Мое пальто кукожится на воздухе. Темно-зеленое, некожаное. Из "прессованной кожи". В какой-то теплой и прекрасной далекой стране, куда я никогда не попаду, делают такую кашицу из бумаги, измельченных в порошок обрезков кожи, синтетики и клея, а потом прессуют. Так получается эта кожа. Ее красят и шьют пальто, похожие на настоящие, как похожа на настоящую кукольная одежда. Это пальто, как, впрочем, и я, страшно неуместно в этом призрачном, и в то же время до тошноты реальном городе со странным названием Петербург. В щелях улиц, в сетях огней, расплывающихся в черной жиже вечера, отчаянно барахтаются живые люди. Они оскальзываются на ледяных слюнях тротуаров, равнодушно идут-бегут мимо кошмарных подворотен, глумливо распахнувших поганые рты, аккуратненько пробираются по кромочке рассыпанного везде мусора - скользко! Все реально, приземленно, темно. Но выйдешь на горбатый какой-нибудь мостик, и в сиренево-багровом мутном свете Летучим Голландцем двинется на тебя Петербург. И пройдет сквозь тебя, и...не было его. Сожмется сердечко, закружится голова...
В булочную, и домой! А вон в неясном сумраке на каменном параллелепипеде стоит позеленевший Глинка, приветливо смотрит на крышу Мариинки и еще немного куда-то вбок. От его симпатичного лица веет устроенностью минувшего. За консерваторией пусто. На асфальт какает собака. Мне кажется, что я - чей-то сон.