На центральной площади маленького провинциального городка Н. было пустынно и тихо, как и положено в это жаркое послеполуденное время. Возле потрескавшихся ступеней старого недавно побеленного здания со свеженамалёванной вывеской «Почта» в тени невысоких со спиленными верхушками акаций сидели немногочисленные торговцы фруктами.
Ближе к ступеням сидела старенькая морщинистая бабка в выцветшем от времени старом ситцевом платье неопределённого цвета и рисунка. На голове у неё был повязан то ли платок, то ли половая тряпка, а может и то и другое, трансформирующееся при желании в то, что ей было нужно.
Она сидела на низеньком прогнувшемся проволочном ящике из под бутылок, оставшемся ещё с советских времён, и внимательно смотрела своими маленькими раскосыми азиатскими глазёнками попеременно то на одно, то на другое, стоящее перед нею грязное пластмассовое ведёрко. В одном были зелёные, не успевшие созреть персики, а в другом – спелые на вид сочные жёлтые груши.
К расположенному на площади автовокзалу подъехал рейсовый допотопный автобус, небрежно обрызганный после тысячного ремонта из пульверизатора кирпично-оранжевой краской, причём вместе с колёсами, фарами, выхлопной трубой, зеркалами заднего вида и стёклами водителя. Видимо, водитель настолько хорошо знал свой маршрут, что мог передвигаться по нему с закрытыми глазами.
При виде автобуса торговцы заметно ожили, засуетились, быстро собрали свои вёдра и банки с фруктами и быстренько попрятались в ближайших подворотнях находившихся рядом двухэтажных домов.
На немноголюдной площади теперь не осталось практически ни одной живой души, кроме сидевшей с прежним невозмутимым спокойствием не обратившей ни малейшего внимания на прибывший автобус бабки, продолжавшей гипнотизировать своими раскосыми глазами свои вёдра с фруктами.
Гармошечные двери автобуса с громким душераздирающим скрипом сложились, обнажая своё скрытое до этого краской на окнах. Такое же, как и снаружи оранжевое нутро, которое было выкрашено и внутри, включая сидения, приборную доску, рычаги управления, рулевое колесо и самого водителя, замершего, словно прикипевшее задом к оранжевому сидению каменное изваяние.
Из салона, откашливаясь и стряхивая с одежды рыжие частички, стали не спеша вываливаться немногочисленные пассажиры оранжевого автобуса.
Среди них было несколько мужчин в военной форме принадлежащей военнослужащим разных государств различных родов войск без знаков различий и отличий.
Был живенький бодрый пенсионер в шинели с медалями одетой прямо на майку в спортивных брюках и домашних тапочках одетых на босу ногу.
Было две мускулистых женщины в чёрных закрытых купальниках, в чёрных в крупную сетку чулках и чёрных туфлях с тонкими высокими каблуками.
Ещё была худенькая девочка лет десяти в коротком цветастом сарафанчике и розовых сандаликах на босу ногу, прижимающая к груди тряпичную бесформенную куклу в виде человека звёздочкой, раскинувшего в стороны руки и ноги, – бывшую практически одного с нею роста.
Общей, объединяющей их чертой характеризующей принадлежность столь разных людей к одному лагерю, были одинаковые чёрные очки и тонкие чёрные, подобранные каждому по росту тросточки с круглыми металлическими набалдашниками.
Как только вся эта разношерстная публика вышла и рассредоточилась вокруг автобуса, бабка неподвижно сидевшая до этого момента над своими вёдрами, сделала едва уловимое движение и, выхватив из ведра спелую грушу, нетерпеливо поднесла к своим мутным коричневым глазам, внимательно рассматривая неправдоподобно тонкий и прямой – как игла – хвостик груши. Потом, послюнявив палец, дотронулась до его заострённого кончика, поблескивающего на солнце металлическим блеском, проверяя его острие, и отточенным привычным движением воткнула в исколотую вену в области голеностопного сустава, надавив при этом пальцами на тонкую податливую мякоть груши тут же пустившую липкий белесоватый сок…
– Гм… – Удивился один из военных, первый вышедший из автобуса, одетый в изящный чёрный короткий китель, чёрные галифе, заправленные в высокие узкие лаковые сапоги и чёрную кожаную фуражку, указав набалдашником своей трости в направлении сидящей возле своих вёдер бабки, сказал. – Только что там возле ступеней сидела старуха, а теперь её нет.
– Да я тоже только что видел там старуху с вёдрами! – изумился его товарищ в белой парадной форме с золотыми галунами и белой высокой пилотке.
– И я видел! – подхватил третий вояка в тёмно зелёном камуфляжном комбинезоне в тяжёлых туго зашнурованных военных ботинках с зелёным беретом, лихо заломленным за левое ухо.
– И мы видели!– в один голос сказали мускулистые женщины в купальниках.
– А я так только на неё и смотрела… – несмело призналась девочка с куклой.
– Все видели это я могу понять, – согласился ветеран, резюмируя и подводя итог сказанному всеми, – в конце концов, она была единственной кто был на площади когда мы приехали, но куда она исчезла кто-то может мне объяснить?
Все недоумённо замолчали.
А бабка, ехидно осклабившись, продолжая сидеть на своём металлическом ящике, запальчиво крикнула им:
– Мудаки!
– Вы слышали?– спросил ветеран.
Все недоуменно пожали плечами.
– Долбаки!
– Вы слышали?– спросили мускулистые женщины.
Все присутствующие отрицательно качнули головами.
– Что вы слышали?– спросил у них ветеран.
– А вы?– спросили женщины.
– Вроде бы корова мычала…– ответил ветеран.
– А мы слышали вроде бы баран бекал…– сказали женщины.
Тут бабка потеряла терпение и, сжимая в одной руке истекающую ядовитым соком грушу, а в другой ящик с неизвестно откуда вдруг взявшейся у неё в её дряхлом теле, прытью помчалась к оранжевому автобусу.
Размахивая ящиком и зажатой в кулаке грушей, она стала попеременно раздавать этими предметами, судорожно зажатыми в её тонких узловатых пальцах щедрые удары собравшимся возле автобуса людям.
Первым получил коварный удар иголкой груши в шею военный в чёрном мундире.
– Чёрт!– воскликнул он, хлопнув себя по шее и убив огромного комара, брезгливо отшвырнул его расплющенное тело в сторону.
Потом бабка ударила его ящиком по голове, после чего он смачно чихнул.
Потом у зеленого берета дико зачесался нос, и он тоже чихнул. Белая пилотка поскользнулся на ровном месте и упал. Мускулистые женщины, будто сговорившись, вдруг одновременно схватились за свои плоские мускулистые животы и опрометью бросились в кусты.
Пенсионера перехирачил сердечный приступ. И только маленькая девочка, обняв свою куклу, как ни в чём не бывало, спокойно наблюдала за происходящим на площади.
– Что-то здесь не то! – сидя в своем танке, пробормотал пенсионер, несясь по изрытой снарядами дороге, вдруг с трудом разглядев в запылённом окуляре перископа выезжающий ему на встречу вражеский танк.
– Что-то здесь не то!– засомневались вояки. Чёрный очутился в знакомом сером коридоре, и на встречу ему, как и в прошлый раз выходил мужичок в окровавленной арестантской робе, направляя на него дуло автомата. Белый, – со своего капитанского мостика, – заметил, как с правого борта забурлила вода и стала всплывать вражеская подводная лодка. Зелёный в джунглях провалился и летел в глубокую яму-ловушку, заканчивающуюся остро заточенными кольями.
Мускулистые женщины с ужасом почувствовали, как у них стали расти мужские члены, усы и бороды.
Одна девочка ничего подобного не чувствовала, хотя бабка не переставая лупила ящиком и колола отравленной грушей всех, в том числе и её.
Девочка на секунду закрыла свои большие голубые глаза, а когда открыла, была уже в воздухе, в полуметре паря над землёй, её кукла парила рядом с ней. Внизу чёрный вояка отбивался от роя комаров, белый – безостановочно чихал, а зелёный – змеёю извивался, катаясь по земле. Пенсионер умирал от сердечного приступа. А из кустов, за которыми скрылись мускулистые женщины, доносились гадкие звуки.
И тут девочка неожиданно со всей силы пнула ногой свою куклу.
Огонь, охвативший танк пенсионера, приостановился у самых его ног. Чёрный замер, увидев, как пуля, выпущенная в него из автомата, остановилась у его лба. Белый увидел, как будто в обратной перемотке фильм, – как выпущенные из подводной лодки торпеды возвратились на свои места. Зелёный повис, зацепившись на лиане над кольями. Мускулистые женщины забеременели.
Девочка снова ударила куклу ногой.
Тут же Чёрный перестал отмахиваться от комаров, Белый перестал чихать, а Зелёный поднялся с земли. Пенсионера отпустило сердце. А у женщин нормализовался стул.
Девочка приземлилась, и, не теряя времени – положив куклу на землю, подозвала всех к себе. Все послушно подошли, образовав вокруг куклы плотное людское кольцо.
– Трости на изготовку!– скомандовала девочка. Все вытянули свои трости в направлении куклы.
– Теперь все снимите очки!– приказала она. Все послушно сняли очки. Под очками ни у кого не оказалось глаз одна гладкая кожа.
И тут все сразу же увидели на месте куклы:
– чёрный – мёртвого арестанта с пулей во лбу;
– белый – белую пристань и ликующую толпу со встречающим его оркестром;
– зелёный – далёкий азиатский бардак с дешёвыми проститутками;
– пенсионер– нех@ёвую пенсию;
– мускулистые женщины – новые квартиры с мебелью.
В это время бабка, тяжело дыша, замерла на месте – избиваемые ею люди вдруг куда-то резко испарились.
Она с надеждой заглянула в автобус, но никого там не нашла кроме выкрашенного в оранжевую краску водителя. Она и его пару раз двинула ящиком и уколола отравленной грушей, но водитель на это никак не отреагировал. Смачно плюнув ему в лицо и, видя как он брезгливо утирается рукавом, – бабка, довольствуясь этой хоть и мелкой причинённой водителю пакостью, вышла из автобуса и пошла к своим вёдрам.
Подойдя к ним, заохала и запричитала. Ведро с грушами было доверху заполнено ощерившимися обнажёнными иглами использованных одноразовых шприцов со сгустками алой венозной крови на прозрачных пластмассовых стенках. Второе ведро – там, где были неспелые персики, было доверху заполнено густой смердящей ацетоном масляной краской.
Бабка поставила на прежнее место перед вёдрами свой ящик, и, усевшись на него, поспешно сделала себе инъекцию отравленной грушей, всё это время предусмотрительно зажатой в её ладони. К её радости – тут же на глазах у неё вёдра снова наполнились прежним их содержимым и она, успокоившись, стала сосредоточенно глядеть попеременно то на груши, то на незрелые персики, – время от времени делая не большие благодарные надкусы от отравленной груши, задумчиво выедая её медовую мякоть и сплёвывая себе под ноги жёлтую слизкую кожицу.
– Проститутки бродячие! – в сердцах выругалась бабка, глядя вслед удаляющемуся оранжевому автобусу.
Август, 2005, Бахчисарай