Дотягиваясь до чего-нибудь, тратя при этом все свои силы, и не щадя себя для достижения своей цели, наконец, достигнув её, чувствуешь такую усталость и опустошённость, что не находишь в себе сил не только для радости по поводу достижения – долгожданной, а вообще уже ничего никогда больше не чувствуешь, так как сразу после первого достижения к тебе приходит духовная смерть.
Из этого умозаключения напрашивается вывод: духовность – это состояние вечного стремления человечества к возвышенной цели, при достижении которой духовность испаряется и не ищет более других целей, так как человек, объективно анализируя ситуацию, понимает раз и навсегда всю тщетность своих порывов и не ищет для себя более других целей, а значит – умирает как личность.
Теоретически, люди, не достигшие в своей жизни ничего – самые одухотворённые на Земле. Но таких людей, которые вообще ничего не создали за всю свою жизнь, – вовсе не существует, потому что за долгую жизнь каждый хоть что-то да совершил.
Отсюда напрашивается новый вывод: человек рождается обречённым на успех – в поиске счастья, а значит и обречён на свою скорую духовную смерть, живя после духовной смерти долго и теоретически счастливо.
Но в этом то и парадокс всего вышеизложенного: получив желаемое счастье, он теряет орган способный это счастье ощущать… Душу.
После духовной смерти человека – самому ему со стороны может показаться, что ничего-то с ним не произошло. Это-то и есть первый признак духовной смерти…
Ничего не произошло?! Ему счастье привалило, а он – ничего не произошло!..
С виду он всё такой же целеустремлённый и неутомимый в своих поисках явных или скрытых – он мыслит, он надеется, строит планы – что-то получается, что-то нет – чаще даже не получается – что могло бы его хотя бы уже насторожить – это вводит его в состояние отчаяния, депрессии…
Иногда в такие моменты человеку приходят в голову мысли о лишении себя жизни, некоторые так и поступают, опрометчиво считая себя неудачниками. Но в том-то всё и дело! Однажды достигнув цели в любой её форме человек получает желаемое счастье раз и навсегда!
Он мечтает о нём, надеется на то, что оно единое дается на всю жизнь и искренне верит в это. И это – на самом деле – чистая правда: счастье для него – одно и на всю жизнь – а как же иначе? Но в том-то и парадокс – чтобы получить долгожданное счастье, – до него нужно долететь на крыльях одухотворённости…
В слово – одухотворённость – в данном случае я вкладываю все доброе, светлое, духовное, что есть в человеке – надежда, вера, любовь, сострадание и т.д.
Соприкасаясь со своим счастьем, долетев до него на этих прекрасных ангельских крыльях, которые человеку становятся не нужны, его счастье поглощает его целиком – он сливается с ним в единое целое, у него уже нет, не то, что атрофированных и отпавших от ненадобности крыльев одухотворённости, как сделавших свое дело и отделившихся от тела ракеты отработанных топливных ступеней с двигателями, доставивших её на орбиту.
У него уже вообще нет ничего индивидуального – того, что нужно было ему для идентификации своего личного счастья. И теперь – после благополучного слияния со своим счастьем, мгновенно утерянным за ненадобностью, как сработавшийся и выполнивший свою функцию, уже негодный не для чего другого прочего механизм.
И вот теперь мы подходим к итогу нашего разговора – подводим, так сказать, черту под всеми изложенными выше мыслям: человек достигает того, чего он хотел – сливается с поглотившим его счастьем и тут же духовно умирает – слепнет от восторга, достигнув желанной цели.
Но, так как его физическое тело продолжает всё ещё существовать, то оно по инерции ищет и продолжает ставить и добиваться уже достигнутой цели, не догадываясь о том, так как ей – цели – некому об этом сказать, что оно – тело – уже давно достигнув того, чего желало и, слившись с этим, продолжает как зомби в сомнамбулическом сне – лишённое органов осязания и всех других присущих её умершей духовности качеств – перевариваться в бурлящем субстрате своего невидимого счастья, как мозговая кость в борще – можно и без неё, но с нею вкуснее.
Физическое тело, достигшее духовной смерти, иногда выбрасывается за ненадобностью из субстрата счастья, как обглоданная кость, и продолжает какое-то время существовать, живя, как ей кажется, в своём прежнем мире и, стремясь к тому, в чём уже не нуждается, и что фактически уже давным-давно произошло. Но оно уже не в силах осознать этого, так как орган, отвечающий за идентификацию – умер, счастье выпито до капли, а кости на то и кости, чтобы их обглодать и выбросить в мусорное ведро.
Приходит время, и трудно перевариваемые счастьем кости исчезают, так и не осознав, что всю свою жизнь они кипели и давали жирную гущу своими мозгами и составляли главный ингредиент созданного с их помощью субстрата своего счастья. Кипели и пускали соки, питаясь и в то же время одновременно подпитывая свое счастье. Интересно только для кого? Наверное, для себя. Но вот и ответ на вопрос, в чём же парадокс того, что человек, достигая счастья, умирает духовно и не может его идентифицировать. Возвращаясь к кулинарной аналогии начатой выше скажу – человек не может сам себя приготовить схавать под своим любимым соусом и со своими приятными только ему специями он может кого-то попросить, чтобы его приготовили по его рецепту для себя же самого, а съесть себя – ну, никак он не может…
Поэтому духовность – эта обглоданная треснувшая кость с высосанным мозговым веществом – первой выбрасывается из супа счастья, а в желудок счастья поступает только податливый, хорошо смешанный и пережёванный в однородную массу, удобоваримый пищевой комок счастья, успешно проходящий по трансцендентному кишечнику, чтобы перетравиться…
Поэтому-то кость-духовность не может не умереть в данной ситуации – чтобы не стать поперёк счастливого горла – а непременно превратиться в дерьмо!
Сентябрь, 2005, Киев