Я услышала стук в окно. Распахнула. Веселая компания ворвалась и нарушила наше уединение. Я потеряла нить разговора со своими «я» и переключилась на гостей. Ветер, как всегда, пришел со Звуками и Запахами, которые напомнили мне, что Ночь уже наступила. Звуки тихие либо надрывные, Запахи приятные. Одним словом – Ночь.
Завязался тихий разговор. В него время от времени встревал Он. Это создание, живущее на кухонном шкафу, выдуманное мной только что, из пыли и грязи выплывшее и являющее собой ни что иное, как сгусток моей фантазии, говорило что-то типа: “Уже около двух часов ночи”, “Холодновато”, а в основном молчало, так как не существовало вовсе.
Каждый говорил о своем, и все друг друга понимали.
Временами давала знать о себе Гадость, сочащаяся из-за двери, куда мы дружно и весело выперли Настоящее, мерзко воняющая псиной, либо врывающаяся воплем с улицы, куда мы вытолкали все остальное.
Дискуссия продолжалась. Ждали главного, всеми любимого гостя – Тишину Ночного Города. Она пришла и сказала, приложив указательный палец к губам:
– Ш-ш-ш.
Все притихли. Переговаривались молча, каждый о своем. Все друг друга понимали. Мое Настроение сидело за окном и тихо перемалчивалось с Одиночеством, сидевшим рядом на подоконнике.
Гадость визгливо залаяла с улицы. Все недовольно поморщились.
– Собака залаяла, – сказал Он.
– Хочу счастья, – вздохнуло Настроение.
– Как всегда, маленький глоточек, – усмехнулась Мысль.
– Хотелось бы светлого, чистого, настоящего.
– А попросишь-то всего глоток.
– И получу глоток.
– Не любишь рисковать?
– Дело не в том.
– В чем?
– Мне кажется, сколько не проси, все равно больше, чем положено, не получишь.
Мысль промолчала.
Одиночество просто дышало и думало, как всегда о Мечте. Мечта сидела и думала, как всегда об Одиночестве.
Вдруг заверещала с улицы Гадость.
– Машина сигналит, – сказал Он.
– Если бы все время одной, как было бы спокойно, – воскликнула Мечта.
– Это вряд ли получится, – сухо ответила ей Мысль.
– А ты только представь, что одна, без Гадости, без соседа, без кого-либо. Просто живешь. Просто думаешь.
– С ума сойдешь.
– Уверенна?
– Нет.
– Хочу так, – сказала я, и все со вздохом посмотрели на меня.
Одиночество взяло Мечту за руку, и каждый из них заговорил о своем.
Вдруг Звуки стали надрывными, истерическими.
– Чайки орут, – заворчал Он.
– А мне нравится, – сказало Настроение. – Есть в этом звуке что-то печальное, несчастное, рвущееся на свободу и, в то же время, свободное, и почему-то зовущее и…
Гадость прервала рассуждения поскребыванием в дверь.
– Собака чешется, – сказал Он.
Гадость выпрыгнула на улицу и загрохотала по дороге.
– Машина едет, – сообщил Он. – И вообще, утро наступило. Уже около пяти утра.
Все оглянулись. Ночь таяла и стекала ручейками со шкафчиков, столов, холодильника, стен и бурным потоком неслась под дверь. Утро лезло в окно, таща за собой Гадость.
– Ну, теперь мы от нее не отделаемся, – сказала Мысль.
– Не люблю я ее, – подхватило Настроение, – вечно мешает. Пока еще терпеть можно, а через полчаса осточертеет.
– А днем что будет? – усмехнулось Одиночество. – Можете не отвечать.
– Тишина ушла, – сказала Мысль.
– Я ее понимаю. С Гадостью в одном помещении трудно находиться. Да что там – невозможно! – ответило Настроение. Оно все еще сидело за окном. – Вот смотри, ночные Звуки уже тоже ушли. Уходят Запахи. Я, ты, Мечта, Одиночество и она, – Настроение кивнуло в мою сторону, – через пару минут спать пойдем. И все.
– И все… – повторила я.
– Да, да. Спать, а потом проснемся и рука об руку с Гадостью целый день проведем, – продолжила Мысль. – Сколько бы мы не собирались тут: хоть каждую ночь, хоть через ночь, хоть ночь в году, Гадость не изменится. Мы – да, а она – нет.
– Значит, все напрасно? – спросила Мечта.
– Не совсем, – ответила Мысль. – Ты подумай, что будет, если мы не будем собираться здесь, хоть изредка.
– Я сдохну, – ответила я вместо Мечты.
– Все мы сдохнем, – кивнула Мысль.
Гадость зловеще загрохотала трамвайными путями, распугав последние ночные Звуки.
– Трамвай первый пошел, – Сказал Он. – Пора спать.
– Он прав, – вздохнула Мысль.
Настроение забралось в кухню, и я закрыла окно. Исчезли Запахи.
Гадость врывалась все чаще и чаще. Мы посидели пять минут молча.
– Пошли, – нарушила молчание Мысль.
– Вот и все… – вздохнула я, и все четверо грустно на меня посмотрели.
Я открыла дверь. Гадость хлынула на кухню. Впятером мы преодолели коридор, вошли в спальню, легли и, перекрестившись, откинулись на подушку.
– Что же будет, когда проснется? – вздохнуло Настроение, кивнув в мою сторону.
– То же что и вчера, и позавчера, и неделю назад: страдать будет из-за Гадости, – забормотала Мысль. – Все. Спим.
ЭПИЛОГ
Он сидел на своем обычном месте, куда посадило его мое воображение. Сидел ли? Нет, конечно. Его же нет на самом деле. Но это уже десятый вопрос.
Гадость обступила его со всех сторон. Он отвернулся к стенке.
– Скучно, – сказал Он.
(14.09.1998)