1.
Мой ласковый и нежный гений
необратимости сюжета.
В краю искромсанной шагрени
дымится сонно сигарета.
Жемчужной пылью околдован
в пылу осенней лихорадки.
В стране фарфорового слова
фрагментами искать разгадку
приговорен. На сердце метка –
летящий взмах поющих ножниц.
Фиалковую тень ловлю я
секундами за срезом блеска,
мой зачарованный художник
эфирности и поцелуя.
2.
Эфирности и поцелуя
неясна суть безлунной ночью
юродивой прослыть рискуя,
Кассандрой в руку сон пророчу.
Сломаю стрелы Аполлона,
его дары – троянский подкуп,
обола нет отдать Харону –
пойдет ко дну худая лодка.
Заброшу в небо звезд пригоршню,
путей Селены не минуя,
тревоге равен миг сомнений,
Кассандре нет разлуки горше.
Не поминай Харона всуе,
Ревнитель Радуги и Тени.
3
Ревнитель Радуги и Тени,
Мой лунный кот на страже ночи,
дай пригубить Грааль видений,
не бойся ладана и порчи.
Вуаль воздушного шифона
набрось на темный фон полотен.
Настал черед земного лона,
Служитель муз и пленник плоти.
Подушка – облако лебяжье.
Что делать, раз приснилось в гости?
а млечный путь я нарисую…
И по нему корабль бумажный,
качают звезды хрупкий бортик…
Ночами лунными тоскую.
4
Ночами лунными тоскую,
китайских роз пришли в конверте,
осенний мир лучист и хмурен,
теснимый рамками мольберта.
Сегодня на рожденье дочки
я выложу кайму стихами,
весенние листки со строчек
вспорхнут игриво мотыльками…
Ресницы – крылья махаона,
«Люблю», – шепнет она спросонок.
За что, порой, сама не знаю…
Дыханьем свежего озона,
слезами моря, чист и тонок…
твой мир, закручен по спирали.
5
Твой мир закручен по спирали,
Мой – хаос, ты – его частица.
Лед холодней дамасской стали,
но полынью найдет волчица.
Клинком ужалить – не наука,
вцепиться в горло за волчонка,
но видишь ли, какая мука –
страшиться потерять ребенка?
полынный вкус вечерней грусти
смягчен букетом вин игристых –
минувшего целую раны…
Ты будущих – не пей из устья,
осенние слетают листья,
и я спешу в чужую гавань.
6
И я спешу в чужую гавань,
песчаный берег в дымке снится,
и вековых развалов камни –
и незабвенная десница.
Какого знака ждать до весен?
К утру стихает перекличка,
рассветы – в синь, гранат – из десен,
а солнце рдеется от спички...
Боль приумножена трехкратно,
таков расклад из книги судеб,
а звезды никогда не лгали.
И давит душу мертвый страх, но,
как загадаешь, так и будет –
Испить сиреневые дали.
7.
Испить сиреневые дали,
бродить под полною луною,
мой нежный кот, болеть стихами,
ловить закаты в жизнь длиною.
На крышах, вымытых дождями,
считать круги октябрьских улиц
и наблюдать за фонарями,
как их огни соприкоснулись.
Изрезаны осколком пальцы –
бумажное разбилось море,
смыкаются резные ставни.
Смеются солнечные зайцы
над разрисованным узором
замысловатых оригами…
8.
Замысловатых оригами
журавлики уходят в небо,
а переход между мирами
мостить – заманчивое кредо.
Но параллельности причину
искать – бессмысленное дело,
во мраке теплилась лучина,
когда душа на взлете пела.
Корней заведомые тайны
влекут магнитом тонкой рифмы.
Иголка колет, но не ранит.
Игра разлуки не случайна –
сценарий пьесы полон смысла
– слагать непознанные грани.
9
Слагать непознанные грани
и верить в силу ожиданий,
когда луч света самый ранний
укажет стрелкой дни свиданий
на циферблате расстоянья…
Твое откуда отраженье
я вижу на листе зеркальном,
предчувствуя весны броженье?
Но неподатливы ступени
заснеженного откровенья,
подвластно время стройной мере
кармических переплетений,
Смыкая прерванные звенья,
найдут дороги тамплиеров.
10
Найдут дороги тамплиеров,
а путников хранит Гертруда, *
но каждому дано по вере –
/смотри булгаковское чудо/.
Туман развеется под утро,
когда декабрьский всхлип стихает –
такие зимы – Дождь… и грустно,
и облаков кочуют стаи.
И тесен свод портальной арки,
подбой алеет за плечами…
А вне подмостков авансцены
билета нет и контрамарки,
привратник прячется с ключами
на поворотах ойкумены.
11
На поворотах ойкумены
метели вихрями кружатся,
зимы законы неизменны
до хлябей солнечного марта
Зеркальной гладью млеют звезды
в объятьях бархатного неба,
кристально чист морозный воздух
молочной девственностью снега.
Дождись лучистого напитка
берез, подраненных весною,
исхлестанных до слез ветрами.
Печально всхлипнула калитка
нехоженою стороною…
Рябина на снегу – кострами.
12
Рябина на снегу – кострами
– горьки пылающие грозди,
и хрип простуженной гортани,
и слов безжалостные гвозди,
изъеденные ржой сомнений –
январские приметы ныне…
Зима упала на колени,
а сердце колется и стынет.
Как закружило… Кто бы думал?
И без конца и без начала…
Не охранит бумажный веер
в немой обители подлунной,
где не найти во мгле причала.
Но стелется медовый клевер...
13.
Но стелется медовый клевер –
под ноги ласково ложится…
Куда несет реки теченье,
когда в саду стихают птицы?
Отведать грусть и стать взрослее,
хмелея жгучим зельем ведьмы
– пожар в крови горит алее,
чем россыпи закатной меди.
И малахитовую чашу
принять и… снова отказаться
от соблазнительного плена.
Но есть ли что рассветов краше,
и можно ли не повстречаться
на перекрестках во Вселенной?
14
На перекрестках во Вселенной
все семь небес качает ангел,
поют лукавые сирены,
и вертятся в межзвездном танго.
Любовь и суд смирить непросто –
все также спорят Шем с Яфетом
Мой виртуозный Калиостро,
в твоем ларце замок с секретом.
Шары на новогодней елке –
цветные стеклышки с подсветкой.
В одно из десяти мгновений
запляшут искрами осколки,
слетев с окоченевшей ветки,
мой ласковый и нежный гений…
***
Мой ласковый и нежный гений
эфирности и поцелуя,
Ревнитель Радуги и Тени,
ночами лунными тоскую.
Твой мир закручен по спирали,
и я спешу в чужую гавань –
испить сиреневые дали.
Замысловатых оригами –
слагать непознанные грани.
Найдут дороги тамплиеров
на поворотах ойкумены.
Рябина на снегу – кострами,
но стелется медовый клевер
на перекрестках во Вселенной…