Рынок погружался в усталость. Его знобило и трясло от дневной суеты. Он так устал от присутствия вечно спешащих людей, от их потных разгоряченных тел, от недовольных лиц, от бегающих глаз. Его большое, натруженное тело ныло и болело, стонало и требовало отдыха. Но торговля шла полным ходом, и казалось, что конец этому безумию никогда не наступит. Рынок падал в обморок, как в пропасть, нырял в бурные воды бесполезного всеобщего движения, плакал от бессилия и продолжал жить. Никто не жалел этот больной организм, никто не догадывался, как невыносимо чувствовать себя заплеванным, залитым грязными потоками воды, уничтоженным чужими сапогами. Он не мог плакать, но непролитые слезы стояли маленькими островками луж на всей площади рынка и к вечеру постепенно высыхали сами.
Все вокруг двигалось, скрипело, говорило, кричало, крякало, пищало, ругалось, хрюкало. Все вокруг продавалось и покупалось. Все было выставлено напоказ, зазывало, привлекало и пыталось понравиться. Зеленела на прилавках петрушка, золотом играли луковицы, краснели помидоры, пыжились в пупырышках огурцы. Стыдливо лежали на чистых салфетках обнаженные курицы, отливала красным и розовым ужасом свинина, телятина, говядина, будто спали тушки кроликов, нутрий, гусей и индюшек. Люди брезгливо трогали мясо руками, переворачивали его с одной стороны на другую, нюхали и лезли в кошельки за деньгами. Воздух был пропитан маленькими смертями и потерями, но запах убитых животных будоражил людей и снова бросал их в преисподнюю городского рынка. Сверкали разноцветной чешуей жирные карпы, бились маленькими тельцами живые карасики, струилась янтарным соком семга, неподвижно застыла камбала, хищно изогнулась в последнем броске щука. Томились в клетках глупые хомячки, морские свинки, извивались в террариумах змеи, ужи и скорпионы, спали черепашки, плавали в банках и аквариумах золотые рыбки, жалобно скулили щенки, плакали в корзинках крохотные котята. Маленькие пушистые комочки не осознавали всей трагедии своего присутствия на этом рынке жизни. Им хотелось прижаться к теплому животику мамы-кошки и, присосавшись к соскам, безмятежно уснуть. И весь пернатый, пушистый, пресмыкающийся маленький животный мир хотел жить, кувыркаться, играть, радовать человеческий глаз. Эти живые игрушки ждали своей участи с удивительным терпением и обреченностью.
Городской рынок с тоской смотрел на заходящее солнце, на движение людей, автомобилей, на бродячих собак, которые время от времени брали в осаду мясные прилавки. Крикливые бабы и пьяные мужики отгоняли их палками, но собаки с завидной последовательностью и терпением возвращались опять. Важно расхаживали между рядами супружеские пары, мельтешили подростки, с глуповатым выражением лица и мобильными телефонами переходили от прилавка к прилавку представительницы древнейшей профессии. С озабоченными лицами и потухшими глазами смотрели на изобилие товара труженики и труженицы города.
Вечер спускался на городской рынок мутным покрывалом, и темнота высасывала свет. В это время суток рынок был лишен каких-либо привлекательных черт. Бесшумный конвой уличных фонарей стоял на краю ночи. Жизнь городского рынка постепенно замирала.
Уставшие и какие-то заторможенные торговцы безо всякой цели ходили по территории рынка, готовили незатейливый ужин, наспех выпивали водку из одноразовых стаканов и усаживались на разбитые ящики, вытянув натруженные ноги. Появлялись опоздавшие покупатели, наспех покупали то, что попадалось на глаза, и спешили домой, к теплому свету своих квартир.
Рынок погружался в сон, вздрагивая иногда от сигналов проезжавших мимо автомобилей. Рынок устал. Он подсознательно почувствовал, что все выходы с рынка закрыты, и теперь его энергия не вытекала из него, как кровь. Городской рынок будто отгородился от большого города высокой стеной отчуждения. Он ненавидел паутину электрических проводов, высотные дома и телевизионные антенны, которые подобострастно смотрели в небо. Он ненавидел теплый свет окон и кричащий свет реклам, лабиринт улиц и темноту тупиков. Городской рынок обожал холодный голубой свет далекой Луны. Он спешил на свидание с ней каждую ночь. Это под ней он лежал, свернувшись комочком, как большой ласковый кот. Луна смотрела на него нежным космическим глазом, разбрасывала вокруг таинственные нереальные тени и гладила большое тело рынка своим светом. Он мог ей рассказать обо всем на свете, пожаловаться на ревматические боли в своих изношенных суставах. Луна нежно прикасалась к его сердцу губами и пела удивительную колыбельную о грусти и любви, о Вселенной и звездах. Звезды плавали в лужах, и вся Вселенная оказывалась здесь, внизу, на рынке. Рынок купался в голубом свете Луны и становился чистым и обновленным. Слабый ночной ветерок, кувыркаясь и шаля, поднимал с земли мусор и, разбрасывая его в разные стороны, превращал его в праздничное конфетти. Каждую ночь городскому рынку казалось, что его большая площадь станет аэродромом для какой-нибудь летающей тарелки с космическими пришельцами. Прилетят совсем другие мужчины и женщины с непонятной философией мироощущения. Эти удивительные существа будут отличаться от землян тем, что не станут продавать и покупать мясо убитых животных, пить водку и отгонять бродячих собак. Они будут жить в гармонии с собой и этим огромным, непонятным и хрупким миром.
В эту ночь пришельцы опять не прилетели. Они, наверное, так и не нашли площадку для посадки. Но городской рынок знал, что когда-нибудь это произойдет. Он с особенной нежностью посмотрел на киоски и магазинчики, которые торговали цветами. Рынок любил и лелеял эти островки красоты. Днем здесь было светло и свежо. Розовым, красным, желтым переливались королевские розы, белой пеной клубились ромашки, кокетничали камелии, флиртовали лилии, напевали что-то орхидеи, шептались маргаритки и крокусы, смотрели честными глазами хризантемы, улыбался белыми лепестками жасмин, цеплялись нежными щупальцами к потолку плющи. Нежный аромат пьянил и наполнял пространство положительной жизненной энергией.
Городской рынок спал, но сквозь сон чувствовал, как рассвет стучится в его сознание далекими голосами уборщиков, неприятным царапаньем метел, скрипом мусорных тележек, лязганьем замков, сигналами автомобилей. Ему не хотелось просыпаться так рано. Он все еще пребывал под впечатлением свидания с Луной. Но новый день нагло врывался в его жизнь, тушил звезды, затмевал Луну. Новый день не любил рассказывать сказки, не хотел мечтать, не умел понимать. Он был слишком конкретным и прагматичным, этот новый день. Он униженно смотрел на солнце и полностью зависел от настроения светила.
Рынок открыл глаза и увидел, что день обещал быть пасмурным. Шел дождь. Небесная вода смывала следы вчерашнего дня, прошлой жизни, мучительных раздумий, ненужных надежд. Дождь затеял большую стирку и деловито разбрасывал легкие пузыри на асфальте. Люди прятались под разноцветными зонтами и двигались, как сомнамбулы. И только городской рынок чувствовал себя так, будто его искупали в чистой воде и одели в новую рубаху. Он начинал новую жизнь.