Лёхе Лазовацкому
Всё постоянно было холодным и синим.
Синеглазой пустыни сияющий вежливый скальпель.
Синий день, пересохший, как горло с похмелья, сиплый.
Квинтэссенция синих, до боли любимых пальцев.
Это место, где выдохлись все, включая циклоны,
Раздробившие массу династий и споров о «верхе» и «низе».
Это синий соблазн, без наречий, как маска актрисы,
Под румянцем скрывающей бледность испуганной страсти.
От развалин условностей – Что ты на это скажешь? –
Остаётся лишь натиск изменчивых синих буден.
Пришёл карнавал. И вновь, оступаясь, буду
Над опилками в синем шатре шастать.
В этом месяце парализован воздух.
Синим пламенем плачет далёкий айсберг.
Синим эхом в висок – резонанс – счастье.
И безумие часто имеет форму –
В затяжном прыжке, невыносимо жарком –
Лёгких туфель канатной плясуньи и синего шторма.