Он был бессменно виноват.
Смеялось солнце, били ливни,
он молча двигал длинный пат,
а эндшпиль был, конечно, дивный.
Припоминались адреса,
стучала клава, жгли минуты,
и выпадала, как роса,
из писем память. У запруды
желаний плавали бобры,
и грызли разум, как осину,
и ткало времени ковры,
вплетая в них восход и тину,
вращенье тихое Земли,
часы стекали из ладоней
и, затопивши корабли,
он врал, как будто что-то понял…