История трещины на потолке была банальной до невозможности. Старый дом трещал по всем швам и требовал обновления. Но ветер перемен пока не подул в сторону старого дома, и дому казалось, что его жизнь в большом городе близится к концу.
Трещина на потолке уютно расположилась в углу маленькой спальни и настороженно смотрела сверху вниз. Ей не нужны были перемены. Она знала всех обитателей маленькой спальни. Каждое утро, когда солнце заглядывало в большое окно, трещина здоровалась со старым комодом, с важным, пузатым диваном, паучком, который неустанно плел паутину по углам. Трещина приветливо смотрела на настольную лампу с зеленым абажуром и фыркала в сторону зеркала, которое казалось надменным и чужеродным в этой комнатке. Зеркало кокетливо стреляло глазками по сторонам и бдительно охраняло все, что лежало рядом с ним: пудру, помаду, кремы, духи. Вся эта разнообразная дребедень источала такие ароматы, от которых у трещины болела голова, и ей казалось, что она свалится вниз от головокружения. Ароматы были тонкими и изысканными. Они не принадлежали хвастливому зеркалу. Они были спутниками женщины, которая включала зеленую лампу, спала на диване, открывала комод, смотрелась в зеркало, курила длинную сигарету и пила кофе из маленькой фарфоровой чашечки. Ее отражение в зеркале светилось какой-то необыкновенной красотой, сотканной из грусти и печали.
Трещина любила эту женщину, ее отражение в зеркале. Она любила ее присутствие в маленькой спальне. Ей нравилось, как женщина сидит, как она ходит, дышит, выпускает тонкую струйку дыма из прекрасных губ, небрежно и лениво прикасается рукой к любому предмету в этой комнате. Сердце трещины трепетало и билось, когда женщина улыбалась, думая о чем-то своем… Иногда, ночью, женщина плакала. Она плакала громко и надрывно, потому что знала, ее никто не услышит. Трещина ненавидела всех мужчин, которые входили в эту комнату. Мужчины нарушали установленный порядок вещей, были коварными и себе на уме. Они провожали глазами женщину, презрительно смотрели на трещину и спешили потушить зеленую лампу. В кромешной темноте трещина слепла. Она старалась рассмотреть, что происходило внизу, но слышала только какое-то шуршание, шепот женщины, невнятное бормотание мужчины, смех. Потом громко щелкал замок входной двери, охали и скрипели половицы, и наступала тишина…
Женщина тихо сидела в комнате одна. Ей казалось, что она одна! Но трещина была уверена – никто не спит. Печальный комод одиноко и отрешенно сопел и кряхтел, жалея хозяйку, замирал в углу паучок, дремал большой диван, и трещине казалось, что жизнь остановилась.
Женщина включала зеленую лампу, садилась перед зеркалом и, всматриваясь в свое отражение, курила… Слезы тихо струились по бледным щекам. Она оплакивала свои мертвые мечты, потому что точно знала – они не сбудутся. Свет зеленой лампы позволял слезам мерцать любым светом – от небесно-голубого до желтого. Члены узкого круга обитателей комнаты безмолвно соглашались с тем, что слезы – дурной знак и вполне могут стать началом беды.
Сезонность заложена в нас природой, она меняется, и мы вслед за ней. Летом - одна жизнь, зимой- совсем другая. Женщина менялась вместе с природой. Зимой она была подвижной, деятельной. Весной - романтичной и взволнованной. Летом - загорелой, и легкой, как бабочка. Осенью - тихой, нежной, уютной. Трещине женщина нравилась осенью.
Когда наступил сентябрь, и дикая груша постучала веткой в окно, в комнату вошел высокий стройный мужчина. Он был белобрысым и насмешливым, как осенний день. Его очки в тонкой оправе весело сверкнули в сторону трещины, задержались на старом комоде, взглядом серых глаз погладили зеленую лампу и упали смешинками на диван. Все запрыгало, заиграло под этим взглядом и вынесло приговор: это ОН. Он заполнил собой пространство, воздух, вдохнул жизнь в каждую мелочь, заклубился в колечках папиросного дыма, заиграл в складках женского платья, поселился в карих глазах женщины. Трещине казалось, что этот человек жил здесь когда-то, так просто и органично вошел он в жизнь маленькой комнаты.
Женщина больше не играла роль скучающей красавицы, но при этом то и дело испуганно посматривала на своего избранника. Она все еще по-детски обиженно надувала губы оттого , что ее все бросили и никому она не нужна. Она отточенным жестом красивой рукой вынимала из пачки длинную сигарету, прикуривала, и рука ее чуть дрожала. А мужчине было страшно любопытно, какая же она на самом деле, какая она там, внутри. Трещина наблюдала за игрой людей и предугадывала их поступки.
Осенние дожди подталкивали время, ледяными капельками любви висели на телефонном проводе, строили из дождинок замок в чужом осеннем городе.
Трещина на потолке чувствовала страшную усталость. Ей не хотелось нервничать и расстраиваться по пустякам. Приближалась зима, и трещине хотелось спать. Паучок плел свою паутину и нежно укрывал ею подругу-трещину. Спать…спать…спать… Было тепло, и хрипловатый мужской голос убаюкивал трещину, уносил сон в фантастическое будущее. И трещина уже не видела, как засыпает женщина, уткнувшись в плечо мужчины, и как ее волосы рассыпаются по подушке, не слышала, как она стонет в его объятиях, как смеется. Трещина спала…
Она пришла в себя только через год! Кто-то бережно и добротно трудился над ее изломанным телом: замазывал, затирал, выравнивал. Она не очень печалилась по этому поводу, потому что слишком долго жила. Сквозь белую пелену трещина увидела обновленный комод, сверкающую чистотой зеленую лампу, пахнущий новой кожей диван и кокетливое зеркало. Там, на полу, сидело белокурое чудо, одуванчик, сотканный из белых пушистых лучей. Мальчик кого-то смутно напоминал трещине на потолке, и в ее памяти всплывал легкий образ высокого стройного человека, белобрысого и насмешливого, как осенний день…