Забыты и папа, и мама
в мельканьи мирской суеты.
И я вымираю, как мамонт,
средь вечной бродя мерзлоты.
Я, шерсть отрастивши до пяток,
от ветра не прячусь в кусты.
Но холодно что-то, ребята,
средь вечной бродить мерзлоты.
Иду я, лохмат и громаден,
одним лишь инстинктом ведом.
Хоть страшен я, но – травояден!
Трава же моя – подо льдом!
Вокруг – первобытные люди.
В пещерах у них – много дел.
Их жизненный путь очень труден,
их быт первобытный заел!
Они не живут – выживают,
и так, выживая, живут.
Живут и переживают,
и пережевывают.
Невинны их робкие души,
но где же – живое лицо?
Им хочется что-нибудь скушать,
им хочется кушать мясцо!
На каждой тропе роют яму,
на каждом шагу – западня!
И нету ни папы, ни мамы,
чтоб предупредили меня!
Хотят, чтоб упал я в их яму,
хотят среди светлого дня
большими тупыми камнями
швырять что есть силы в меня!
Иду осторожно и тихо,
по льду я бреду, как в бреду.
А где-то моя мамонтиха,
наверно, попала в беду!
А где-то мои мамонтята,
наверное плачут по мне...
Они не простят мне, ребята,
что я тут брожу в стороне...
Я буду смелей и активней,
чтоб чем только мог, тем помог.
Залог – острота моих бивней.
Залог – быстрота моих ног!
Я храбр и тверд – посмотри вот –
не страшно ни ям, ни камней!
Но все ж ледниковый период
опять подступает ко мне!
Он требует, чтобы я вымер,
снегами меня обложив.
Под бурями снеговыми
я, кажется, все еще жив.
И пусть мое сердце разбито,
я все еще с жизнью на “ты”.
Хожу средь людей первобытных,
средь вечной брожу мерзлоты...