* * *
Еще один сентябрь, еще одно прощанье
с мерцанием листвы, с теплом ушедших дней.
Все ближе, все слышней унылое звучанье
гудящих проводов и ветреных дождей.
Я медленно иду по опустевшей роще,
и сладкая печаль переполняет грудь.
Я знаю, надо жить безропотней и проще,
не плакать ни о чем и не жалеть ничуть.
Прошедшее мертво, но в памяти тревожной
оно, как смутный сон, глаза туманит мне,
трепещет на ветру былинкой придорожной,
шумит ночным дождем, блестит в чужом окне...
Привычное уму коротких дней теченье
стремится изменить природы ясный лик.
О, как бы я хотел унять земли вращенье
хотя б на полчаса, на пять минут, на миг...
Далекий добрый друг, коль сможешь прикоснуться
к моим словам душой, бредущей наугад, –
тоску не береди, к тебе еще вернутся
и запах трав лесных, и буйный листопад.
Не стоит сожалеть о промелькнувшем лете,
оно еще не раз ворвется в жизнь твою.
Но каждый первый луч, блеснувший на рассвете,
прими как Божий дар на гибельном краю...
Сентябрь–октябрь 1997
КОНЕЧНЫЙ ПУНКТ
В воспоминаньях бесконечно роясь,
исчезнем скоро, как весенний снег...
Мы, словно в уходящий скорый поезд,
успели впрыгнуть в двадцать первый век.
Былые сны, былые сердца звуки –
багаж излишний в спешке ломовой.
Любовь, мечты, свиданья и разлуки
глядят нам вслед с надеждой и тоской.
А проводник вздохнул с улыбкой странной,
рукой махнул, уняв глухой укор.
На станции какой-то безымянной
нас высадит усталый ревизор.
Когда с мольбою слезной, с переплатой
билет мы купим, Господи, прости,
то будет в том билете век двадцатый
конечным пунктом нашего пути.
И сколько бы в стремленье суматошном
мы ни рвались в незнаемую тьму,
мы навсегда остались в веке прошлом,
прикованные намертво к нему.
16 сентября 2001