядом физиологических и психологических изменений в юном организме. Подросток переходит на новую ступень в своем развитии, надрывая привычные связи с родителями и т. д. –– опекунами, одним словом. Теперь он трагически ощущает свое одиночество в большом мире, где уже не запихнешь голову под теплое родительское крылышко. Пока молодой человек не укрепится в своем новом положении, пока не освоится с новой ролью, его будут посещать (подсознательно и сознательно) мысли о бегстве из страшного нового мира. Стать ничем –– равносильно возвращению в утробу матери, равносильно обретению состояния беспроблемности.
Есть и еще один аспект проблемы. Осознав свою свободу от старых родительских догм, молодая личность рассуждает, как Кириллов из «Бесов» Достоевского: «Раз Бога (в нашем случае родительского авторитета) не существует, значит, я сам волен делать то, что захочу, ибо абсолютно свободен. Но абсолютная свобода предполагает (если быть последовательным) не только совершение того, чего ты хочешь, но и возможность совершить то, чего не желаешь вовсе –– самоубийство, например. Поэтому, чтобы возвестить людям о моем открытии (в смысле, что человек свободен), я должен совершить самоубийство». Правда, чтобы дойти до такого финала, нужно обладать упомянутым логическим мышлением. А подросток лишь смутно догадывается о своей свободе, носит в кармане тупое лезвие и любит шантажировать близких в духе «если ты меня не полюбишь, как дам себе по венам!». Помню, что у одного моего школьного приятеля в те незабвенные годы все руки были в следах таких порезов, но и от женского пола он отбоя не знал: любили они его за красивые и решительные жесты.
Вот такие же красоту и решительность жеста встречаем мы в стихах наших молодых талантов. По сути, призваны они поднять статус молодого человека: вот, мол, какой я! Если не понравятся мои стихи, я ведь того… могу и ножичком по венам! Вскроюсь, мама не горюй! Люби меня противоположный пол за возможность пролития мной молодой крови!
Грустно все это господа. Читаешь и думаешь: вот вырастет такой пиит, научится писать по–человечески (если не забросит все к чертям еще раньше, чем вырастет) и будет ему стыдно за свое наглое вымогательство и попрошайничество. А пока хлещет клюквенный сок из всяких рваных вен и разбитых голов по неумелым рифмам и корявым строчкам. Какой там Чехов! Шекспир обзавидовался бы!
Может быть, господа, пора перестать морочить голову себе и окружающим? Бросьте, в самом–то деле бросьте: оно того не стоит.
Продолжение следует.