(трагедия)
Я служил тогда в штабе тыла
И валял, как умел, дурака.
Ты ж была боевая кобыла
И глядела всегда свысока.
Ты ходила ночами в разведку
За говяжим, видать, языком.
Ты стреляла, наверное, метко,
И скакала семь суток легко.
Я всегда провожал тебя, дура,
На задание, сердце скрепя.
По-пластунски ты шла, и аллюром,
Портупеей ничуть не скрипя.
Я желал тебе только удачи:
Пальцы были бы - я бы скрестил.
И не видел никто, как я плачу,
Ни ячмень, ни овес мне не мил...
Но однажды, росистым рассветом
Ты вернулась с заданья одна.
То есть, как бы, наездника нету.
И теперь ты ответить должна!
Что могло быть, скажите, нелепей?
Что могла ты сказать, боже мой,
Им про белогвардейские цепи,
И о том, кто поник головой?!
Тебе голову стали морочить,
Взялись конские парить мозги:
"Может статься, тогда за рабочих
Комсомолец нечестно погиб?"
Ты молчала, терпя униженья,
Но народ на расправу был скор.
От сомнения до обвиненья
Очень короток был разговор.
Мы, в конюшне, тогда обрыдались.
Я хотел зарубиться косой!
В штабе тыла в тот день обжирались
Дефицитной такой колбасой...
Я, друзья, стопроцентно уверен,
Молодежь скажет: "Всё это гон!
Всё ты врешь, как всегда, сивый мерин!"
Только правда здесь всё. Игого.