1
Яростно гром тишину расколол на куски,
Лик голубого простора подмял и разрушил.
Крики потоками лупят в глухие виски,
Крики потоками лупят в прогнившие души,
В смрад оживленных неведомым гением тел,
Крик, ударяясь, осколками боли крошился,
Лился на головы морем отточенных стрел,
Молния вспыхнула, гром в небесах отгремел,
И с тишиною могильной до времени слился.
2
Что нам червям, из песка возведем города,
И подопрем небеса мы верхушками башен,
Сколько глупцов приходило в сей мир навсегда,
Весь их огонь был давно и навечно погашен,
Сила их тел обратилась в зловонную пыль,
Звери ходили по ней, и в нее испражнялись,
Там, где стояли дворцы, гнется ветром ковыль,
Тщетно воздет к небесам вавилонский костыль,
Древние царства давно обнищали и смялись.
3
Дикие орды, да разве они нам пример?
Тем, кто владеет и сушей и небом и морем,
Тем, кто навечно на этой планете засел,
Если чего, то уж мы и с богами поспорим.
Если чего – навсегда позабудем о них,
Кто нам указ? Мы победу опять торжествуем,
Каждый, не верящий в это не больше чем псих,
Слышите, кажется, ветер с востока затих,
В том ли беда, если надо, и ветер раздуем.
4
Реки загоним в железобетонный каркас,
В божье царство ракетной атакой ударим,
Мир это создан по библии только для нас,
Мы ж его парим и варим и сушим и жарим,
Мы ж его заживо жрем, размножаясь как скот,
Черную кровь утирая зеленой салфеткой.
Ядерный синтез нам вечное счастье несет,
И очень скоро, не далее чем через год,
Каждый сумеет разжиться отдельною клеткой.
5
Каждому будет и хлеба и зрелищ сполна,
Давятся пищей зажравшиеся дармоеды,
В мире эрзаца искусственной стала война,
В мире эрзаца искусственной стала победа,
В мире эрзаца не может родиться герой,
Равенство сучье равняет толпу под гребенку,
В мире фальшивок нельзя оставаться собой,
Мир этот словно урод, и косой и кривой,
Скрученный, сломанный, гадящий вечно в пеленку.
6
Толпы ущербных, которым позволено жить,
Трупные пятна, растущие в черные дыры,
Разве обязан нормальный уродам служить?
Бедные, жалкие, худшие в мире вампиры.
Дикое чавканье вечно беззубого рта,
Дряхлость и немощность в гроб не желает ложиться,
Это не жизнь, это жизнь паразита – глиста,
Вечный кошмар, что уже не далека черта,
И нежелание вечное с этим мириться.
7
Вечная жизнь пред глазами маячит мечтой,
Рай это Рай, но а вдруг нам про это наврали,
Яма в земле, а в теории вечный покой,
Вечный покой о котором так долго мечтали.
Нет, ни за что, никогда, просто лечь и уйти,
Когти впиваются в жизнь и пронзают живущих,
Только б еще продержаться у края пути,
Только б себя на денек от забвения спасти,
Скрежет когтей, по костям ненасытно скребущих.
8
Страшно до дрожи, и царствует в храмах обман,
Молится чернь, короли протирают колени,
Приторно сладкий и приторно глупый дурман,
Сдача в аренду ведущей на небо ступени.
Вам не соврут, вам не станут, конечно же, лгать,
Скажут лишь то, что вы сами услышать хотели,
Множиться, множиться, сытая, светлая рать,
Свята она, но и руки не ново марать,
Вот и еще одного идиота отпели.
9
К черту, довольно. Мы, кажется, все не о том.
Время не делает скидок, не дарит подарки,
Некоторым до крови в спину влетает кнутом,
Некоторым вместо креста триумфальные арки,
Ну а иных, так и вовсе пройдет стороной,
Жил человек, а на деле как будто и не жил.
Тени плывут, огибая бордюр мостовой,
Тени от ужаса стонут за каждой стеной,
Глаз голубой душу тени всосал и изнежил.
10
Плоти прожить нелегко в государстве теней,
Там, где с одной стороны простирается гладь океана,
Там, где не счесть бесконечных, бескрайних полей,
Там по болотам блуждают безликие духи тумана,
Там, где моря, словно капли случайных чернил,
Брошены в карту дрожащей, нетвердой рукою,
Там, где однажды правитель Аляску пропил,
Там, где от Санкт Петербурга до южных Курил,
Тысячи миль растянулись дорожной рекою.
11
Дикость и жуть этих мест не сказать и не спеть.
Свет городов душит тенью седые поселки,
Подвигом чтят, ни кола ни двора не иметь,
Каждый гордится культурой гнилой барахолки,
Каждый желает соседу разруху и мор,
Здесь человек человеку добрейший иуда,
Всякий богач – непременно подонок и вор,
Хобби любимое – дикий, бессмысленный ор,
Пасти раскрыты, в глазах ожидание чуда.
12
В скотских глазах о подачке немая мольба,
Слюни текут, безобразное рыло бледнеет,
Весело бьет черепами в асфальт голытьба,
Иль с голодухи назло всему миру синеет.
Жри обещания сладкие, ложью давись,
Встань за станок, и ишачь, обливаясь соплями,
Животворящему заду покорно молись,
Что – бы к могиле мечты о достатке сбылись,
Дурость народная, что же ты делаешь с нами?
13
Яд безразличия гонит по венам песок,
Все наплевать, лишь бы их не затронуло горем,
Лишь бы у них не отняли заветный кусок,
Совесть же можно вполне утопить алкоголем,
Совесть как тряпка – ее потерять и забыть,
Выбросить прочь, что б не терлась напрасно в кармане,
В мире собачьем без совести проще прожить,
В мире собачьем с собаками нужно дружить,
В мире где суки пинают людей сапогами.
14
Черной лавиной на город обрушилась ночь,
Тень укрывается в теплой, уютной квартире,
Хочется, хочется взять, и чего ни будь смочь,
Тень с порошком запирается крепко в сортире.
Рухнув на кресло, включает экран голубой,
Впялив глаза, и зависнув в бредовой нирване,
Сквозь кинескоп в помещенье врывается вой,
Мир – это помесь прокладки с дешевой жратвой,
Мир – это жопа, проведшая жизнь на диване.
15
Вот вам злодеи, хватайте и рвите врагов,
Ненависть льется туда, где она не опасна,
Дайте же, дайте им больше спектаклей – судов,
Крепкая клетка и жупела участь ужасна.
Но не окончена битва, силен супостат,
Патриотизм с подхалимством смешались и стали едины,
Пафосом льстивым все сводки буквально кишат,
Что не ублюдок, то первый в стране демократ,
Весь незапятнанный, будто бы харя с картины.
16
Крепко сидящий на каменном троне своем,
Задницей вросший в нутро всемогущего кресла,
Ну а когда он умрёт (все однажды умрем),
Даже на кладбище будет почетное место.
Стела гранитная пикою небо проткнет,
Гляньте, холопы, здесь спит всемогущая жопа.
Море венков, но не далее чем через год,
К глупой гробнице никто из живых не придет,
Строят ковчег, если дата известна потопа.
17
Память, она для живых, а для мертвых тоска,
Речи о смерти мрачны и весьма неуместны,
Сколько таких разложилось под слоем песка!
Им в черноземной грязи неуютно и тесно.
Как же в три глотки не жрать и в карман не волочь?
Как же не брать, коли сами несут, добровольно,
Если же щедро попросят, то, как не помочь?
Каплями свежей росы разбегается ночь.
Тень пробуждается, тени не горько не больно.
18
Улица. Сквозь мясорубку пещерных дворов,
Сквозь непроглядный туман и дождливую сырость,
Тень огибает обломки фонарных столбов,
В чрево автобуса тень как всегда уместилась.
Лица попутчиков – хари безумных зверей,
В поручни впившись ладони прожат и белеют.
В стеклах окна расплескались осколки дождей,
Ненависть капает с мятых, промокших плащей
Слова друг другу сказать, да и то не сумеют.
19
С губ так и рвется лихая, душевная брань,
Зомби набились как кильки в консервную банку,
Будь же ты проклята, серая, мокрая рань!
Тянет толкнуть, наступить и начать перебранку.
Хочется бросится в гущу и всех разорвать,
По полу кровь расплескав безразмерною лужей,
Ненависть копиться, ненависть душит опять,
Ненависть эту трудней с каждым разом унять,
Ненависть разум сжигает космической стужей.
20
Кто ты, спаситель, пришедший как будто с небес?
Пастырь толпы, благодетель, свободу несущий,
Только еще не отключен штамповочный пресс,
Всякую, нужную тварь в этот мир выдающий.
Нимбы стандартные, крылья пришиты к спине,
Сотни комплектов отбеленной хлором одежды,
Скольких еще замуруют в позорной стене?
Скольких зароют еще на ненужной войне?
Скольких еще придадут ради глупой надежды?
21
Речи проплаченных сук заполняют экран,
Слышать их гавканье скучно, смешно и противно,
Этому нужен кровавый и грозный тиран,
Та предлагает подохнуть, притом коллективно.
Вот что не ясно, слова это просто слова,
Звуки, которых на свете помимо не мало.
Может, старушка, ты в чем - то, конечно, права,
Ты бы сама для начала пример подала,
В ямку б легла и землицей себя прикопала.
22
Мы ж, понимаешь, себе не друзья не враги,
Мы обитаем здесь, потому что цепями примкнуты,
Тянутся в разные стороны с каждой ноги,
Прочные, крепкие, неодолимые путы.
Там, за закатом, не водится больше людей,
Там, за закатом, веселый и сытый зверинец,
Определенно, нам стоило быть бы позлей,
Сколько вокруг соблазнительно громких идей,
Только за всех их не отдал бы даже мизинец.
23
Свастика, это не символ, скорее рефлекс,
Речи фанатиков слушать весьма бесполезно:
«Всех богачей мы отправим на вырубку в лес,
Их же богатства поделим по братски, железно».
Смысл речей, раздражать слуховой аппарат,
В правде и лжи одинаково гласных, согласных.
Вот наберем - ко побольше ширнутых ребят,
Схватим покрытый речами дурными плакат,
И сымитируем шествие злыдней ужасных.
24
Сотни миссий, а на деле - продажные псы.
Сотни адептов, на деле – простые болваны.
Им продают за надежду невнятные сны,
И в тоже время старательно чистят карманы.
Что за борьба, если цель никому не ясна?
Просто буянить? Так этого, знаете, мало.
Зиму к чертям, поскорей бы настала весна.
Жизнь без борьбы бесполезна, скучна и пресна,
Где же ты, смутное время? Страна заскучала.
25
Тщетно, и крик ударяется в каменный страх
Крик в голове порождает протяжное эхо,
Жаждешь расправы? Того то в Сибирь, в кандалах!
Жаждешь веселья? Так вот вам уроды для смеха!
Голоден, скот? Вот отбросов отборных ведро,
Жри и давись, утопая в протухших объедках,
Раньше врагам заряжали картечью ядро,
Нынче за баксы пихают по глоткам дерьмо,
Спите, скоты, и мечтайте во сне о креветках.
26
Снова контора. Напрасный, бессмысленный труд.
Сотни бумажек, которых никто не читает,
Сотни печатей, которые обожествляют,
Сотни и сотни напрасно пропавших минут.
Жизнь утекает чернильной рекой в никуда,
Тень же не в силах назад не на миг обернуться,
Эти бетонные стены, они навсегда,
Разве имеет значение где и когда,
Рухнуть на землю, и тупо, банально загнуться?
27
Глупая тень, твой хозяин на веки пропал,
Сгинул по капле в голодных щелях тротуаров.
Просто однажды он жизнь по ошибке проспал,
И затерялся в толкучке безумных вокзалов.
Может, он где ни будь бродит по свету, как ты,
Днем ненавидит, а ночью на кресло садится,
И отрешиться, желая от той пустоты,
Бродит по комнате в свете глухой темноты,
Тени с живым никогда не получится слиться.
28
Вечер. Замки на дверях и обратно домой,
Тот же автобус и те же звериные рожи,
Плащ прижимая к груди побелевшей рукой,
Видит, как капельки пота стекают по коже.
Темный подъезд, где ночами гнездятся бомжи,
Полон бутылок пустых, и разбитых стаканов,
«Дяденька, есть закурить? А карман покажи?»
Сломанный лифт, под ногами ползут этажи,
Третий, на право, родной уголок наркоманов.
29
Пьяный алкаш, утопающий в луже мочи,
Образ, так явственно свойственный этому миру.
Все! Наконец то! В руках зазвенели ключи,
Тень, облегченно вздохнув, попадает в квартиру.
Вечер, и снова сияет экран голубой,
Тень, развалившись на кресле, каналы листает,
Тень никогда не бывает ни доброй ни злой,
Тени гнездятся за каждой кирпичной стеной.
Тень никогда не болеет и не умирает.
30
Гром за окном тишину расколол на куски,
Тени извечный покой ненароком нарушил,
Крики потоками лупят в глухие виски,
Крики потоками лупят в прогнившие души.
В смрад оживленных неведомым гением тел,
Крик, ударяясь, осколками боли крошился,
Лился на головы морем отточенных стрел,
Молния вспыхнула, гром в небесах отгремел,
И с тишиною могильной до времени слился.