Стихи под эпиграфом

Неверович Серега
«Все как-то остаешься не у дел,
при горячо любимом деле.
при деле том, которого хотел,
том самом – на которое хотели…..

Поэт в России больше, чем поэт,
Но меньше, чем налоговый инспектор,
Иль, скажем, туповатый лектор,
Несущий в массы полный бред
О пользе длительных диет.
Носители сановных эполет,
Они и вовсе больше, чем поэт,
И им теперь не нужен пистолет,
Чтобы поэта извести на нет.
К чему все эти комплексы Дантеса,
Когда цена общественного веса
Уже давно измерена в валюте.
У нас теперь валюта в абсолюте,
И глушат шведский "Абсолют",
Все те, кто до валюты лют.

Уходит век не помнящих родства,
Уходит век, иваны остаются,
Уставши плакать зрители смеются,
А сцена уж давным-давно пуста.
Мы носим крест, но нет на нас креста,
Не в силах вынесть вечного поста,
Кричим: Подайте нам, ради Христа!
И кажем миру срамные места.
А за углом -калашников та-та.

Поэт в России больше, чем поэт.
Судим при жизни, в смерти возвеличен,
Он бронзовою славой обезличен,
И нам уж тем, хотя бы, безразличен,
Что Пушкина не сваришь на обед,
И Бродского не пустишь на лангет.
В стихах поэт, но в душах где же след?
Хватись его искать, ан нет!

Забыто Лукоморье. Кот ученый
В опаске тайной службу потерять,
Прилежно учится вязать.
И продан иноземцам дуб зеленый.
Златой цепочки нету и следа:
Дыра в заборе, надпись:Ерунда. (***ня)
А рядом Карла Маркса борода
И матом что-то о вреде труда.
А за забором Наши. Бьют жида.
Да как же это можно, господа?
Тук-тук по кумполу, в ответ-Да-да!

Лишь вечерами, лежа в теплой ванной,
И вспоминая стужу Соловков,
Один за всех, и ныне первозванный,
Вздохнет тихонько Дмитрий Лихачев.
И мы услышим этот вздох,
И скажем : Ах! а после, Ох!
Старик по-прежнему неплох!
Ну, дай-то бог, чтоб что-то смог!

Игра местоимений Я и МЫ
Подчас легко доводит до тюрьмы.
Коль не рабы, так что же, скифы мы,
Которые, по счастью, от сумы,
И только от нее пока.
Авось, и прошмыгнем надурака?

В чумной кофейне, где хмельной туман,
Неотличим от чада сигареты,
Где по стене гуляет таракан,
Мечтая сьесть кусок твоей котлеты,
Где мутность глаз соперничает всласть
С невозмутимой мутностью стакана,
Где не идет уж третьи сутки масть
У пропившего счастье хулигана,
Где у прилавка волю на покой
Вам разменяют, не моргнувши глазом,
Где, поднят мужиками с мостовой,
Торчит в дверях бедняга Умзаразум,
Где суть проста, и оттого страшна,
Холодным огоньком лаская душу,
Где пропасть ослепительно видна,
И тонущим не хочется на сушу,
За шатким и заплеванным столом,
Укачанные вермутом дешевым,
Сидят поэт с читателем вдвоем,
Сидят и пьют, и ни о чем ни слова.
Они мечтали встретиться давно.
Быть может, посредине океана,
На острове, где явь была бы сном,
А жизнь нова и каждый день желанна.
А, может быть, у врат Гранд Опера,
Хмельные гости ветреной столицы,
Они в толпе кричали бы "Ура!"
Во славу то ль богини, то ль певицы.
А, может, в храм, сбежав под образа,
От образин, мелькающих повсюду,
Они стояли бы, закрыв глаза,
Смиренные, и верящие в Чудо.
Неважно где, но только бы не здесь!
Они друг-друга даже не узнали.
Один уж ничего не мог прочесть,
Другой писать умел уже едва ли.

Не зарастет российская тропа
Ни к кабаку, ни к магазину с водкой.
И тень Александрийского столпа
Мы пресечем нетвердою походкой.
Пространство проминая под собой,
Во времени ни капли не трезвея,
Протащимя. И нам во след рукой
Уж не помашет Отрок из Лицея.