Жила себе пепельница… Она не была старой, потому что пребывала в том интересном возрасте, когда прошлого уже нет, а будущего может и не быть. Пепельница была зелёного цвета, но не того цвета, который называют изумрудным цветом молодой травы. Цвет её был тускловатым, мертвым, похожим на гнилые водоросли. Это был цвет грусти и тоски, одиночества и забвения.
Пепельница жила в этом доме давно. Она не помнила, сколько ей лет, потому что её существование трудно было назвать жизнью. Пепельницу подарили хозяину в День его рождения. Пепельница была его собственностью. Была, есть и будет…. И так будет всегда.
Рядом с пепельницей иногда стояла высокая стройная ваза. Ваза была молчаливой и романтичной. Она смотрела на пепельницу сверху вниз и жалела её, но жалела как-то так….: с оттенком легкого презрения. И пепельнице было от этого совсем невмоготу. Она делала вид, что дремлет, грезит, и грёзы её были лёгкими, как шевеление занавески в ясный летний день. Она мечтала о том, что в открытое настежь окно ворвётся свежий ветер и на своих крыльях принесёт в эту огромную комнату надежду на что-то светлое и ясное, как день. Пепельница с нетерпением ждала, когда чья-то заботливая рука поставит в вазу нежную белую розу и ваза не будет одна. Пепельница будет слушать ночью их нежное перешёптывание, а утром роза уронит в пепельницу несколько лепестков небесной чистоты.
По субботам к хозяину приходили гости поиграть в карты. Пепельница знала всех гостей и с унынием принимала в себя окурки дорогих сигарет. Она задыхалась от дыма и к концу вечера плохо соображала, что происходит. Её зеленый цвет покрывался сединой пепла, и пепельница чувствовала себя падшим ангелом, который парит над столом, униженный и несчастный.
Но однажды к хозяину пришёл ещё один Гость. Он был молод и полон жизни. Его длинные пальцы как-то особенно держали сигарету, раскладывали карты, порхали над столом, как две большие бабочки, поблескивая красивыми запонками. Это были руки игрока, музыканта, артиста. Молодой бог бережно поднял пепельницу со стола и поставил её на рояль. Расстояние от стола к роялю было подобно полёту. Он длился всего несколько секунд, но пепельнице казалось, что она плывет над этим сизым облаком дыма, над этими людьми, которые ничего для неё не значат, над всей жизнью, которую она прожила – не прожила. Этот полёт был похож на полёт ласточки от рождения к смерти! Пепельница ликовала, плакала, торжествовала. Она летела!
Молодой бог взмахнул красивыми руками и опустил свои длинные пальцы на клавиши рояля. Нежная мелодия ворвалась в прокуренные стены, ударилась в потолок, заплескалась, заискрилась в бокалах с вином, повисла радугой над этой скукой и ничегонеделанием, заиграла на черной поверхности рояля. Она попала осколком в самое сердце растерянной зелёной пепельницы.
Тускловатый цвет, который никогда не радовал пепельницу, вдруг стал изумрудным цветом молодой травы. И только сейчас стало заметно, что пепельница стоит на золочёных ножках, похожих на роскошные туфельки женщины, одетой в чудесные меха. Это была не пепельница, а антикварная вещица, цена которой вдруг стала недоступной для многих!
А музыка рвала на части этот воздух, ерошила волосы молодого бога, путала мысли мужчин, бросала на пол вальтов, дам и королей, ставила на колени тузы, и уже не было места одиночеству и тоске.
Небрежно закрытое окно распахнулось, ударило изумрудную пепельницу, и она подумала: «Я так хочу жить!» Тысячи осколков засверкали в воздухе и упали на грязный паркет. Они были живыми, настоящими той красотой, которой так щедро усыпана трава утром. Звенящая тишина повисла в воздухе звёздами, потому что жизнь маленькой пепельницы сделала свой последний круг.