Воет в раструбье распахнутой улицы брошенный в море маяк.
Может быть, кто-то как медные пуговицы носит оброненные мной слова.
Он подлетает к камину продрогший.
Расстегивает панцирь жилета.
Обвалы, лавины, потоки его добродушного тела текут из замшелых сумерек в пуховый каминный просвет.
Он шепчет. Он, сумасшедший, шепчется, наверное, сам с собой.
Он так увлечен, что подслушавшим вдруг померещиться: " спорит помешанный.
Может, с самим дьяволом?".
А он лишь приносит с обветренной улицы
распахнутыми чьи-то слова.
Повторяет их.
Спорит.
Со словами переругивается.
Когда хозяин слов забыл за пивом, что обидчивому толстяку сказал.