«Его одежда развивалась вокруг него, как большие крылья…»
Б. Стокер
Дракула – в переводе с румынского языка – дракон, символ силы и отваги.
Посвящается Дракуле, Владу III.
1.
Скользило солнце в толще синевы.
И меж дубрав, расчесанных ветрами,
душистый плед нескошенной травы
катило с гор зелеными волнами.
Блестел сливово спелый виноград,
клубясь в тепле. Перекликались пташки.
А на руках у мамы младший брат
в рукав смеялся вышитой рубашки.
- Смотри-ка, Влад, ты видишь – ангелок.
- То одуванчик, – взгляд лучится карий.
И поднимается улыбки уголок
у малыша князей Сигишоары.
Так хрупки стебли будущих стволов.
Несет река времен тугие воды.
- Запомни, мальчик (хмурит снова лоб) –
нет ничего прекраснее свободы…
2.
…Уныло тучи двигались ко сну,
мусоля замка вздыбленные стены.
Такие взять – не каждому рискнуть,
хоть заручившись копьями измены.
Стоит господарь, горечь на губах.
Не от вины развернуты иконы.
Нет ничего страшнее – видеть страх
богатыря из ордена Дракона.
Мехмед гонцами грамоту прислал:
готов страну не смешивать с костями,
чтоб оттоманский будущий вассал
сдал сыновей почетными гостями.
А бабочку, пронзенную иглой
меж черных крыльев, с розовою пастью –
в коллекцию султана. Как, легко
становятся заложниками власти?..
3.
…Встречала пряным духом Эдирне,
османская жемчужина – столица.
В кольце конвоя маленький брюнет
на смуглые заглядывался лица.
- Ты слышишь, Рада, свисты эти, брат?
Сей воздух, рассекаемый бичами,
не создает для выкрика преград,
но только обрывается мечами…
За пылью улиц высился дворец,
средь миндаля с приятною прохладой.
Так из гнезда орлиного птенец
попал в контекст восточной анфилады.
Чтоб год за годом с чувствами раба
знакомиться, закутываясь в чары.
Пока земля на пыточных столбах
поет под марш турецких янычаров.
И гибнут в муках беднота и знать.
Их выдохи, взлетающие вместе,
запоминать, еще запоминать…
Чтобы однажды быть готовым к мести.
А хладнокровность – взвешенный продукт,
сердечный жар, что закаляют волей
и пониманьем: у тебя крадут
и родину, и душу в частоколе…
4.
…На белый мрамор спущены ковры
Мехмед идет нефритовой фигуркой,
со вкусом тонкой шахматной игры.
- а ну, визирь, тащи ко мне придурка.
- Сказали мне (терпение небес!)
работой слуг богатства не накопишь.
И вот вчера загадочно исчез
изысканный, почти бесценный, овощ
оазисов. На путаный узор
слоновой кости, с чуткостью оленя
вдруг опускает плавающий взор.
Наложница садится на колени.
- Он, кажется, зовется «о-гур-цом»,
у вас, славян, никчемные названья.
Кто ищет вкус, порадует концом.
Какое для гурманов наказанье?
- Ведите всех, созревшие плоды!
Сейчас поймем, о ком стенала плаха.
Пусть ятаган раскроет животы,
как тело – суть Великого Аллаха…
5.
…Отец погиб. Раздоры и война.
И вороньё. И сморщенные вдовы
глазницами распахнутого дна
смывают яд с оставленной подковы
Карпатских гор. Изрублены леса.
А турки, не досчитывая дани,
вдруг отпустили Влада (чудеса?),
чтоб удалить источники восстаний.
В семнадцать лет, что мощное ядро,
готовый пробиваться через камень,
Дракон восходит заново на трон,
и закипел всей ненавистью пламень:
- собрать Бояр! Сомненья торгашей,
ах, что не верят? – пусть об этом скажут!
Из-под крыла я выдворю взашей
тех, кто варил кровавую здесь кашу.
Да ополчайте армию окрест,
на мусульман в жестокую атаку,
Ну что, бояре? – поцелуйте крест –
Всех нА кол!!!
6.
- Валахия, под солнцем ручейки…
Как я скучал... За строками Корана
я в память прятал шелесты ракит –
не заживавшую иссеченную рану…
- Моя земля, тебя освобожу!
Построю церкви, замки в междуречье.
На горле затяну султану жгут,
я на Дунае князем буду вечным…
Как пальцы собираются в кулак,
и выпрямляются заплаканные ивы –
так на щиты ложится черный лак,
идет народ – дубины тащит, вилы.
За трудный хлеб, за веру, за семью,
свалить с груди тяжелую колоду
стекалась мощь славянская на юг
под флаг Дракона, в лагерь воеводы.
И на арабском взмыленном коне
Влад окружен был огненностью горней,
еще в отцовской кожаной броне.
И прорастали в небо корни молний…
7.
…В долине шел карательный отряд
из лучших псов империи султана
На строй из копий павшая заря
купала тени красного тумана…
- Гляди-ка, Влад, с визитом к нам послы,
вот ультиматум – стройные тюльпаны –
не могут без подарка, вот ослы,
и не снимают с головы тюрбана.
Печален лоб и вьющаяся прядь.
- Сейчас цветы, а с ягодками после.
Чтоб шапкам головою управлять?! –
забейте в них серебряные гвозди…
…И в отраженьях ярости мечей
перемещался Влад летучей мышью.
А взгляд горел, как тысяча свечей,
и обжигался турок, духом нищий.
И покорился. Много взято в плен.
Пускай Мехмед любуется на знаки,
садами – смерть, качающийся тлен –
Всех нА кол!!!
8.
Текла вода, кристальный моря дар,
сводила зубы колкостью мороза.
И поднимались церкви, города.
Трепали свет валашские березы.
Благоухала, вновь обретена,
укрывши буком горные породы,
семи ветров свободная страна,
дарила мед румынскому народу.
Кто правит мудро, честностью основ,
берет налоги с меньшей меры частью,
тот развивает бурно ремесло
и создает иллюзию о счастье.
А на скале угрюмой в неба эль,
как будто в ожиданье новой драмы,
смотрела родовая цитадель –
над горною рекой стоящий замок…
9.
И полюбил. Судить ли о любви
тем, кто зажат влиянием прогресса.
Стремленье разделённых половин
познали Влад и милая Агресса.
Но только факт история хранит,
что до поры поместится на вертел –
и, может быть, расплавиться гранит
на разнице желания и смерти.
В раскладе карт мигнул венгерский туз,
у северян, в богатом Семиградье.
Ведь с турками расторгнутый союз
не заменить легендами о Владе.
И обступили порох и мушкет,
что колдуны, кладущие на гроб цепь,
очаг любовный в каменном мешке
за серебро упрямые саксонцы.
И Влад бежал, а горькая полынь
хлестала щеки будущему веку.
Раскинув руки, с башни, со скалы,
безмолвно в захлебнувшуюся реку
любовь упала – гордость или жизнь?
Что выбирает нерв самоубийцы?
Лишь пустота виденьями дрожит
и леденит мужающие лица…
10.
- Созвать дружину, братья, за мечи.
Покаются предатели-соседи.
Пускай дуга карпатская кричит,
и на щитах пылает отблеск меди.
Увидит боль святой Варфоломей.
Венгерский люд мне полночью оплатит.
Хотели зла?- так буду я злодей,
что разучился желчью в небо плакать.
Моя земля, я слышу, как звенят
колокола. Огромная клоака.
Убейте всех, убейте и меня
Всех нА кол!!!
11.
И превращен, жестокий – в палача.
А рай сменён реальностью Аида,
И лишь тела пронзенные молчат
в средневековой тайне геноцида.
Где каждый пятый, вырезан, в петле.
И побеждают выплески эмоций
расчет холодный. Крепостью в седле
сметая тени, брошенные солнцем…
Хоть Папа Римский выделит бюджет,
кому нужны крестовые походы? –
подбрось монет сгнивающей меже,
копилка смерти принимает роды.
Кто виноват, что не было огня,
в Европе, рассыпающейся просто?
А, кто казнил, того же и казнят –
мечи обычно обоюдоостры.
Общественного мнения вердикт
надежно приспосабливает серость.
«Пил кровь» – а тут, как не верти
отступником является от веры.
Прекрасный шаг, достойный королей.
Чтоб утопить потомка в алой краске,
насилье, грабежам на много лет
взамен казны и глав кровавой сказки.
Какая сказка – шлягер на века!
В манящий ужас открывает створки:
вампиры, зубы цвета коньяка
довольно прочно сели на подкорке…
12.
…Влад не кричал, но бился до конца
Двенадцать рук, ударами калеча,
снимали с глаз отчаянность юнца,
когда вонзался новый наконечник.
Уже пробит с двенадцати сторон,
похож на застывающую лаву,
он видел плёс, тела ветвистых крон…
и винограда гроздья…
- Обезглавить!
И хлынул мед полей в древесный тюк,
а на боках размазывая стоны,
отправили исламскому вождю
отрезанную голову Дракона.
А труп захоронили под порог
в монастыре снаговские монахи –
«Забудь надежду, всяк сюда…» кто смог
ступить на путь защитника Валахии.
13.
…Разрывы туч стекали по луне,
как волчий вой на ноющую рану.
А со скалы, на черном скакуне
спускался Влад к ночному автобану…