Здесь впервые паивляетца фамилия – Уткин. А сандалики, баночка ваксы, и мелом расчерчен асвальт на квадратики, - тоже присутствует, но, это уже васпринимаетца па другому.
очень старинная народная боевая песня крымских нибелунгов.
НИАЧОМ
(просто)
О чем бы ты, друг,
Щас хотел написать,
сидя и куря на диване?
Да Похуй о чём,
Ваще поебать,
Напишем севодня а децком.
К примеру, вазьмем Чипалино сейчас,
А после, возьмем папу Карло.
Закончим на этом вот этот рассказ,
А просто напишем о парне.
Пагипшем на стройке,
Упаф с небоскреба,
И руку сламаф папалам.
А был бы он в каске,
Кто знает, чем дело,
Магло завершица вон там.
Другой вариант прадалженья рассказа,
Возможен, в дальнейшем, вот здесь.
Как дядя какой-то пошел на ахоту,
Вернулся – израненный весь.
Иво укусила своя же собака,
Чу-чуть пацарапал мидветь,
И серый бесхвостый сибирский тушканчик,
Ево изодрал, ашь, на треть.
Вот так и вернулся ахотник с ахоты,
Галодный, пабитый и злой,
Въебал крушку кваса,
Заел калбасою,
в сарайку пашел за касой.
Кассу наточил, очень остро, и остро,
Ищё ф прошлый рас, как-то рас,
И свиснул пингвина, па имени Костя,
И в лес паспешил он назат.
Абиду не мок он прастить басурману
(Так звался тушканчик-герой*).
А-а! вон, ты, о чём. А я, без базара,
Пишу ниачём, как простой,
и малоизвестный савецкий писатель,
Загнивший в Сибирской Дали,
Аткуда был родом
Извесный тушканчик,
И кто-то из ихой радни.
А кто, я не помню.
И нахуй щас помнить,
Об ихой тушканской радне.
Их столько падвидоф,
И разных надвидоф,
Что ахуеешь, ваще.
Другое бы дело, задумал Капустин.
Иль вофсе не думал сафсем.
Пашел он куда-то,
Какда-то аднажды,
A далёкие страны ни с чем.
Бес денек и пищи,
В адной лишь рубахе,
С адной папироской,
И с мыслей адной ф галаве.
Шагал он недолго,
2 месяца, с лишним,
Патом тармазнул вдалеке.
И где-то пат Омском
Решил он пакушать,
И дэцел передахнуть.
Бытавой припеф
(ево можно не читать, но ис песни слоф не выкинешь).
И они шли с Чиполиной
На рассвете к Лукаморью!!
С песней бодрой залихвацкой
И абломком самолета.
Та-та-та-та! Тата-тата. итд.
Атступление:
A в пладародной месной почве
Жил чирвяк с семьёй сваею
Как прастой чирвяк абычный
Нёс судьбу сваю он в норке.
И када лапатой острой ..
Наступление:
Даставал иво Капустин,
Он не стал сапративляца,
И решил уйти** дастойно.
Тело судоргой свадило
Ат ужасно дикой боли
На крючок какда Капустин
Насадил иво паспешно.
Пад вадой – халодной очинь
Было пасмурно и сыро
И кругом враги адни лишь –
Злые рыбины бальшие.
Вот, адна, иво глатает
И на дно уйти с ним хочет.
Но Капустин патсекает
Лофко удачкой рыбёшку.
Плотно паабедаф рыбой
И украденной картошкой
Он пашел на север дальше
Напевая о свабоде.
О набитом сваем чреве
И каманы фкусной пищей,
Он ещё сламал нагою
На падводной лотке днище.
Вопщем, шол, и пел он тупо:
О бальшой тарелке супа.
О мерзавцах и мерзавках,
О прыщах и барадафках,
И других балезнях фсяких,
Мыслях в галаве дваяких.
Так да леса он дабрался
В настраении харошем
И решил там паабедать
(Рыбой видно не наелся)
Смастерил сибе рагатку
И пашол искать дабычу
Увидав аленя в чаще
Он прицелился канкретно.
Тут в башке иво сверкнуло
Завертелись ёлки в чаще
Падагнулися калении
И на землю гулко рухнул.
А када фсё праяснилось
И сазнание вернулось
Понял он: што егерь месный,
Иво палкой ахуярил.
Друк ево – ахотник Уткин,
Был худым как трость степная,
И ваще весёлым парнем,
Не в пример, таму, другому
(бля, забыл ево фамилью).
Он насил с сабой гармошку,
Барабан, стакан, матрёшку,
Пил, ****ся, как скатина,
Но кругом всеми любимый.
Жил он с децтва в Бубыль-Гумске,
В трёхэтажном старом доме,
Где уже лифт не работал
Года - 2, а может боле.
И пешком он паднимался
На фтарой этаж по трапу,
Патамушто лесниц нету
Даже в ЖЭКе у начальства.
Но зато живет адин он,
В этом самом старом доме,
Вот уже почти полвека.
Патаму как сирота он.
У нево была двустволка
Старой ижевской работы
К ней патрончики имелись
Заряжонные картечью.
Уткин был слехка с пахмелья,
Руки дёргались и ноги,
И случайно дёрнул пальцем
За курок сваей двуХстволки.
Полбашки снесло картечью
У Капустина, каторый,
Находился недалече,
Со сваей рагаткой мерской.
Растерялся Уткин дэцел
Сам пашел к ментам с павинной
И канечна пасадили
На тюрьму иво за это.
Там он - умер ат прастуды,
Очинь скоро прастудившись,
А нищасный чипалино,
Тоже умер, пахмелившись.
Тут, канешно, каждый знает
Что случилось с миром дальше.
Всё, естественно, взарвалось
Не осталось и абломкоф.
Толька ГУткин лишь с ВМом,
Как клапы и тараканы
Жить астались невредимо
Веть Ани - навек бессмертны!!!
ПС: Маслоф щас читает строчку:
«Ты, ВМ, читал а чом?»
Всяко, он заржёт как лошадь
И напишет: НИАЧОМ!
ВМ / ГУТкин
(осень 1995 г.)