Неоновые Пожары

***

Муаровые вечера истлели в подворотнях.
Я так устал от этих городов, где тишина
И шум – одно, где Солнце с каждым мигом – всё бесплодней,
Где радости и горю – одинакова цена.

Еретики, в вибрациях зари ища осадок,
Устало взвешивают колыбели и гробы,
И в каждом взгляде беглых – равноденствие досады
И разочарованья в странных фокусах судьбы.

За небылицы сватаются огненные зори,
А плеск Безбрежности перекрывает плеск весла.
Никто из них не видел контур Твой, бегущий к морю.
Никто не верит в то, что Ты когда-нибудь была.

И я – не принц, и Ты, конечно, вовсе не принцесса.
Какие есть, одетые в бинокли темноты.
Не удивляйся, если я когда-то стану лесом,
И я не удивлюсь, когда пожаром станешь Ты.

Ты рассмотри меня извне, увидь, какой же есть я,
Привыкни к наважденьям, что в моей темнице спят,
И лишь тогда: приди ко мне – то ли наградой, то ли местью
За то, что я так преданно, так долго ждал Тебя.

МЕЖГОРОД

Межгород суставы шлагбаумов точит
О приторных трав оголтелое самбо,
О вязкое кружево лунных обочин,
О мнимую шаткость бродячих сомнамбул.

И чудится чаще дыхание левье,
А в воздухе дымчато реют распятья.
Лунатики бродят по кронам деревьев.
Её притяжение – словно проклятье.

Спроси их, зачем же над ними нависла
Такая студёная, льдистая бездна?
Они тебе скажут, жонглируя смыслом,
Что в полночь ходить по деревьям – полезно.

… От этой ходьбы никакой нету пользы.
Лунатики знают об этом прекрасно.
Но люди всего: обручальные кольца
На свадьбе безумья и мудрости грязной.

Ни вздорной тоской, ни усидчивой болью
Они не заплатят тебе за заботу,
За оторопь снежную в лесьем подпольи,
За медные блёстки далёких высоток…

Они обрастут ноябрями и хвоей,
Придумают мир и воздвигнут за полночь,
И вновь пропитаемся мы синевою,
Фильтруя душой серебристые волны.

Ты явишься к ним во мгновение оно,
Когда все на свете уснут безвозвратно…
Созвездье Колибри – твоим камертоном –
Поёт в Авиарии Неба бесплатно…

За вечером – полночь, за полночью – вечер.
Буксуют часы по серебряным будням.
Играют в рулетку туманностей печи
И на кон поставлен единственный спутник.

Твоим арбалетам отказано в визах,
А хворостом марта назначены кобры.
Но ты будешь – штормом, муссоном и бризом,
А я буду – вспыльчивым, грозным и добрым.

Ты спрячешь меня и с тобой я – исчезну.
Ты спросишь меня и тебе я – отвечу.
Ходить по деревьям, поверь, бесполезно.
За вечером – полночь, за полночью – вечер.

И вновь – под Лунария датскою лампой,
Под травмою вымени небьего взора,
Под лунной гримасы довлеющим штампом
Походкой сомнамбул трепещет Межгород.

***

Мы скользим
Глубоководными моллюсками
Этой непрозрачной и вечной нежности
И загвоздка в том что
Хоровод голограмм
Впитал беззащитную капель смыслов
Но ты никогда не спросишь
Отчего я так хмур
А хмур я оттого что
Векторы твоей и моей мудрости
Целятся в разные яблоки
А твоя мимика
Стала клеймом клоуна
На моём лице
И каждый раз
Случайно встречаясь
В необозримом настоящем
Мы стараемся не узнать друг друга
И это у нас не получается
И тогда случайное кажется отрепетированным
А случай – это футбольный мяч
Внутри которого зародыш
И ты всегда найдёшь причину
Быть вратарём

МАВЗОЛЕЙ

1.

Здесь зори-близняшки мгновенное старят.
Не злись! – эта тризна не только по нам.
Под оргией слитка расплавленных зарев
Стоит Мавзолей человеческим снам.

В торжественный анабиоз Мавзолея,
Бесстыже фальшивя, вонзается гром.
Заря продувает туманом аллеи
И в сквере гадает заря на Таро.

Так быстро осыпались храбрые стены
Моих монолитных литых крепостей!
Твоих ледоходов вскрываются вены.
Твои попугаи верны темноте.

Здесь водят валькирии за руку умрых.
Баюкают зарево веки страниц.
Не стоит сдаваться. Придя в этот сумрак,
Мы с первой секунды – упавшие ниц!

Здесь книги забыли язык человечий,
И ветер – портреты на зданиях стёр.
На некий Исход опоздали предтечи.
Мы лишние здесь. Не печалься. Пойдём!

От нечего делать шумят парусами
Заброшенных яхт – поколения муз.
А мёртвые с мёртвыми справятся сами,
И ты в этом мире – уже ни к чему.

2.

И у наших героев осыпались маски,
И под ними – мутантов увидели мы.
От такой неуклонно-безжизненной ласки
Только лёд может таять, таясь от зимы.

Дребезжали цветы в легкоплавких туманах.
Оказалось, что Сумрачный Бог – шарлатан,
Но и мы, оказалось теперь – шарлатаны,
Его верные слуги из звонкого льда.

Оказалось, что хрупким уютнее – в домне,
Чем в окопах безжизненной злой синевы,
Что не только лишь мёртвые мёртвых не помнят,
Что забыли давно и живые – живых.

Оказалось, что есть только заросли молний
В непролазной чащобе воркующей тьмы…
Нас теплом никакая звезда не наполнит.
Только мы расточаем тепло, только мы.

***

Мы с утренней бренностью дружим,
Пока прогорят фонари,
Мы слишком мятежны внутри
И слишком спокойны снаружи,

У нас – переспелые души,
У каждого – три,
Мы – пленники каменной суши –
Уснём в ожиданьи зари…

ХОЛОДНЫЕ РУКИ

Холодные руки... Не страшно! Согреем –
Над пламенем розовых робких свечей…
В холодные руки ловя канареек
В течении наших холодных ночей…

Не трогай меня: слишком холодно – руки…
Селена – и та: не решилась прильнуть…
Капризные жёлтые бухты разлуки –
Гвоздики, которыми выложен путь…

Приветствия ради приличия… Что же?
Есть те, кто рад видеть меня докрасна!..
И если запрет на прозренья наложен,
То я, вероятно, уйду, где весна…

И своры голодных собак у собора…
И вспыхнувший купол, и крест – как фитиль…
Но вдруг промелькнёт огонёк сквозь зазоры
Измученных глаз, поглотивших всю пыль…

Ты смотришь, как прежде – чудно, даже чудно…
Ты прячешь подошвою сгусток золы…
И снова сверкают глаза изумрудно,
И руки становятся снова теплы…

Железные буквы в бумаге у книги…
На каждой странице – дубовый листок.
И я не распутаю эти вериги,
Ведь ты – этой веры жестокой исток…

Грейпфрут вместо солнышка на горизонте…
Никто не сказал – где твоё, где моё…
А кладбище нашей любви – на ремонте…
Кто знает, быть может, починят Её?!.

Как двое фламинго – у фрески церковной -
Стоим, на – ступени, на спину моста...
И ты… Ты такая хорошая! Словно
Чудовищем ты не была никогда!..

***

Беседы двух вслепую и при свете лиц,
Без завершения и, кажется, начала…

Не замечала на плече затёкшем – птиц…
Мне очень нравилось, как Ты мне отвечала…

(Я мог бы отобрать себе здоровых жён)…
Ты нравишься мне не цветущая: больная,

И чем бледней лицо, тем больше я польщён.
Но что мне нужно от Тебя? Прости. Не знаю.

БЛИЗОРУКОСТЬ-ДАЛЬНОЗОРКОСТЬ

1. ДРЕЙФ ПОЛЮСОВ

Ты стояла у входа в Храм,
Не решаясь войти,
Ведь если бессонница загнала бы тебя внутрь,
Ты начала бы зажигать свечи,
Тысячи розовых свечей,
А ты боишься, увлёкшись этим,
Забыть Бога.
Эти розовые свечи зажигал я.
Я прибежал сюда,
Чтобы увлёчься зажиганием свечей
И за этим занятием забыть Бога,
И от моей руки
Погибла не одна тысяча их,
А позже я долго стоял в растерянности.
И всё, чего мы не знали,
Так это того,
Что золушками работают оборотни,
А тот детский смех,
Который мы издавна слышим,
Доносящийся отовсюду –
Это смех Бога,
Ведь Он –
Всего лишь ребёнок.

2. ДАЛЬНОЗОРКОСТЬ

Я верю в Тебя. Так явись же скорее!
Захочешь: и я – заморожу тебя.
В мгновение ока. Захочешь – согрею.
Опять заморожу. Согрею опять.
Среди пустозвонных молекул лавины:
Быть ярче, заметней, чем снег – захотим.
Но мы упакованы в зорях невинных,
Рассеяны пылью на Млечном Пути.
Пожалуй, мы слишком рассеяны. Дробью
Галактик кадрящих, гормонами гроз…
Мы – сами себя лишь слепые подобья.
Мы – сами к себе безответный вопрос.
Судьба искони ошибается часто,
И Зверь тиражирует эти миры.
Метель – обнажённый, бессмысленный пастырь,
Плодящийся демографический взрыв…
И в этих лоснящихся капсулах снега
Записано всё, что уже прочтено:
Мистерий неслыханных библиотека
За чьим-то вспотевшим ослепшим окном.
Ни стоят вниманья в такой ипостаси
Живые, горячие наши слова.
Пришли – просто так. И уйдём - восвояси.
Весна (переводчица снега!) – мертва.
Судьба ошибается чаще и чаще.
На жгучих ошибках не учится мир.
И очень не хочется слыть здесь пропащим,
Таким же, как те, что зовутся людьми…
В разгромленных храмах молчат сабантуи,
И снежные письма летят в тишине.
Пусть думает твердь, что конверты – пустуют,
Но кто-то сумеет прочесть этот снег.
Ты видишь? Мы чувствуем только друг друга.
Себя мы не чувствуем. Скипетры спят.
Пока по карнизам вальсирует вьюга,
Я слишком рассеяно верю в тебя…
И чтобы увидеть друг друга вживую,
Нам все эти вьюги придётся прочесть,
Придётся признаться, что мы – существуем,
Что Мы, ощутившие оттепель – есть.

3. МАТРИАРХАТ

Эти дали, наверно, и правда, паяцы,
Эти липкие недостижимые дали,
И сегодня – не молнии – в полуподвале
Заводного роддома Вселенной родятся.
Сухопутная зависть гнездилась так юрко
На табло парусов – голограммой пузатой.
Я воздушные кратеры щупал в пассатах,
Чтоб увидеть за ними – Лицо Демиурга.
Демиург – это Ты. Ты устала быть разной.
Тебе нравятся остросюжетные пляски.
Ты готова в любое мгновение – страстно
Одеваться в любые бесстрастные маски.
Кавалькада корветов чудачила сонно,
Хороводы водя по орбитам сознанья…
Ты воздушные ямы сверлила в муссонах,
Чтоб спуститься ко мне и моим покаяньям…
А хрустальную палубу мял гоголь-моголь
Океана, и я в мракобесии – замер.
Мы забыли, что мир можно ласково трогать
И облизывать можно весь мир языками…
Ночевали закаты в коралловых рифах.
В их орнаментах чудились чьи-то картины.
Здесь муссоны с пассатами станут единым
И бесценным театром русалочьих мифов.
Все пиратские мысли разбрызганы всуе.
Океанские прерии днесь серебристы…
Мы с тобою, наверно, и впрямь: декабристы.
Мы увидим себя, когда нас нарисуют.

4. БЛИЗОРУКОСТЬ

Зачем нам безбрежное зренье? Чтоб Хаос
Безбрежный разглядывать? – Скучно!..
Вот стол. Вот свеча и в стакане какао.
Нам дальнее зренье не нужно!
Моя близорукость – твоя дальнозоркость,
И этим исчерпано зренье.
Мы смотрим на пятна камина – с восторгом,
На дымное время – с сомненьем,
И видим друг в друге – слепыми глазами:
Помарки строенья Вселенной.
Пока мы не видим границ, мы и сами
Безбрежны, а значит, нетленны.

ЗАКАЗНЫЕ СТИХИ

Пишу на заказ. Заказные стихи.
Сказала: «Пока обо мне не напишешь,
Ни шагу ко мне, ни, тем более, ближе!..»
… То грешен, то свят (ведь смываю грехи),
Но этот... Писать на заказ... Для поэта –
Я слышал – немыслимо! Это же: грех! –
Не просто, а: смертный, ужаснее всех!
И все ведь грехи как грехи. Только этот...
Обочину сумерек я созерцал,
Стоял, неподвижный, в провале зерцала...
Но ты мне сказала. Но ты мне сказала.
И я за минуту стихи написал.

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

1. АЛЬБИНОСЫ

Проспекты, мощённые дымом и рыбьим гипнозом,
Мощённые вальсами площади тьмы,
Настойчиво требуют Чуда у Небьего Босса,
Но слышит не Высь эту ярость, а – мы!
Сгущаются все расстоянья и годы – в забавы.
Создатель куёт: за Словами – Слова.
Болят у теней Вифлеемских, раскосых – суставы,
У Солнца – лучи, у меня – голова.
Болит от затишья седая-седая саванна
И удит из клювов у сов детектив,
Но связки бесплодные голосовые так странно
Болят у немых от рождения птиц.
А в море звенит эмбрион Атлантиды.
Закаты-метисы меняют режим.
Теням запрещённым нужна неподвижность зенита,
А телу нужна – пересадка души.
Там небо линяет: шестое, седьмое, восьмое… –
Возьми дирижабль и взмой налегке!..
Когда же навеки волна океанская смоет
Мои имена на прибрежном песке?
Когда наконец перестанет, хватая кометы,
Жонглировать ими закат-альбинос?
Растерянным душам нужна пересадка скелетов,
А взломанной мудрости нужен гипноз.

2. ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Мы думали, что в магме наваждений
Дрейфуют наши тени средь огней,
Что все тела отбрасывают тени,
А в темноте не может быть теней.
Но тени стали нашими телами,
И в тени эти наша боль вросла,
И в тени поселилось наше пламя,
И тени сбросили с себя – тела.
Температура нас взяла в ладони,
И в мире тщетно мы искали тень...
Мы думали, что бешенство агоний:
В Небытие – последняя ступень.
Но боль была всего побочной ношей
Побега из пожизненной тюрьмы.
Мы сбросили свои тела, как кожу,
И белыми тенями стали мы.
И мы, сияя от преображенья,
Взглянув назад, узрели за собой,
Свои святые тени-продолженья,
Мерцающие дымкой голубой.

ПОМПЕИ

Мы побежим, словно первые люди,
Дикие люди, в неистовстве диком,
Всех махаонов в траве перебудим,
Цвета маренго и цвета индиго.
Мы окунёмся дельфинами в лоно
Пыльных Помпей с затуманенным взглядом.
Мы перейдём через все рубиконы
И переступим любые преграды.
Мы препарируем мрак ежедневный
И, притворившись, что бусы шамана,
Чётко услышим, как нервно и гневно
Дышит взрывная туника Вулкана...
Землетрясение вводит тревогу
В жабры ночных субмарин и корветов,
Хвастает мне поднебесье ожогом
Алым под самой лопаткою... Это –
Сердится звонкая Девочка Нега,
Солнце моё – на меня, потому что –
Я не ищу её всюду, с разбега,
В городе N, безнаказанно чуждом,
И не бегу по следам в Межгородье,
И не звоню, прорываясь сквозь зуммер,
И не спешу обменяться с ней плотью
В городе, недосчитавшемся мумий.
Солнце моё безнадёжно сердито
Из-за того, что сейчас же, сегодня,
Я, всех забывший и всеми забытый,
Не украду её из преисподней,
Не обниму её раз и – навеки,
Скомкавшись в паранормальное «Близко»...
Поезд швартуется к берегу Неги,
Веруя землетрясения брызгам...
Сквозь инфантильную ярость Везувий
Странно сигналит мне алым на чёрном:
Я, измождённый в его хищном клюве,
Должен судьбу свою встретить – покорно.
Тонкие мускулы антициклонов
Жадно боксируют шквалы морские,
Чудища обескуражено стонут,
Тонут в шипеньи чернильной стихии...
Это – волнуется Девочка Нега,
Солнце моё – оттого, что – мечтает,
Чтобы сейчас же, пока не растает,
Я отыскал её в городе снега...

ХОККУ

Бог, когда создавал женщину,
Очень увлёкся…
Как прекрасно увлечение Бога!

НЕРАСТОРЖИМЫЕ

Из дебрей уюта, космической дрёмы,
Задворок Вселенной – летят миражи.
Богини и боги спешат на паромы –
Искать на Земле половинки души.

Богини, рождённые бездной кочевьей
На том берегу безмятежной реки,
На землю пришедшие в облике девьем,
В себе никогда не узнают богинь.

Вселенная, зверь-одиночка, петляет,
Линяя, среди их мерцающих лиц,
А души их мчаться к Земле, накаляясь,
Спешат к бессердечным, в обитель Земли.

Они приземляться и здесь обнаружат
Людей миллиард с миллиардом сердец,
Мохнатые тропики, птиц неуклюжих,
Приливы и замки в сквозной немоте.

Когда обнаружат, что люди – с сердцами,
Забудут тотчас, что богини они,
И вскоре привыкнут они быть и сами
Обычными дамами, павшими ниц.

И будут на пальмах вить гнёзда тайфуны,
И год юбилейный настанет луне,
И дети узнают, что значит быть юным,
И ты безнадёжно понравишься мне.

Ты тоже такая, одна из немногих
Богинь, позабывших себя в ворожбе
На хаосе, ты не уложишься в сроки,
И ты – не узнаешь богини в себе.

И ты не поймёшь, что способна быть чудом,
И боль не будить в околевших сердцах,
Но я свою душу в тебе – раздобуду,
И будет душа – тяжелее свинца.

Ты станешь грустить по краям незнакомым,
Где тысячи лет ты жила, и теперь –
Пойми, что Земля тоже может быть домом,
И я – безнадёжно доверюсь тебе.

И в это мгновенье сольются стихии,
Живые и мёртвые станут – одно,
И ты не узнаешь, что ты и другие
Богини – пускай неосознанно, но –

Найдут для себя в этом мире бездонном
На роль своих спутников в этой тени –
Богов, в человеческом теле рождённых,
На время забывших, что боги они.

ГЛЕТЧЕР

Ты злишься на тех, кто проносится мимо,
На в Небо стремящихся тысячи царств.
Но знай: гидрофобия туч излечима
Со смертью больного – без всяких лекарств.
Вот: космос – эфирный ледник Мирозданья,
Он – царь недотрог, Он – кристальный хаос,
Он – вакуум льдистый, Он – враг осязанья,
И в нём – очаги есть: проталины звёзд.
О да, чем прочесть фолианты землян и
Лунатиков, лучше прочтём – марсиан
Нетленную библиотеку. Бураны
И бури – их клич, приглашенье, капкан.
Но вспомни, пожалуйста, что побудило
Тебя – вновь родиться на этой Земле,
И всё позабыть? Этот омут светила,
Проталина Солнца и глетчер – беглец
Беснующийся из пространства в пространство –
Не властны тебя заманить к слепоте.
Усталость полна ещё сил и упрямства.
Презрение к женщинам. Зависть звезде.
Пойми: монастырь мой – весь мир, и гарем – он,
И лишь потому мне уюта в нём нет.
Весы равновесья не любят, и где мы,
Воздушные, будто сентябрьский снег,
Которые их неподвижность нарушат?
Пойми: небеса – необъятный ледник,
Весы Мирозданья – качели, и души
Всю жизнь свою – кротко тоскуют о них.

НОВОСЕЛЬЕ

Мы были соседями по колоннаде,
По солнцу, по дому, по ритму печали,
Сдирали обои и в стены стучались,
И стук был услышан, и дом стал наряден...
Мы стали соседями в калейдоскопе
Цепей, полюсов, гравитаций и трюмов,
И тут же забыли, как слепо, угрюмо,
На ощупь мы шли по случайностей копям...
Неистово лунные дюны звенели
В ноябрьских лужах, взрыхлённых кибиткой,
И клоуны плавились бережной пыткой,
А мы так бессмысленно шли по туннелям!..
Ступени, скрипучая хроника спящих...
Межрёберный рейс неземной эскадрильи...
Мы даже не помним теперь, чьи же крылья
Несли нас вперёд, над саванной горящей...
Мы в прошлую жизнь родились – близнецами,
А в этой мы станем – душою единой,
Вертутой ночлегов и грёз апельсином
Друг с другом мы будем делиться веками.
В дымящийся сгусток весны прозорливой
Сплелись наконец наших душ самородки!
Отныне нам знаменем на подбородке
Луны развиваться – в судьбы объективах.

***

Не станем воспитывать хаос, не станем
Внедряться в мозаику таящих льдин.
Мы выжили в тысячелетьях скитаний,
Мы столько узнали, а жизнь – впереди!
Она – бесконечная кинопремьера,
Где крошатся мысли от пристальных травм.
У нас впереди – бесконечные эры
Непрожитых жизней в далёких мирах.
И эти миры мы сплетаем в созвездья
По принципу времени, а не пространств...
По курсу титаников мчатся безвестья,
Дожди-иноземцы идут на таран...
И наше грядущее ждёт нас, как будто
Мы – крохкого времени поводыри,
Следим, чтобы вдруг перекладины суток
Не рухнули в прорубь истлевшей зари.
И нас, белоснежных, оно повсеместно,
Грядущее наше, дождётся. Вражда
Его не коснётся меж миром и бездной...
Ему больше нечего делать как ждать.
Неспешно врастаем в песочную бронзу.
Спешить ли? Бежать ли? Всё это смешно! –
У нас впереди – невесомое солнце,
Которое нам навсегда включено.
Уйдёшь иль вернёшься, забудешь ли коды,
Умру – не умру ли, усну ль – не усну... –
У нас впереди – бесконечные годы
Непрожитых жизней, сведённых в одну.

КОМИКСЫ

Ответь за убийственный шёпот мигрени
У башни – больной крепостной головы.
И вскоре залив этой башне изменит,
Уйдя навсегда в веера синевы.
Я между двумя автострадами мира,
Я – около леса, но возле крестов.
Я был в прошлой жизни бездетным инжиром.
Теперь в моей сумке – коллекция льдов.
Но ты за безмолвие купишь доверье
И спросишь меня о значении дней.
А я покажу тебе птичие перья:
Любого волшебника птица сильней!
У горной воды, охлаждающей море –
Древесная хижина – наша с тобой...
Здесь пляж – в десять метров – в костях инфузорий.
О скалы стучит португальский прибой.
Три шага вперёд и три шага к пучине –
Вся бухта, весь берег, и негде ступить...
Наш рай под светилом оранжево-синим
Скала оградила от адских орбит.
От этой скалы подкурить даже можно,
Когда накаляются глыбы звездой.
Мы смотрим на парусник неосторожный,
Который поранил волну быстротой.
Я был в прошлой жизни инжиром, который
Ты съела на завтрак в хоромах дворца.
Наш крошечный рай утопает в узорах
Воздушного звёздного протолица.
А ты была – новорождённой душою,
Ни разу ещё на Земле ни была,
И вот – ты явилась в пространство чужое,
Где нет ни души, только зной и тела.
Тебя ожидание встретило хором,
Скала – как атлет – охраняет наш дом.
Слащавый песок – словно хищник матёрый –
Вползает на тело зыбучим хвостом.
Мы в хижине прячем себя для беседы,
Ступни окунув в чешую тёплых вод.
Нам рай предоставили! Это победа! –
Пускай небольшой! Нам любой подойдёт!

ЧУДОВРЕМЯ

- Никому не позволим стоять между нами!.. –
Произнёс на мосту человек средних лет
И за ним плащевое чернильное пламя
Развивалось, роняя осколки комет…
Приближался рассвет. Залежался на льдине.
Персонажи стояли на снежном мосту –
Человек средних лет и его героиня –
Отражение птичьих слезинок на льду…
Приближался рассвет. Заблудился в туманах.
И улыбок зажмуренных вяли ростки,
Из прищуренных глаз вырывались вулканы
В замерзающие водопады реки…
- Никому не позволим! – волшебно и строго
Произнёс человек и кивнула Она…
В этот миг горбуну преградили дорогу
Их затмение, их ледяная весна.
И горбун попросил пропустить его в город,
И тогда – расступилась двойная стена.
Человек, прижимаясь к бескрайним просторам,
Пропустил между Ней и собой горбуна…
А горбун между ними стоял – и ни с места…
Фонари замолчали – остались их тени…

ЛЮБИМЫЙ МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ

1.

Из бисера снадобий дом не построить.
С карнизом измен не сыграть в поддавки.
Нас может быть двое и может быть трое:
Заря, твоя тень и мои лепестки…
От пристальных слов просыпаются дети
За тёплой щекой антарктических льдов.
В извилинах сумерек мечется ветер
И требует пропуск у наших следов.
Пожизненный страж синевы, ощетинясь,
Засыпал пружинистой дюной метро.
Плечами пожала хромая пустыня,
Ведь я был губами твоими порой…
И кто будет прятаться в мире загробном
От крепко заваренной лавы зари?..
И я – терпелив, и луна – бесподобна.
Любить марсианку – священный экстрим.
И ты – безрассудна, и я – опрометчив.
Скажи: у меня, у тебя ли – броня?
И, воздух медовый накинув на плечи,
Признайся, что ты воскрешала меня.

2.

У тех, кто ходит по воде, надев калоши,
Кого всю жизнь поил один глоток –
Такая хрупкая и трепетная кожа! –
Она нежна, как нимба лепесток,
И каждый сполох, каждый блик зарниц постылых
На ней поставит чёрное тавро,
И каждый лучик воспалённого светила
Прожжёт её, как топором.
Шаманит засуха на лицах мореходов.
В густой чащобе копоти темно.
Я прячу руки в водоём твоей свободы
И мне в мгновенья эти всё – равно.
Наследство сумерек достанется Венере.
Пусть плот из крови – это тоже плот.
Ты ходишь по воде несбывшихся мистерий,
Не ведая, что под ногами – лёд.
Истому бухты игнорируют приливы.
Не в первый раз мы здесь, не в первый раз –
Легка электроглазых зарослей сонливость,
Как зелень штормовых магнитных глаз…
Нам на двоих – и смех, и паника – двойная.
На дне морском немеряно могил.
Ты ходишь по воде, тем более не зная,
Что я всё море в льдину обратил.

ESQUISSE

Ты вырвалась в свет изверженьем вулкана,
Мгновением, сбившим состав с колеи,
Смеялась, гордясь пустотою карманов,
И были все звёзды на небе – твои…
Что стало? Гризайль, живущий мгновенье…
Глаза твои – словно этюд контражур.
Фитиль замолчал… И на все откровенья
Я слышу кошачую жалобу: «Мур!»
Надежда сама по себе вероломна.
Всё движется… Что же здесь делает тишь?
Доверье желает казаться огромным…
Лукавое солнце! Ты тоже темнишь.
Ты лужи гнала по асфальту три мили,
Вела их, наверное, на водопой.
Но лужи и сами куда-то спешили,
А ливень в плохих отношеньях с тобой.
В предчувствии исчезновения – муки
Крикливей, но даже пропасть – это трюк…
Ты вышла в апрель, возведя свои руки.
Матрёшкой казалась когда-то, и вдруг…
Ты молишься току – в трамвайных салонах,
В руках – маяки, циферблаты во лбу.
Лишь мутные стёкла, фонарь раскалённый
Твердят монотонно, что ты – не в гробу.
Дорога в колдобинах мести – за полем,
Собой пересёкшая много дорог…
А магма – когда она хочет на волю –
Легко превращается в красный цветок.
Неузнанно-юной, пятнадцатилетней
Взгляни на себя – как глядела в те дни,
Когда ты назойливо верила в бредни,
С собою сегодняшней сразу сравни.
Теперь посмотри на себя равнодушно,
Как смотришь на тех да на этих, и ты –
Поймёшь, что тебе ничего здесь не нужно,
И нет у тебя своей личной звезды.

ВЕТРЯНЫЕ МЕЛЬНИЦЫ

Ночь – летучими мышами зацелована –
Как обоями, и темень к нам прикована,
Но душа надеждой взломанной натоплена.
Тело, объясни ей летаргию месяца!
Не пугает смерть отчаявшихся и раздавленных,
Втоптанных в песок, в асфальт, в булыжник окровавленный.
Жизнь, узнавшая сегодня, что угроблена,
В пепельнице прыгает, хохочет. Пусть побесится.
Пепельница кладбища молилась стае судорог.
Пепельница неба тлела месяцем над хутором.
Поцелуй в висок Аврору-рукодельницу
В месяц-объектив, смотрящий фотоаппаратом, и –
Ветряные мельницы сегодня убаюкают
Нас, сейчас же, призрачно, трагически аукая.
Завтра нас разбудят ветряные мельницы,
Шумно рассекая небо лапами дощатыми.

***

Должна: казаться нерушимой
И отворять все ворота,
И делать явным всё, что мнимо,
И обратимыми – года.
Должна: из жерла отступленья
Соткать тела кариатид,
И на задворках сожаленья
Меня – найти, меня – спасти.
Быть божеством и быть кадилом,
И раскрутить веков спираль –
Чтоб Небыль вновь не победила –
Должна. Но ты не можешь. Жаль.

ВЕЧНАЯ МЕРЗЛОТА

В этом кощунственном звёздном дыханьи
Слышится тахикардия светил.
Я ни к кому не приду с покаяньем
Радостно так, как к тебе приходил.
Все были слепы, и мы – были слепы.
Следует за слепотой слепота.
Мы не прозреем, пока в это Небо
Впаяна чёрная эта звезда.
Гнёзда жар-птиц тонут в сотах пчелиных
Вечной, таящейся в нас мерзлоты.
Я никогда не врасту в чьи-то льдины
После того, как в меня вросла ты.
Точит своим ежедневьем подкожным
Глубоководную боль – бахрома.
Вновь озаренья жар-птиц невозможны.
Вновь повсеместны пустые дома.
Не отражается протуберанец
Солнца на перьях седых витражей.
Ни для кого никогда ты не станешь
Так целомудренно-дикой уже.
Даже огонь обращается в иней,
В тигле слепой мерзлоты перезрев.
Ни на кого ты не сможешь отныне
Так безмятежно и дерзко смотреть!
Будет трагедией – счастье с другими.
Смех станет плачем, восторги – тоской.
Я был единственным, знающим имя
То, как тебя назовут за Рекой.

ЖИВАЯ ВОДА

Мы гости на грешной Земле.
Не вспомнить, откуда пришли мы.
Мы видим лишь то, что во мгле,
И счёт ведём ядерным зимам.
Мы к мёртвой привыкли воде,
Живая – вредна и опасна…
А мы ведь – потомки людей,
Людей, без сомненья, несчастных…
Нам лучше ледник, чем река,
В пещере удобней, чем в поле…
Мы всё ещё живы… – пока
Мы служим прислужницам боли…
Но ветер нас сдует с земли,
И станет нам мысли коверкать,
И вспыхнем мы где-то вдали,
Как будто огни фейерверков…

***

А помнишь как
По-живому наивно
В наши обескровленные мысли
Вонзались колючие пластмассовые одуванчики
А ты хваталась за скальпель
И вырезала их
Вместе с осколками мыслей
И как спешно и неосторожно календарь терял листья
Словно навёрстывая столетия
Которые мы наотдалживали у всех вокруг
И не можем вернуть
И ты была обезличенной накрашенной куклой
С длинными локонами
Ирокезом,
А я был то стойким оловянным принцем
То хрустальной совой
То гулким воздухом-лилипутом
У которого нет и не было
Ни маний ни фобий ни табу?
Помнишь, как мы любили друг друга?
Совсем как по-настоящему.
Потому что так было задумано.

КАК И ПРЕЖДЕ

Озябшая исповедь нас пролистала.
Из тайн проросли уже коды.
От нас наяву – ничего не осталось,
Одни расстоянья и годы.
Тот город бескрайний из замков воздушных…–
Он нами воздвигнут когда-то!
Мы были уздечкой для тучи жемчужной…
А помнишь, мы были крылаты,
По имени знали – пылинки Вселенной
И сотни оттенков небесных?..
Зима нас впитала в свои гобелены,
И нам в их апатии – тесно.
Мы крепко застряли в зубах гильотины.
Мы стали дождём из молекул.
Зачем они снова слились воедино,
В обнявшихся два человека?
Пускай мы поселимся в каменных стенах –
Туземкою будет природа.
И если охотницей будет измена –
Добычею станет свобода.
Пока же мы – верные тени Авроры –
И светимся, и негодуем,
И хочешь – не хочешь, но мы очень скоро
Друг друга опять заколдуем.

ТЫ УДОЧКУ В ГРОБ ТЕЛЕФОНА ЗАКИНЕШЬ...

Ты удочку в гроб телефона закинешь.
Отчаянье кажется сахарным мне.
Я только тебя хочу видеть отныне!
Меня ты найдёшь по сквозной тишине!..
Дрейфуют гудки телефонные в трубках,
Но в мозг попадать ни за что не хотят.
Бывает: любовь – необузданно-хрупкой.
Бывает: гудки телефонные – яд.
Звони! Я давно научился быть сором,
Сжимая твоей отраженье руки.
Дожди заржавели, на пенсию скоро:
Умеют ломать за собою замки.
Дождинки в засовах находят обитель.
За мною все двери закрыты на ключ, –
Но каждая – каждая! – может открыть их,
А ты – влетишь в окна, как – солнечный луч,
Как лист эвкалипта, как сполох закатный...
Не надо входить в цитадель через дверь! –
А то я решу вдруг, что ты, вероятно,
Такая, как все: не богиня, не зверь! –
А может, и вовсе тебя не узнаю!
Я окна открыл для кого? Так влетай
Жар-птицей неоновой! Целою стаей!
Нет, тьмою волшебных сиреневых стай!

ОКОЛО ФОСФОРИЧЕСКОГО КОСТРА

А мы не знали прежде, что тела –
Лишь жернова заморских наваждений,
И нам казалась приторная мгла –
Страшней Небытия бесхозной тени.
Нам было очень больно оттого,
Что нам причёски правил ртутный ливень,
Что солнце гасло в каждым волшебством,
Что плыли вечера всё торопливей.
Нам было очень страшно оттого,
Что страх к прикосновениям доверчив,
Что меркли искры в пламени живом,
Что мельницы тоски рождали смерчи.
Теперь нам больно оттого, что нет
Ни звёзд, ни звёздной пыли, ни созвездий,
Что не было ни нас, ни прошлых лет,
Что это всё мы выдумали вместе.
… Пока не знали мы, что неба – нет,
Быть может, было небо – настоящим?..
… Мы в тёмной зале, в самой глубине…
И в полумраке кто-то третий плачет…
И этот третий хочет нам сказать…
Мы даже звездочётами хотели
Когда-то в детстве стать, свои глаза
Мы приучили видеть сквозь метели! –
Но почему-то, глядя в телескоп,
Мы стали фантазёрами с годами,
И доказать теперь нам нелегко,
Что это всё придумали мы сами.

***

Там – стеклодувы времени – с колен
Вскочили от кинжальных децибелов.
А мы без штурма Небо взяли в плен,
И вот теперь не знаем, что с Ним делать,
И запускаем щупальца зеркал
В готическую морось Пиренеев.
От этих ливней грусть зачнёт тоска,
Но ты грустить не можешь, не умеешь.

За мною вновь крадутся чудеса,
Преследуют меня и дышат в спину.
Ладони молний слепят мне глаза
И в них я узнаю твой взгляд совиный.
Нам прорычало небо: «Отпусти...»
Но мы Ему уже не отвечали.
Зима. И мне так сложно не грустить
О девочке, не знающей печали.

СУБТИТРЫ

Незаметно минуют часы.
Ты воруешь у ночи мгновенья.
Впереди – оголтелые псы,
И по курсу ходьбы – откровенья.
Этот воздух – густой и сырой.
Здесь бы жабры!.. Но мы же не плаксы!..
Оказались деревья горой,
И дорога становится кляксой.
То ли озеро, то ли лиман,
То ли море, добытое льдами...
Предрассветный холодный туман.
Укрощённое льдами цунами.
Побережию города стать
Или Арктикой, иль Антарктидой.
Ледяная зыбучая гладь
Заползает на пляж ледовито.
Ты идёшь босиком, без галош,
Наугад, сквозь туман – как дальтоник.
Не заметишь, как в воду войдёшь.
Не заметишь, как в море утонешь.
Эти статуи муз изо льда
Целый год простоят здесь, не тая.
От зимы до зимы. И всегда.
И от этого мы не страдаем.
И драконы идут по воде,
Разбирая завалы проталин,
И веселые вдовы чертей
Языком дегустируют дали...
Вот: невеста-вода, лёд-жених –
Шелестят и скрипят друг о друга...
Если хочешь, чтоб шелест затих,
Лишь скажи. Каждый шаг тут за ругань.
Оборви эту хрупкую тишь
И слова окрыли, как оратор.
Если хочешь, скажи – улетишь.
Лишь представь орхидейный экватор.
То ли озеро, то ли залив –
Замерзает по самую крышу...
Хорошо, что мы слышим призыв,
Приглашающий выше.

НЕПРОМОКАЕМЫЙ ТУМАН

Ковчег превращался в зимовье. И море
Ломилось в замочные скважины, к нам,
Где так неуверенно компасы спорят,
Глазея по всем четырём сторонам,
В полярную ночь, в ледовитой пустыне,
На северном полюсе, спорят – с Землёй,
Где север (а севера нет и в помине!)
И юг, где навек победило тепло?..
И вновь многоликая спутница Северь
Решилась покинуть полярную ночь,
И между других человечьих кочевий
Мы мчались рассветами с севера прочь.
Я компас нарочно забыл на причале.
Распятие путь указало на юг…
Причудливо чайки в тумане кричали,
А может, не чайки, а призраки вьюг.
И якорь рассветы ловил без сознанья,
И случай в котомке медузы носил.
Как грива – корона у солнца – сияньем
Не впрок нам была, и не нравилась – синь.
Нас море держало – монетками в лапе.
Гранит неподкупен. Твердыня твердынь.
Но даже на нём лабиринты царапин
Оставили короткое слово «Аминь».
А воздух в ковчеге дышал океаном,
Наряден и чист, будто плыл на парад,
Нанизывал волны на луч первозданный,
Как грозди жемчужин и звёзд виноград.
Нам снилось, что мы – беззаботные дети,
Ковчег наш – проглотит небесный огонь.
Но вещие сны мы бросаем на ветер,
Как нищему воздух бросают в ладонь.
И там, где ты ступишь – сольются все боли,
Там грёзы завянут от талой воды,
Туда эмигрирует северный полюс,
И станут вулканами наши следы.

КОПЕНГАГЕН И КАБЕРНЕ

Уступчивость юности – книга в картинках.
Наш мир сохранят, всё равно сохранят.
Который сезон – а всё та же пластинка
Ареною снов заглушает меня.
Небрежная верность – как пригоршня истин.
Зеркальная месть соблазняет наш дом,
Но только не наши запястья и кисти! –
Пощаде не страшен её кипяток.
Ветшает обойма из чёрствых иллюзий,
И лунь – часовщик – нашивает на клюв
Миндалевый вздрог вечереющих бусин,
Которыми прежде был вышит салют…
А память считается лучшей из премий.
Дикарскою тьмой не распробован грех.
И будет с другими заигрывать время,
И если не с нами – тем лучше. Для всех.
И будут трамваи ломиться в сирени,
Чтоб жарить людей в задремотьях пути…
И будут свиданья отбрасывать тени,
И если не наши – не стоит грустить.

НОРНЫ

Из бабочек будет – мозаика судеб,
Из яда тарантула вылепим небо,
И небо, рождённое нами, осудит
За это капризную девочку Небыль.
Без слов мы ругаемся, ссоримся даже,
И только – мириться без слов не умеем.
Ни зги. Обесточены души на пляжах
И смуглый песок, накаляясь, алеет.
Меня наряжает кулисами – ярость,
Тебя – океанская шалая пена.
И если твоя костюмерная – старость,
То где твой театр, и зритель, и сцена?
Ищи мои губы на пляже небесном,
Следы их, простившие грешное тело!
Играй свою жизнь грациозно и честно,
Чтоб позже – на сцену вернуться хотелось!
Желанием жить обезглавлены руки.
Принцессой забав озаглавлена жажда.
Но ты не сказала мне: «Время разлуки...» –
И я не расстанусь с тобою пока что.

ПАРУСА

В моих парусах – обиталище Музы,
И призраков Евы на палубе – сто…
А раны стрельцов не бояться укусов.
Мы оба – всё Сущее. Оба – никто.
Вничью завершилась маразма эпоха.
Эпоху – бесились, эпоху – трезветь.
Толкуй мою нежность по-своему, похоть,
Но дай мне без копоти, ровно гореть!
Нас ждало свидание на карнавале,
Искало нас в пляшущих с ливнем телах…
А мы и не знали, что нас ожидали,
Таясь паутиной в дремучих углах…
В тот день карнавал не дождался наивных,
И в скверике встретились мы невзначай,
И дождь за окном был воистину дивным,
Сложившись в скупую улыбку врача.
В тот день мы узнали у бурь беспризорных,
Что тень сожаленья на город легла,
Что – даже в мирах необузданно-чёрных –
У нас есть и души. Не только тела.
В тот день мы узнали, что падшие души –
Богаче, чем плоти, чем все небеса…
Они, колдовские, давно уже дружат,
Ни слова об этом телам не сказав.
А этот рассеянный ливень, наш крёстный,
Твердил зеркалами угрюмого сна,
Что нашими были все прошлые вёсны,
Но эта весна – не для нас.

ЧУДАЧЕСТВО

В тот время и звёзды не ровно горели,
И был это: рёв ли звериный, язык ли?.. –
Мы ждали. Нет, правда, мы ждали апреля,
Но вечность прошла без него и – привыкли.

Рождённый из кокона слёз неуклюжих,
Зависим от счастья, в штыки со свободой –
Русалка без берега, призрак удушья –
Исход за исходом, исход за исходом.

И магией пальм пропитались лагуны,
Но подняли в полночь кораллы – восстанье.
Кривляются в иллюминаторах – луны,
Двоятся синхронно с моим ожиданьем.

И счастье, подпольное прежде, огромно,
Неряшливо, зыбкое, руки нам лижет,
И в руки даётся, и просится в дом наш:
«Возьми же меня, ну возьми же, возьми же!..»

А я отвечаю ему:
«Пожалуйста, сгинь! Не возьму!»

ПОГРЕМУШКА

Каникулы. Ты – беспардонно-живая,
А я спотыкаюсь о топот погони,
А ночь – карамелькой во рту застывает,
Под молнии в высоковольтных ладонях.
Мне кажутся горнами снов – семафоры.
Мне кажется, я для тебя – погремушка.
Девчонка с увядшей душой фантазёра! –
Ты остро нуждаешься в мягких игрушках.
Герои убиты уже, но паяцы
Кинжалы пока что не спрятали в ножны.
Сутулые мысли сквозь воздух сочатся.
Присниться тебе – это так невозможно!
Поехали, что ли, в Австралию? С нами
Совсем ничего не возьмём кроме денег.
Вот только пусть выпишут визы – цунами,
А всех пограничников – штормы заменят.
От всех этих злых гуттаперчивых кукол,
От злых манекенов с хвостами павлинов,
От сонного сердца с судьбой акведука,
Как водохранилища для кофеина.
От айсбергов бледных и душ-альбиносов,
Которые часто мы путаем между,
От мира бесцветной неграмотной прозы,
Конструктора бренных дефектов надежды…
Не пользуясь тамбуром для привидений,
С собою в Австралию (даже не думай!) –
Совсем никого не возьмём кроме тени
Своей, да и тень свою – в роли костюма.
Такого не видели даже джедаи.
Экватора карточный домик растерян.
Промчавшись громадным прыжком над Китаем,
Достигнем империи ржавых мистерий.
Там нет ни эрозии, ни оккупантов,
Метро не пропитано солнечным снегом,
И скалами стали седые атланты,
Лишаясь навеки проблемы ночлега.
Я слышал, там город подземный построен.
Я слышал, что все, кто живёт в нём, спасутся.
А нам это нужно не меньше, чем Трое –
Сгореть, а сгоревшей России – очнуться.
Поселимся там в сентябре. Ну, а летом,
Проникшие на Космодром На Вулкане,
Устроим на Деймосе вечер поэтов
И выставку графики мы на Уране.
Посольство оплатит билеты и номер
(Один или два на двоих – как захочешь)…
Что скажешь?.. В дремучих окопах оскомин
Ты прячешь таёжные тихие ночи…
Магнитные призраки вычурно дремлют.
Гипнозы уснули в висках королевы.
Бессмысленно катапультировать в землю.
Я нехотя катапультируюсь в небо.
А ты всё спешишь: в намагниченный шелест
Своих перебегов из лагеря в лагерь,
Своих заведённых на вечность качелей…
Но вновь остаёшься стихом на бумаге.
Ты вновь проглядела меня среди радуг,
А сумеркам в иллюминаторах – тесно…
И нет в Мироздании проще загадок,
Чем та, почему мы друг другу известны…
Ты вновь променяла меня на глюкозу
Вживлённой в твой мозг безымянной истомы.
И нет во Вселенной сложнее вопроса,
Чем тот, почему мы с тобою знакомы…

ЧУТЬ ПОЗЖЕ

Длительность дней, продолжительность счастья,
Книга о павшей стране – как трофей.
Это – всего лишь твоё послестрастье
И ностальгия по призракам фей…
Ты собираешь на память закаты,
Фантики от передряг и коряг…
Всё! Превращаюсь в назойливый атом,
Твой тамада и застенчивый враг…
Красные нитки в зубах небосвода…
Знаю, где мается их волшебство,
Знаю, что мы – слишком разной породы,
Только не знаю Причины Всего…
Если разлука тебе надоела,
То почему ностальгия по ней?
Эту любовь я считал главным делом
Всех своих снов и всей жизни своей!
Белые волосы… Синие тени…
Тучи – короны, а небо – шалаш…
Больше не тратится разовых денег,
Ты не идёшь ни в туман, ни на пляж…
В тёмном подъезде весна тебя стиснет…
Заповедь знаешь? Ничем – никому! –
Не создавать отрицательной жизни!
Ну, а тем паче, себе самому!
Сплетнями люди посыпаны щедро,
Скроены насмерть… О чём их просить?
Вирус разлуки разносится ветром…
Что ему стоит и нас заразить?..
Кто он и где он – кого проклинаю –
Тот, кто нас вирусом кормит с небес?
Вряд ли Господь… Это – злость неземная,
Огненный, уничтожительный бес!
Лодка причалила к ржавой скамейке…
Будто бы – только из бара того,
Будто и не было всех этих клейких,
Розовых будней у нас – ничего…
Если же сны о тебе устарели,
Если с трудом проявляется явь,
Если осталась лишь видимость цели,
Я доберусь до звезды даже вплавь!
Пусть она будет невиданно-блёклой,
Пусть это будет иная звезда!..
Лодка, и бары, и битые стёкла –
Напоминают о нас – иногда…

Сложно мечтать о ненужном… Мешает
Старый цветок – замереть в тишине…
Если тебе – одного урожая

Нашего счастья – хватило вполне… –
Что же, попутчица, я разрешаю:
Можешь не думать уже обо мне!..

НЕНУЖНЫЕ ВОЛХВЫ

Созвездья раскосые шли через рвы
И в лужи врастали, как в тесную обувь.
Врастали ненужные миру волхвы
В осеннюю глушь и в гротеск небоскрёбов.

Но мы не задержимся здесь, в темноте.
Оглохшим в глуши заблудиться – так просто!
Когда же тот робот, с молитвой к звезде,
Узнает, что он – одичавший апостол?

Луга бирюзовой морскою травою
Напудрились. Щурятся пропастью рельсы.
Стоим на холме, в предрассветности – двое,
Иные, чужие – как будто пришельцы.

И мы, как всегда, терпеливы по-детски,
Как будто и некуда вовсе спешить,
Но взгляды привыкли – бессонно, мертвецки! –
По-взрослому строго свой мир сторожить.

Как прежде, листаем страницы прибоев,
Но буквы их сказок не ставим и в грош.
По-прежнему я неразрывен с тобою,
А ты по крупицам меня продаёшь.

АЛЛЕРГИЯ НА ЖИЗНЬ

Я вспомнил всё то, что цвело, но – исчезло,
Что было когда-то со мной, но – погибло.
Присядь у торшера, присядь в это кресло.
Мой взгляд стал бесцветным, а голос стал – хриплым,

Но я расскажу тебе, как безгранично
Моё отрешенье в зеркальной пустыне,
Что стал я теперь ко всему безразличным,
Что мною Ничто управляет отныне,

Что мне Колизеи мерещатся в небе,
Что целюсь взорвать пирамиду Хеопса,
Что кем-то неловким был брошен мой жребий,
И как это вышло. Так вот. Приготовься.

Рельеф невесомости вряд ли стабилен,
Но в трюмах забвенья по-прежнему пусто.
Там сердце разбили! Там сердце разбили!
Там сердце... Смотри! Узнаёшь этот сгусток?

Сложи его снова, из мышц – оригами.
Вечернее хобби. Всю жизнь. Год за годом.
В свободное время лишь. Между звонками
Фойе, телефонов, трамваев... Твой отдых.

А сложишь – окажется: два их, спешащих,
Окрашенных в красное сердца. Ведь: два их!
И – резко, небрежно в забвения ящик
Ты прячешь фойе, телефоны, трамваи!..

Столкнись с настоящим и – зеркала омут
Руинами изображения станет,
И станет прозрачным убежище дома,
И блики – горячими в пыльном стакане.

Быть может, я зря этот миг неизбежный
Считаю бессмысленной ветошью, чушью...
И я пред тобою так искренно, нежно –
Прощенья прошу за своё равнодушье...

***

Знаю людей. Невесомость есть в каждом.
Стены – в следах напомаженных губ.
Это – из детства, и это – от жажды
Тех, кто впиваются в дождь на бегу.

На подоконнике дождь внеурочный
Фортепианит. Гудят провода.
Каждая, целую жизнь, еженощно –
Ищет: кого бы и с кем бы предать.

Факт, что никто никому и не нужен
Здесь, за чертой погребённой весны.
Я не различия не обнаружил
Меж проституток и тех, кто «честны».

Кто-то сказал, что, блуждая в эфире,
Каждый – своёю душой окружён.
Веришь ли, я не встречал ещё в мире
Ни одного человека с душой!

Явишься ты. Воскресишь мою душу.
Но уходя – уничтожишь её.
Это бессмысленно. Слушай же, слушай!
Нас обязательно кто-то убьёт... –

Явится Старость и выдаст мне визу
В Герцогство Нави, сшивая уста.
Явишься, Пришлая, в пламени ризы –
Только на время. Уйдёшь – навсегда.

В этом нет смысла. И в братской могиле –
Каждый лишь сам за себя. Ну так вот:
Или навек воскреси меня, или
Вовсе мой каменный прах не тревожь!

СЕЗОН МЕДУЗ

Грядущее прошлому будет полярно.
Нас кроткая тень приглашает к столу.
Хрустальные туфельки не популярны,
Стоят и стоят себе в дальнем углу.

Сгорающих спичек наивно позёрство.
Враждебное счастье – оплачено ли?
Паёк на двоих – этот мир, чёрствый-чёрствый,
И призрак посмертного рая вдали...

А сердце всегда к разрушенью готово.
Наука найдёт объясненье всему.
Мы стали медузами... Что ж тут такого?!. –
Обыденный факт погруженья во тьму.

Медузы... Ну что ж! Такова теперь – мода.
Растаять под солнцем. Растечься на слизь.
Но, выйдя из душной воды на свободу,
Мы умерли – умерли! – не родились!

Какого врача тебе должен позвать я?
Кому-то и яд – за лекарство. Купи.
Все пряности, снадобья, противоядья –
Чего они стоят в безлюдной степи?

Инсульты у идолов – свет ненавидят.
В копилке шуршат отошедшие дни.
Моё удивленье сродни панихиде,
Безмолвие – анестезии сродни.

В плавильных печах уже выспалась бронза.
Ты слышишь меня? Да? Ты слышишь? Аллё!.. –
Мне нечего больше сказать тебе, солнце!
Мы стали медузами. Я удивлён.

УЛЬТИМАТУМ

Я разгадал мирозданья пароли.
Хакер небес, очутившийся вне...
Богу не нравится. Он недоволен.
Что же? Зато это – на руку мне!
Истина держит за пазухой камень.
Ад не был создан по ряду причин,
Хоть замышлялся, и есть и фундамент,
И жернова, и каркас для печи.
Но – не печалься, ведь всё исправимо:
Или навеки останься со мной,
Или – построю я Ад нерушимый
Лишь для тебя, для тебя для одной!
Словно в готическом огненном платье –
В лично твоём, но столь тесном Аду –
Будешь ли ты щеголять, как распятье,
И поправлять его ткань на ходу?..
Бархату губ моих – дай поцелуев –
Тысячу тысяч. А ежели нет:
Удочку в стрессы закинь вхолостую
И еретичься, сгорая в огне!
Я без тебя – ни иконы не стою.
Там – одиноко. Там – время в кредит.
Запресмыкайся же перед тоскою!
Милая, разве ты хочешь уйти?..
Пусть! Изъюродствуйся днесь в сумасбродствах!
Разве ты можешь уйти? Не спеши.
Времени ставлю диагноз: банкротство.
Тем, что имеешь – умей дорожить!
Здесь – ты могла бы считаться богиней.
Всюду – вокруг этой комнаты – зной.
Если уйдёшь – неминуемо сгинешь.
Выход один – оставайся со мной.

СЕКУНДАНТ

Вуаль ясновиденья в пропасть упала.
Лежит на дороге, на чём-то пути.
Я ждал тебя в самом угрюмом из залов.
Ты видишь: заснула душа. Разбуди!
В дуэли, где оба противника – квиты,
И только дуэль невредима была,
Мы шпагами были. Мы были убиты.
Ковром для подков – стали наши тела.
Ночь перстни снимала с безмолвных тиранов,
Чтоб золото их переплавить в свинец.
Не счесть до инфаркта застиранных, драных,
И – вновь пригодившихся людям сердец!
И, может, оплавится город хрустальный
Свечей новогодних шальной кутерьмой…–
На том берегу я блуждаю печальный,
И снова к тебе возвращаюсь. Домой.
Не бойся течений в реке восхищенья! –
Я вечером – снова к тебе – прибегу!
Я вновь не нашёл даже высохшей тени
Намёка на гавань на том берегу.
Теперь мы друг другу – анфас – улыбнулись,
И вот: неизвестность меня не зовёт.
Вокруг намагниченной верности улиц
Вращается стен крепостных хоровод.
Пройдёт много лет, и придёт год минорный…
Ходи только в чёрном, когда я умру,
Сквозь всё и повсюду, пожизненно – в чёрном:
И юною ночью, и ближе к утру!
… В барханной ночной хиромантии лета
Папирус созвездий читает мудрец:
«… От века – на пальцах любого поэта –
Надет миллиард обручальных колец…»

ЗАНОВО

Каждый взгляд, любое слово
Были – словно страсти бахрома.
Что, ответь, пожалуйста, ты сделала такого,
Чтобы не свести меня с ума?
Знала, что лучом прожжёшь мне душу,
Знала, что уйдёшь когда-нибудь,
И куда уйдёшь... Но чтоб покой мой не нарушить,
Ничего не сделала… Забудь.
Ведь теперь я Здесь, в бездонной коме,
В кратере лиловой слепоты...
Даже в коме помню я – твой телефонный номер.
Номер свой не помнишь только ты.
Что же! Просочась сквозь карцер плоти,
Заново своди меня с ума!
Я позволю. Я позволю! Я не буду против.
Ты – моя любимая тюрьма.

ВЕС ОГНЯ

Иронизируя,
Мечтая умереть от рака лёгких,
Говоря о том,
Что не будешь никем ни для кого,
Садясь на мой табурет и
Рисуя граффити дымом
На телеэкране,
Знаешь ли ты,
Как нужна мне?
Собери искры в графин.
Взвесь огонь.
Он весит ровно столько, сколько
Бортовой журнал моих тревог.
Я принёс тебе вина.
Много.
Мечтая умереть от рака лёгких –
Чем ближе к воплощению мечты в жизнь,
Тем нежнее со мной –
Говорила ты бы об этом,
Если бы знала,
Как нужна мне?
Только умирая – исполним свою карму.
Будущее знаю – ещё года три бродяжничества, и – Навий Свет.
Но вот ты выпила вино
И уже
Не говоришь о страшном и смеёшься…
На самом ли деле
Тебе так смешно?
Молча мечтая умереть от рака лёгких,
Догадываешься ли ты,
Как необходима мне?
Знаешь ли, что я не сумею подарить тебя
Кладбищу?

ЦЕЛИБАТ

Ты знаешь, как страшно в заброшенном доме?
В гостинице стынет твоя не-судьба.
Я, может, нашёл бы в отеле твой номер
Но лишь – не тебя. У богинь – целибат.
Смотри, не смеши меня, ибо – расплачусь.
Судьба собирает разлуками дань.
А мы от неё расставания прячем
В больших сундуках из крепчайшего льда.
Мы сами туда не заглянем – боимся.
Судьба собирает налоги – людьми.
Наверное, мы ни на что не годимся
Во взрослой Вселенной, и будем детьми.
Нам Бог подарить два кольца обручальных
Хотел, но – тебя и Ему не понять.
Мне кажется, что ты потому так печальна,
Что так невпопад разлюбила меня.
Я жил и служил тебе верным портретом,
Упавшие звёзды в карман собирал.
И ты почему-то считала, что это
Я делаю лишь для себя. До утра
На снеге отзывчивом я акварелью
Ноктюрны твои рисовал. Научусь,
И стану расписывать алым метель я –
Посланья любви своему палачу.
А призракам – не привыкать к долголетью.
Спроси меня, сколько в кармане тех звёзд, –
На первое и на второе. На третье –
Любовь у других одиноких урвём.
От нас не избавятся эти аллеи,
Серебряных призраков в их тишине.
Мне кажется, ты и сама сожалеешь,
Что ты равнодушна отныне ко мне.

МЫСЛИ О ГЛАМУРНОЙ КАНАЛИЗАЦИОННОЙ РУСАЛКЕ

Алхимия снега. Извозчики месят
Каретами снег, превращая в песок.
Песок обращается в золото. Здесь он
Стать золотом может лишь. Ливень в висок –

Как странное напоминанье о рае…
Костры расцветают в магнитных цветах,
Но ты – далеко. Я не знал, что бывает
Такая бесшумно-далёкая Даль.

Все окна открыты. Не я с ней, не вы с ней…
В висок – и не ливень, а только озон –
Как странное напоминанье о жизни,
Как самый туманящий зрение сон…

Её одиночество – как инвалидность
Души, словно сердца врождённый порок –
Не лечится. Это была б очевидность
Для всех – если б были они – докторов.

И весь монастырь мой, прожжённый коварством,
И адское лежбище – будто бы на
Одной территории – два государства,
Две разных страны, но пустыня – одна.

И каждый второй здесь – огня обыватель,
А каждый второй – отрешённый монах,
И только Земля – равнодушный предатель –
Мешает реальности мельницей сна.

Аварии судеб и душ столкновенья,
Нетающий в мантии – льда монолит…
И, может быть, правда, что целью рожденья
Людей в этом мире является лишь

Взаимная аннигиляция судеб,
Медовая аннигиляция душ,
И лишь для того были созданы люди,
Чтоб души взрывать, их столкнув на лету.

ЧЁРНО-БЕЛЫЙ КАЛЕЙДОСКОП

Просвет в мыслевихрях – тоскливых, беззвёздных –
(Когда ни о чём – ни полмысли!),
И – снова я вижу прошедшие вёсны,
И мусор мгновений бесчислен.
Опилками острыми – жесть вперемешку –
Стальные туманы скрежещут.
За мною – из детства влюблённого – слежка.
От детства мне спрятаться нечем.
Не мало стеклянных енотов в оковах –
На лестницах, дома подмостках,
И псов-почтальонов, и гризли почтовых,
И граффити на перекрёстках…
Затоплен водой магазинчик до верха,
Как будто аквариум рыбий.
На телеантеннах спит иней, как перхоть,
И крошатся тёмные зыби…
Горячечный промельк трамваев полночных…
Как черви ползут по коряге –
По рельсам – беззвучны, темны, внеурочны… –
Они в темноте, как маньяки.
Прищур у трамвайных дверей вертикален.
Для призраков эта больница!
Бумажным клочком промелькнули мне дали
И ты в них сверкнула – царицей!
Я слышал о нас из таинственных сплетен
И нервничал, опровергая,
Но – вспомнил тебя, и смеялся над этим:
Сверкнула живая такая!
Но где ты теперь? Где ты будешь? Всё куришь?
Всё прячешь в шкатулке апрель?
Ты кажешься мне воплощением бури…
Какою ты стала теперь?
Ты имя своё изменила, возможно…
Хирург подтянул провода…
Я только представил твой профиль таёжный
И надпись поставил: мечта.

КАЖДОЕ ПОЗАВЧЕРА

Весна. И пускай ты живёшь в преисподней –
Я люблю тебя, Северь, Прозрачные Льды!
Не придёшь никогда потому, что сегодня –
Для тебя только я, для меня только ты!
Не напишут и вены на бледных запястьях
Огнестрельные буквы, где – смыслов игра,
Мозаичные слухи о собственном счастьи
И надежда на каждое позавчера...
И ни песни об этом безумьи не спето,
И никто ещё так не любил, не ценил
Одичалую тьму, ожиданье ответа!..
Телефон! Неужели мне кто-то звонил?
Мы столкнулись у входа в весну. Светофоры
Опоздали. Попали в аварию мы.
Я спешу в сновидений волшебные норы,
Чтобы Там стать счастливым апостолом тьмы.
И лазурью небесной покрашены маски,
Вся лазурь оседает на копья ресниц...
Почему мы не видим, где яви, где сказки?
Почему мы так суетно падаем ниц?
Почему не учились таить свою ярость
И зачем мы так нехотя видим вокруг?
И зачем не умеем проглатывать старость?
Потому что нас нет, есть лишь таинство мук.
Ты забудешь, что ты не придёшь и – как зодчий,
Ты придёшь в равноденствие, в полдень, точь-в-точь,
И я буду любить тебя так, как ты хочешь,
И не больше, ни меньше, по самую ночь.
Только ты понимаешь, что космосу надо,
Растворяясь в туманном и сонном лесу,
Зажигая глазами свечей колоннаду...
А когда догорят – я ещё принесу...
Колдовщик с маргариткой – уверен во вздоре.
Я использую воображенье – как гать.
Мы могли бы озвучить себя через море,
Но для этого нужно уметь колдовать.
Чьи-то лица запаяны в мраморном гриме.
Рядом с ними живу, никого не зову,
И не видно конца чаепития с ними...
Только Ты никогда не придёшь наяву.

***

Дорога (лишь эхо моих бездорожий),
Мощённая пылью и ливнями дней...
И нет ничего у дороги дороже,
Чем память о пеших, о мне и о ней.

Все партии сыграны. Оземь – приливы.
Пора не подсчитывать наши шаги.
Ничья. Смотрим в стороны нетерпеливо,
На то, как в саванне горят мотыльки.

... Мы будем идти по ночной магистрали
К заветному финишу – вместе, вдвоём,
Но – будет казаться, что пешее ралли –
Само одиночество, слишком ничьё...

Мы долго ещё не заметим друг друга,
Смотря только вдаль, где пылает мираж,
А сзади нас будет преследовать вьюга,
Спросонья, с разбегу влетевшая в раж.

И только в мгновенье, когда мы причалим
К морским берегам в унисон, в унисон
Поймём, что мы за руки к морю бежали,
Из разных миров – в одинаковый сон.

***

В тридесятом царстве пять персон non grata:
Август, викинг, Гог-Магог, да я с тобой.
Переименовываем наши взгляды,
Не советуясь с запятнанной судьбой.

Невдомёк ли, что в приснившихся неврозах
Спрятано сокровище ни для кого?..
Всё, что в эту вечность говорилось прозой –
Это нам двоим читался приговор.

Сказано так много. Обо всех и каждой.
Точит засуха степей карандаши.
Зёрна или всходы, солнце или жажда... –
Что появится сначала, предскажи.

Засуха скребётся кошкой бирюзовой.
Всё, что мною было сказано другим:
Для – тебя и о – тебе. Любое слово –
Ракурс одного, сверлящего виски,

И твоей реки неоновой приток лишь,
Нехотя крадущийся через тростник,
Вавилона осаждённый иероглиф,
Разворованный на миллиарды книг...

Я люблю тебя. Но я не стану это
Тоннами стихотворений в этот раз,
Вновь, доказывать тебе. Ведь этот метод
Устарел, а новых – хватит до утра.

Поезд спит слезой на скалах, обесточен.
Доказательств нет, поскольку – не нужны.
Есть такие дни, когда не «между прочим» –
Каждый вздох прозрачно-розовой луны.
Ты и так всё знаешь. Есть такие ночи,
Когда явь с восторгом смотрит наши сны.

ТЕОРЕТИЧЕСКИ
(её слова)

Разменная монета, или что-нибудь иное –
Любовь. Я даже слова этого не знаю.
Я и сама – любовь. И потому я Каин,
И я не знаю, где ты. Ты всегда со мною…

Не я оставила тебя, а ты меня оставил,
Когда кинжал мой обагрял своею кровью.
Раб пепла, ты безгрешен, значит – жив любовью
Моей, ты ждал меня, и потому ты Авель.

Пускай и ложь, и правда, и молчанье – ложны,
И потому неадекватны все провидцы.
Ты знай о том, что даже если застрелиться,
Грядущее теоретически возможно.

КАРДИОГРАММА КАНАТОХОДЦЕВ

1.

Я снюсь тебе? Ответь и я – приеду.
Куда-нибудь отсюда. В Атлантиду?
Пускай! Как называется планета,
Где тонет Атлантида? – будь мне гидом! –
Земля? Я – на Земле уже. Приехал.
Здесь – перекличка двух вулканов эхом.
Совсем недалеко и ты отсюда.
Каких-то пару тысяч километров
Буранов, где шаманят чуда-юда,
Муссонов, прочих судорожных ветров...
Я всё ещё, как прежде, снюсь тебе?.. Но –
Каким я снюсь тебе? Свободным? Пленным?...
Ты всё ещё, как прежде, спишь?.. Сегодня
Мой бриг отчалил от большой земли.
По курсу – ты. На небе. В преисподней.
Во всём, что здесь, и в каждой, кто вдали.

2.

Мёртвые площади палуб угрюмы.
В них отражаются коконы-тучи.
Тысячи лет не меняет костюма –
Брига безлюдного взрывчатый кучер.

Тихие заводи шепчутся льдами.
Льдины – их губы, их горла, гортани.
Мы никогда не стареем с годами.
Только с минутами, в миги свиданий…

Есть лишь мгновения в ритмике ретро…
В эти мгновенья стареем безбожно,
С точностью пешек, со скоростью ветра…
В эти мгновения мы осторожны,

Держимся за руки, за сердце словно,
И тупиками обходим проспекты.
В алых травестиях мигов церковных
Все кроме нас – лишь абстрактное Некто…

Не доверяют сердца экспертизам.
Повелевает и болью, и страстью
Иноходь пульса по крохким карнизам
Многоэтажного кратера счастья.

Точное время спешит, запинаясь
О кораблей безъязыкие свечи…
В эти мгновения мы вспоминаем
Все наши жизни и все наши встречи.

3.

В колючем небе Будапешта
Циклон сплетает темнота
В улыбки с привкусом надежды
И поцелуй со вкусом льда.

И нашим душам обнажаться
Гораздо проще, чем телам...
И если б им без нас встречаться,
И обжигаться, и пылать,

Забыв о наших межсезоньях,
Ночных бессонницах и снах,
О том, что зыбко лишь спросонья,
И том, что мнимо только нам!..

Ведь нам привычней отражаться
В ночной змеящейся реке –
Не парой, за руки держаться
К реке пришедшей налегке,

А фонарями и рассветом,
И птицей, спящей на лету.
От нас останутся монеты
На самом дне промокших душ.
________

ГЕН ВЕРНОСТИ

Богиня! Смущённые нежностью леди,
Назойливо-юркие роботы грёз –
Мне нравятся только секунду, их сети –
Из воздуха – рвутся от шалостей дрём.
Явившись, весь мир ты раскрасить могла бы,
Но сделать ненужным его предпочла.
Нелепостью стал каждый цвет, каждый запах,
Бессмысленно-глупыми – солнце и мгла…
Души окровавленный труп плащаницу
Не требует. Обморок в мысли влюблён.
Ты видишь? – мы падаем ниц вереницей
И в бездне мы свой продолжаем полёт.
Ген верности, хрупкий, как луч без фотонов –
Он выжжен у всех: кислородом, грозой…
Медовое тысячелетие смышлёных
Ста атомных бомб, начинённых пыльцой…
Наш мир опылён чудотворной заразой,
Богиня, и люди рожают лишь тлен.
Друг друга вдохнувшие ртом метастазы
Союзов Писателей, жемчуг гиен…
Лолиты и пепел, и пепел Лолиты,
Отель «Экология», лагерь горилл,
Криптоновый хворост, коньяк и ланиты… –
Всё – крах без победы, всё – ночь без зари!
Наш мир безоружной войной разъедаем,
Богиня, и люди рожают лишь страсть,
И каждый себя же обязан считает
В конце всех времён – рассмеяться и пасть.

БЕНГАЛЬСКИЕ ЗВЁЗДЫ

А мы сидели на холмах,
Я – на одном, ты – на другом,
И догорал закат впотьмах,
Гонясь за нами босиком.
На цыпочках. Куда ни глянь:
Шуршал и ябедничал склон.
А мы рыдали пополам:
Ну где же Он? Ну где же Он?
А Он не видел нас тогда,
И догорал во тьме закат,
В лимане ёжилась вода,
И бились оземь облака.
А мы всё звали, звали мы
Его – по имени и так...
И травянистой бахромы
Парик ласкала темнота.
А Он не слышал свысока,
Тебя – не слышал и меня.
И я сказал тебе: «Пока!»
На склонах неба, склонах дня.
Здесь Бога нет. И нет – нигде.
Куда ни глянь. И не зови.
И не ищи – в траве, в воде...
А если нет, то нет – любви...
Как странно! Вечер дольше дня.
И в этом некого винить,
И в том, что не спасёт меня,
Да и тебя. Протёрлась нить.
Ища Его, мы разошлись.
Обидно... Только лишь? И всё?..
Здесь спит юродивая Высь,
А значит, Он нас не спасёт.
Здесь тропы – линии судьбы,
И если Он бы видел нас,
Он спас бы, не позволил бы
Тебе – уйти, а мне – забыть.

Здесь Бога нет, и ночь – темна,
И я – один, и ты – одна.

СНЕЖНЫЕ ЛЮДИ

На север от Солнца – в неоновых храмах
Молчат божества и расходятся люди.
Ты прежде была для меня – самой-самой.
Теперь я не ведаю, что с тобой будет.
Приснишься в апреле, а позже – в июне.
Причудишься в марте и в августе, может.
На запад от Марса – не жди полнолуний:
Не будет. На юг от Юпитера – тоже.
В глухой новогодний космический вечер,
Когда вещи сонны и спутаны карты,
Нам не за чем прятаться в Небе и – нечем.
У тех, кого нет, не бывает азарта.
С младенчества космос закормлен был – ядом.
Меня угораздило думать об утре.
Прелестница с необитаемым взглядом! –
Лови конфетти астероидов в кудри.
Нас снова подводят ракеты-хлопушки,
Под грохот курантов взрываются звонко.
Я был для тебя чем-то вроде игрушки,
А ты для меня чем-то вроде ребёнка.
Завидовать тем, кого нет и не будет,
Не станут ни ангелы, ни невидимки.
У храмов стоят неподвижные люди,
Незримо мерцая в неоновой дымке.

СФИНКСЫ И МЕДВЕДИЦЫ

Свиданья сфинксов коротки и молчаливы.
Гипнотизирует друг друга их тоска.
Мерещится им ватерлиния прилива
И мы во снах их – два нарядных мотылька.
Но мы – Медведицы. Большая и не очень.
Виски друг к другу тянутся сквозь черепа.
Я сделал всё, что смог: возненавидел ночи
И предал мглу, но – так и не умею спать.
Снотворная заря теперь, чадя лампадно,
Лишь смерть способна вызвать, но никак не сны.
Мы изуродованы временем нещадно,
И лишь такие мы друг другу и нужны.
Но мы теряем всё в момент прикосновенья,
Умея лишь искать и – не любя искать.
Все звёзды – вот, лишь руки: вверх. Сберечь бы зренье!
Но – гаснут звёзды в перламутровых х руках.
И сфинксы не ошиблись. Сбылся Суд Господень,
И поздно разгадали мы их вещий сон.
Весь Океан Земли – из берегов выходит.
Смотри теперь в его угрюмое лицо!

***

Ты пала в абстрактную чопорность Ада
И память о нас расщепилась с тобой
В боящихся собственной сладости ядах,
И в это мгновенье погибла любовь.
И прежде: любил – я, а ты – не любила,
Но смутное нечто таилось в душе.
Отныне и присно – в холодных могилах
Лежим и друг друга не любим уже.
Над нами проходят царицы и слуги
И топчет цветы трафарет синевы.
Но мы никогда не полюбим друг друга
Уже, потому что мы оба мертвы.
Мы наши места никому не уступим,
И мы не воскреснем теперь никогда
Уже, потому что друг друга не любим…
Ты видишь, любовь моя, жизнь и мечта? –
Всё связано, спаяно, всё – воедино.
Нас замкнутый круг нелюбви поглотил.
Причинам и следствиям чужды плотины,
И нет для влюблённых – холодных могил.

***

Женщина несла в руках
Ребёнка,
Коронованного алой шапкой
И окольцованного бардовым шарфом…
В темноте площадей
Казалось,
Что она несёт
Букет цветов.

ОТРЕЧЕНИЕ

Отрекаюсь от дьявольской цивилизации,
От всех тех, кто не против прогресса, а – за!..
Опались она айсбергом капитуляции,
Эта рвань, эта ржавь, эта – мегашиза!
С её гимнами, лживыми, ультрапродажными,
С её списком расстрелов во имя добра,
С подставной справедливостью, бойнями важными –
Не бывать ей в живых, и не быть ей пора!
Где все люди – всего чёрно-белые копии,
Где навязана свыше любая мечта,
С её зверской гуманностью, с милой утопией –
Ей не жить – ни теперь, ни уже никогда!
В Лабиринте мы шли, но – дорогу мы видели,
Блудный путь исповедуя день ото дня,
И в тупик нас вели наши предки, родители!..
Ей не жить: ни со мной, ни – уже – без меня!
Там, где вечно готовы спасать человечество,
А единственный путь – в захлебнувшийся склеп,
И в бреду утопает научное жречество…
С этих пор я для жаркого холода слеп!
Поклоняясь Земле, слыша суши пульсацию,
И – свободных землян поголовно любя –
За – миров истребление, цивилизация,
Я от имени всех – ненавижу тебя!

***

Тысячелетие в коконе. Хватит.
Чувствую, думаю, но до сих пор –
Тело моё не готово. К прохладе.
К зною. К побегу от адских зубов.

Тесен и толст односпальный мой кокон.
Чист и стерилен. Внутри – ни следа
Гиперборейцев и лап диплодоков,
А из гостей – лишь одна темнота.

Взрыв термоядерный хриплым торнадо
Тысячелетие мчится ко мне.
От неизбежности спрятаться надо,
Но – не могу, и – дрожу в тишине.

Эта комедия бегства забавит
Смерти беспроигрышный променад.
Выкурит из плесневеющей яви
Всех – черепашья взрывная волна.

Мечется тенью и клятвами лечит,
Будто в змеиной берлоге, душа.
От катастрофы, спешащей навстречу,
Тело моё не готово бежать.

Беглое оцепенение в кубе,
Мой эталон неподвижных погонь...
Знаю, что время родиться настанет
В миг, когда вломится в кокон – огонь.

Это – вблизи, и, учась пируэтам,
В воздухе атомы гулко звенят.
Всё, что при жизни увижу я – это:
Месиво крови моей и огня.

НЕКРОЛОГ – ВСЕМ

«Что ты красуешься – в белой косынке –
Мелью для туч – фарисейская башня?
Выручив Дьявола в том поединке,
Я ушёл в прошлое, стал я – вчерашним...»
... Я в дневнике горемыки Иуды
Как-то прочёл эти жуткие строки.
Я никогда, никогда не забуду,
Как умирали – навеки! – пророки!
Этот Иуда раскаялся: сразу,
Как только пропил все злачные деньги!
Нет, не отмыть от ошибок безглазых
Эти – в чистилище – тропы, ступеньки!
Лаву вулканов смычки соблазняли,
Будто гадали на гуще кофейной,
Будет ли сердце у Бога в финале,
В тот Судный день, для небес – юбилейный...
Где б ты хотела, душа, поселиться
На обмелевшей пощёчине лета?
Сплющены стенами кедры – в страницы.
Томная вечность не любит поэтов.
Скороговоркой живут в подземельях –
Пленники знаний о зелье свободы,
Топчутся по морю – ржавой капелью
И – возвращаются в клетки блокнотов!..
Только последних поэтов угробят –
Мир у эту ночь не дождётся рассвета!
Мне никогда не забыть – не способен! –
Как умирали – навеки! – поэты!
... Глаз-рудников измождённые совы,
Луны-глаза, полустанок, вагоны –
По уши в грубой печали холстовой...
Самая чёрная ночь – для поклонов...
Самая верная тень – на перроне...
Самая чуткая степь – для обета...
Самая быстрая прыть – для погони...
Самая ценная ночь – без рассвета...
Не посмотреть в этот омут: отречься
Фарсов, таких мимолётных и хрупких!
Рельсами-нервами бы не обжечься
Поезду, спрячется поезд – в скорлупке.
Дьявол! Кому – эти крылья и перья?
Правда гнездится на самом отшибе.
Самая веская боль – от доверья.
Самая медная ночь – для «спасибо».

ВОЛНЫ БЕЗ БЕРЕГА

Душный намёк на беспамятство Бога
Волн лепестки обрывает с морей,
Душит разливами кровоподтёков,
Топит открытки в чернилах ночей.
Ты – лишь верховный кудесник маразма,
Желчный отец безответных небес!
Я – беззащитно поверивший в плазму,
Знаю теперь, что молился – тебе.
Ты, забывающий стаи галактик,
Созданных – в прошлом далёком – миров!
Кто ты такой и каков твой характер?
Жив ли? И где же ты, если здоров?
Создал нас? Что же! Звучит «Аллилуйя!»
Тут же – забыл. Созиданье – твой крест.
Сколько миров рождено вхолостую?
Сколько забыто тобою существ?
Прямо – на таволге – иволги, стая.
Жабы – будильники тонких озёр…
Ночь – маскировка твоя, Адонаи!
Царствие гроз подметёт твой позор!
… Ксероксом профиля тьмы изумрудной –
Битва коралловых терний за свет…
Где ты, придумавший нас, безрассудных?
Истина в том, что Создателя – нет!
… Гулким небесным безмолвиям вторя,
Души роняем – осадком часов.
Мы одиноки, как волны без моря,
Волны бумажные – без парусов.

3-Й МУЖ И 5399256031-Й МУЖЧИНА ЛИЛИТ

Ты – Лилит, и поэтому ты, непременно,
Люцифера жена, ты – в аду, на мели.
Ты пьяна изобилием ласк и измен, и
Слишком долго пьяна, незнакомка Лилит.
Каково же тебя ожидает похмелье –
Представляешь? О, нет. Но, от страха дрожа,
Пить похмелье боишься, робеешь пред зельем…
Из убежища мглы тебе страшно бежать.
Но захочешь и ты – постоянного счастья,
Из которого даже и выхода нет,
И тебе надоест Князя Тьмы сладострастье
И лукавая правда, и ты сатане
Дашь пощёчину, и – Судный День разгорится
Искромётной зарёю над адом Земли,
И его, шалопая, накажут жар-птицы…
Вот тогда-то ко мне ты приедешь, Лилит.
И – ты вспомнишь Адама в столетних морщинах,
Люцифера забудешь, он станет чужим,
И поймёшь: существуют другие мужчины,
И за счастьем надёжным – ко мне прибежишь.
Пусть кровавые дервиши пляшут с зенитом,
Их сознанья – фантомов рисуют вдали.
В Судный День, когда все навсегда станут квиты,
Ты ко мне переедешь, дикарка Лилит.

***

Ты заспиртован в утлой колбе Пиренеев,
На столике – Фужеров Счастья бурелом.
Увидишь зло в лицо – и тут же онемеешь.
Познаешь зло и – станешь этим злом.
Зачем ты – на дороге, веря в милосердье?
Зачем ты светел, несмышлёный человек?
Единственным, чем награждён ты будешь – смертью.
Сойди с дороги. Это мой совет.
Здесь станет родиною кладбище – любому.
На удочках – весь оцифрованный народ.
Сойди с пути. Исчахни. Сгинь. Повесься дома.
Но главное – не двигайся вперёд.
Есть только «Позади», и путь твой – лжив и ложен.
Куда бы ты не шёл, чего бы не искал –
И впереди, и позади – одно и то же:
Меланхоличный дьявольский оскал.


ДИКОВИНКА

Смерть на трон свой, будто на весы иллюзий,
Взгромоздилась, закурила
Пепел, а потом, игриво глазки сузив,
Говорила, говорила…
Смерть: бессмертная и дьявольски-святая,
Жадная и пожилая,
Бренная, неизлечимая, седая,
Деспотичная и злая,
Брошенная, равнодушно-ледяная,
Обречённая, скупая,
Мученица, ядовитостью больная,
Оглушённая слепая…
Смерть одета в кожу – может быть, и нашу.
Если же не в нашу – чью же?
Ужинает тенью хаосовой каши,
Поливает кактус ужас.
Смерть одета в латки разглашённой тайны…
Страшно? Что ж, она такая!
Но не бойся с нею встретиться случайно:
К смерти быстро привыкаешь.

НЕОБРАТИМОЕ

Город, монстр тысячеголовый,
В ломкой тишине
Сбросился с моста
В водяную гладь.
Смерть своим сегодняшним уловом
Хвастается мне,
Разомкнув уста,
Чтоб поцеловать.

Следующий город, снежно-зыбкий,
Звякнув дрожью крыш,
Прыгнул из окна,
Как плевок – в панель.
Смерть диапазон своей улыбки
Удлинила лишь,
И меня она
Повела в постель.

Видно, мода на самоубийства –
В суете земной.
Обрывая нить,
Мы свободны впредь.
Глядя на победное витийство
Смерти скоростной,
Как не уступить,
Как не умереть?

***

Кукловоды расступились перед лоскутами шторма.
От оазиса Вселенной днесь отчалив, пилигримы,
Мчимся наважденьями по телескопам на простор мы,
В – беcконечность. Мимо всех идём мы и проходим мимо…

Рекламируем и кладбища, и бешенство зачатья.
Отжили все жизни всех людей мы, их седые жизни…
Мимо нас летят обломки лиц, пульсирующих платьев,
Столкновенья рук, миниатюрных звёзд и чернокнижниц…

Эхо памяти о мире – утихающая мука.
Континенты света, белые трепещущие пятна,
Так беззвучно наплывают днесь на континенты звука!.. –
Нам же всё равно – куда идти: вперёд ли иль обратно…

Мы – не За и мы – не Против. Равнодушные молитвы
Множат равнодушие богов и прочих, многих прочих…
Нам привычны пир – с врагами, меж союзниками – битвы.
Убивая будущее, об ушедшем мы пророчим.

Здесь – космическая нежность, здесь – земные листопады.
У вокзалов в Равнодушье захмелели окоёмы.
Мы целуемся руками, дышим пылью, тянем яды.
Нам – что падать, что взлетать, что врозь мы будем, что вдвоём мы…

__________

Из цикла «СОЗЕРЦАНИЕ ДОЖДЕЙ»

***

Любимое хобби – хожденье в туманах,
Любимые фокусы – блики мостов…
Вдали запевают портовые краны
И ширится время певучих котов…
На новые чувства охота открыта.
На странные мысли нацелен мой лоб.
С охоты приходишь, знаменьями сытый,
И пьёшь втихаря ощущений сироп…
Бесцветной становишься, будто стареешь,
В туманах, когда затеряешься в них,
Но – эти туманы… они – галерея
Для выставки воспоминаний моих.
Я вижу в туманах – вторые Помпеи
И в том фонаре – часовой механизм,
И шелест оброненных кем-то копеек,
А это уже – мировой катаклизм.
И полурека-полуветер клубится,
И сказочно-обворожителен луч,
И может послышаться окрик возницы,
И в луже от сказки причудиться ключ…
И можно представить, что тёрпкая лужа –
Морским побережьем настигнута вплавь,
И море асфальтную сушу утюжит,
И можно представить, что всё это – явь…
И море из пушек, из чёрной пучины
Оставило на мелководии луж
Хрустальные маски и крылья машины…
А значит, машина поблизости душ…
Но всё это я о себе повествую,
А ты не согласна со мной никогда…
Приходится мне затворять поцелуем
Твой рот, чтоб туман не струился в уста!..

***

Туманов не любишь… А что же ты любишь?
От пасмурно-смутных догадок уволь!
Кому-то покажется: боль тебя губит…
В тебе безголосица есть, а не боль!
Мне хочется стать для тебя каруселью
И мне, вероятно, почти удалось,
Но тут… исчезает стремленье к веселью,
И сызнова наши сознанья врозь…
Ты поступь огнёвок не слышишь, конечно.
Ты полчищу взглядов не видишь причин.
На мокром асфальте ты ищешь успешно
Следы проезжавших роскошных машин…
И что красивее в объятиях тучи:
Дымящийся луч фонаря или – ты?
Отвечу, что ты красивее, но лучик –
Надёжнее даже твоей красоты!
Ты якобы видишь зрачок окаянный,
Когда я с тобою – туманный тандем…
Ты хочешь меня увести из тумана
Туда, где туманов не будет совсем…
А как же знаменья и странные мысли?
Споткнуться бы о золотые часы!
Пускай я пока что к землянам причислен,
Но – в сторону неба укажут весы!
Ты слышишь не поступь огнёвок по венам,
А шёпот дивана в далёком окне,
Не молнию в сердце моём несмиренном,
А рукоплесканья в кино о войне…
От тайного мира ты прячешь глазёнки.
Пугает заглушьем пугливая мгла…
И ты снизошла до обычной девчонки,
А может, и прежде такою была…

***

Можешь двигаться в туманах – рогобородых, сероусых –
Закрыв глаза на всякий случай…
Дай руку свою: ты не заметишь укусов
Этой тучи колючей…
Возьмись за руку мою – и ты услышишь симпатяшный
Хор гудков пароходных и автомобильных,
Свадебный марш играющий слажено
Из миль чернильных!..
Хватайся за руку – и хор громов непокорных
Услышишь ясно.
Это – Реквием для инопланетян. И вороны
Слушают с видом несчастным…
Спроси меня: бывают ли в туманах молнии? –
Я только пожму плечами…
Кто решился музыку в небесах исполнить
Туманными ночами?
Это время певчих кошек! Это – время
Певчих пароходов и автомобилей!
Но – тебя не трогает моё бремя:
Изображение идиллий!..
Вот бы тебе съесть бутерброд с саванной
И скрыться в одеяле!
Непозволительно для тебя быть здесь, в туманах,
В наводненьи печали!
Однажды перед тобой встал выбор:
Всячески светлая и прекрасная,
Испытанная, озарённая любовь моя либо –
Автомобиль красный…
Твой выбор пал на робота с машиной…
Неужели?
Ты похоронила себя в мировой паутине,
В гремучей постели!
Автомобиль бесшумно проехал в полумраке
И остановился у зданья…
Твой выбор пал на мертвеца в Кадиллаке!!!
До свиданья!
__________

Из цикла «КОЧЕВЬЕ»

СОЛНЦЕ ВЗАЙМЫ

Я встретил Тебя, и – весь мир тут же замер,
Надеясь спастись от лавины ненастий...
Я пепел посеял и вырастил – пламя,
Но кто одолжил у меня – моё счастье?
Прости. Я давно уже выбрал ту чашу,
С которой я выпью и – стану отравой.
Прости. В этой чаше – сомнения наши,
Твои подколодные дерзкие нравы...
Прости, что на небе я солнце увидел,
Предательски-юный – беспечно-живое! –
Что зной Твой молитвенный – дьявольски сытен,
А я до сих пор не истаял от зноя!
Я вижу вдали Твой потрёпанный хутор.
Ты солнцем не станешь, не станешь затменьем...
Я с солнцем Тебя, Наваждение, спутал...
Прости! Заклинаю: прости, Наважденье!
Не злись, ради Бога! – ведь я не нарочно
Люблю Твои веки нежнее, чем взгляды...
Господь убеждён в том, что Ты – невозможна,
А я каждый раз проверяю: Ты – рядом.
Но Бог заблуждается. Это бесспорно.
Тобою проверено. Всё достоверно.
Нащупала Бога трубою подзорной
И тут же узнала, что Бог – эфемерный.
Пришив эполеты к карнизам трамваев,
Закаты пришпорили город осенний.
Но, даже в рассыпчатый мрак одеваясь,
Ты – самое прочное из наваждений.

ЦВЕТЫ-КЛЮЧИ

Там печи топят хрусталём и пеньем канареек,
Там в зеркала уходят, чтоб продать там крылья наши,
Там вместо листьев на деревьях – чешуя, как веер,
Прохладой подметающий всех дворников и стражей...
Там погребают в солнечных затменьях, как в могилах,
Лиловый дым, и молния – прищур дверей полночных,
Вдыхая бабочек, соперничает с тем светилом,
Которое, как воск, течёт сквозь сны водой проточной...
Пожар в лесу был наперегонки с удавом-ветром,
И половодьем урожаи засухи поспели,
И – уссурийские – доспехами гордились кедры,
И птицы храбро вили цитадели-колыбели...
А наши пальцы в сумерках росу-пыльцу лизали,
И после – наши языки так долго пахли ядом,
Что мы могли бы перепутать с аморели – дали,
Наш дивный сад – с тем самых легендарным райским садом.
Цветы-ключи сшивали землю с небом, тучи-льдины,
Крошась, летели в небеса, на звёзды-зажигалки...
Достойны ли мы верить в чудеса и быть едины?
И заслужили ли не видеть плачущей весталки?
Но после бега, пряной пыли звёзд и ссадин снежных,
Пурпурно-бирюзовых сумерек, в потёмках – пряток,
Домой ли мы придём, найдём ли дом в саду безбрежном,
И будет ли он домом для прожжённых райским садом?
Попросит отпуск страж наш верный, несравненный – осень.
Придём домой, откроем дверь, домашний зверь наш – ветер –
На волю выпущен. И что-то шёпотом ты спросишь.
«Домой ли я пришла?» – ты спросишь ночь. Она ответит.

ДОСПЕХИ

Захомутали в браслеты и звёзды...
Замуровали в ковчеге слепом...
Единорогами стать очень просто.
Нужно всего лишь – удариться лбом...
Даже с тобой – мне темно, неуютно...
Даже с тобою – кричи не кричи! –
Жизнь – как и кома, и смерть – беспробудна.
Счастье от горечи не отличить...
Мята, чабрец и развилка седьмая...
Куклу беру я в стальную ладонь.
Руки и голову кукле ломаю...
Всё остальное кидаю в огонь.

УШЛА В РАЗНОТРАВЬЕ...

Ушла в разнотравье, и всё стало зыбко.
Улыбки с ножей полнолуния пьют.
И проще простого назвать всё ошибкой.
Настой разнотравья в ладони нальют.
Капели февральские мирятся в лужах,
А зеркало тонет в реке фонарей.
Люблю не безумье Твоё и не душу,
А только жестокость ухмылки Твоей.
Спаси. В карусели восторгов – скучаю
По брани Твоей, по капризам Твоим..
Мне – кроме Тебя – все на свете мешают.
Родник мой теперь источает лишь дым.
Я счёл Тебя Музой, я стал Твой паломник,
Не зная, что Ты не умеешь любить.
Пусть губы Твои невозможно запомнить! –
Ухмылку Твою невозможно забыть!...
Спаси. В пузырьке принеси разнотравье!
Примерь ожерелье из сотен цепей!
И если Ты тоже не хочешь быть явью,
Я выпью не всё, остальное – допей!..
Когда я скучаю среди беззаботных –
Усну в небесах, пробуждаюсь в грязи –
Приди и спаси, а потом Ты свободна.
Иди куда хочешь. Но прежде – спаси.
Тебя! – умирая, зову я на помощь,
Но слышу в ответ только бешенство грома,
И Твой крик о помощи, тихий, вдали,
Твой – сдавленный, сломленный, из-под земли...
__________

Из цикла «ПРОТИВ ЧАСОВОЙ СТРЕЛКИ»

ВЫПУСКАЮ ЛЕОПАРДОВ

Здесь палачи измен, закованные в крылья,
И треснувшая лира, проклявшая чудо,
И трубачи без уст, влюблённые в бессилье…
Все собрались. Но не уйдёт никто отсюда…
Горстями полными козырные каштаны
У зоопарка продавали за бесценок.
Железные дороги – помнишь полустанок? –
За вечер с Музой изменяли всем изменам.
Так и продали мавзолей и сердце Бога,
Взамен аншлагами захлёбывались бездны.
А нам и нечего продать – живём в ожогах...
Ну разве что друг друга. А затем – исчезнуть.
Мы ничего не можем – словно секунданты,
А леопарды-вирусы, они – всё могут.
Они нас разорвут. Оставят твои банты.
Не говори, что им везёт: умеют много.
За жизнь царапинами платим мы кометам.
И ты мне изменила с ветром, с чёрным снегом,
И с безымянным – протекавшим мимо! – светом,
И только позже, много позже – с человеком!..
А Кошки ждут, меняя цвет – Хамелеоны.
Их кожа в зебре пешеходной. Боль – наружу.
Кто виноват, что ты не мне, а небосклону
Открыла душу, небу продала ты душу?..
И в тех лесах, где словно дичь – неверных ловят,
Где каждый думает, что следующим будет,
Где миллионы эпитафий наготове –
Мы здесь, заведомо наказанные люди!
А Кошки ждут, грызя асфальту лужи-раны.
Они храбры, они найдут нас и без карты.
В низовьях эпилог играет хор органов...
Что ж, прячься в клетку! Выпускаю леопардов!

ВОЗДУШНЫЕ ПОЦЕЛУИ

Мансарды мечтали о путниках южных,
Терялись в мечтах и читали с листа,
Но счёт потерять поцелуям воздушным
Никто не посмел, ни за что, никогда…
По кубикам-рубикам трёх континентов
Мы шли в те края, что открыты тобой…
Теперь мы причалили к морю и ленты
Прогулок вплетаем в глазастый прибой.
Следы обнажённые топчутся всуе
И заново сходятся в замкнутый круг.
А кто-то подумал, что духи рисуют
Пассатное соло на пасеке рук.
Нельзя не понять этот мир с полувзгляда,
Но спрятать познание – тоже нельзя…
И морю достаточно книжного яда,
Чтоб выползти из берегов, в небеса…
Зачем, уходя, обещаешь – по новой
Часы кораблей завести на рассвет?
Дай облаку насторожённому слово:
Столкнётся с землёй шоколадный корвет!
Нашествие счастья всё море засеет
Отрезками времени, бригами дня…
А зелье свободы – моя панацея.
Откуда настолько ты знаешь меня?
И полчища палуб всё море засорят,
Играя с муссоном в «дыши – не дыши».
Откуда ты знаешь, как вылечить море
От этих таинственных залпов души?
Откуда ты знала, что жизнь – увлеченье,
Что буря – следы звероловов сгрызёт?..
Теперь ничего не имеет значенья.
Лишь взгляды твои на закате, и всё.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Цветастые кляксы трамваев,
Витражные окна часов...
Сквозь них за тобой наблюдает
Нестройная скорбь голосов.
Дорог необузданно-ломких
Хватило тебе навсегда.
В пустой и дырявой котомке
Лежит суеверий пятак.
Но был здесь сиреневый ангел,
И я научился опять –
Венчать тишину и шарманку,
Чтоб ревность святую распять.
Вернёшься сюда, соблазняя
Свечением нимба следы.
И если тебя не узнаю,
Напомни, что ты – это ты.
Вернёшься. Хотя бы во имя
Раскованной ревности фраз,
Чтоб мы оболгали чужими
Друг друга и память о нас.
И я упрекну тебя в детстве,
Где нас от судьбы берегут.
Немой календарь равноденствий
Скользит по ладони катку.
Ночей оловянная свежесть,
Раскрошенный пульс октября... –
И верность, и ревность – всё те же,
Без примесей нашего «Зря».
И небо становится куклой,
Когда ты клянёшься луной...
Четыре лукавых и смуглых
Зари – обошла стороной.
Дорог неоправданно-длинных
Хватило тебе, как вериг.
Ты что-то забыла в гостиной...
Вернись за своим, забери.

УСТАЛОСТЬ

Пока метель водила сквозь хрусталь
Твои глаза –
Я, съёжившись, возненавидел даль
И небеса...
И потонул наш материк, пока
Блуждала ты,
И я устал, следя издалека
Считать версты.
Пока ты сомневалась в силе крыл
Твоих, моих –
Я лилии всем ангелам дарил
С полей земных...
И вспоминал о нас, которых тьма
Не смела знать...
Мы верили, что истина – тюрьма,
И плыли вспять...
Но мы искали истину в печи
И за окном,
А за окном рыдали палачи,
Стучались в дом...
Теперь я знаю, что в те дни, весной,
Вдали от нас –
Та истина, не прячась за стеной
От диких глаз,
Была убита выстрелом в упор
Хулиганьём...
А мы не знали, жили... – до сих пор
Живём, поём...
Но умножает ночи темноту
Игра зеркал.
Я ждать устал, забыл, кого я жду.
Я ждать устал.

СВОЯ

Принесла, будто жертву Иуде,
Забайкалья хрустальную гладь
И, признавшись, что нравилось лгать,
Обещала, что больше не будешь.
Но линяют и маски, и лица
В изголовьи медовой луны...
Положи на язык старины
Виноградную терпкость зарницы...
Мне набили оскомину пледы,
Что как ветер, тряпичный больной...
Эшафот не согласен с луной,
Но и ты не смиришься с победой...
В колокольчики смерть наряжая,
Ты оглохнешь от звона за миг.
Ты поймёшь, что Господь – спрятал лик,
И что смерть на Земле – не чужая.
_____________

Из цикла «ВЕТЕР В ГОЛОВЕ»

***

Эти альты кощунственно громко скрипят.
В этом теле немыслимо много души.
Этот день слишком свят для тебя.
Ты не сможешь его пережить.
И жемчужные пухлые плавни веков
Омывают твои и мои корабли.
Это нимб над неспешной тоской.
Это гул электрички вдали.
Изнурительных сумерек рыхлая ложь
Вызывает приливы в седых облаках.
Только в Небе – упругая дрожь.
Только призрак тебя – на руках.
И в рубашках смирительных мечется жуть.
Даже нимб растворился над дымом ночным.
Никогда я тебе не скажу,
Что над нами когда-то был нимб.

***

Здесь прежде
Любой прохожий
Превращал твоё лицо в своё,
И любой Визави
Носил твои долгоиграющие маски.
Но теперь
Ты разрешаешь себя преследовать
И заметаешь следы.
Я бы мог
Силой увлечь тебя за собой
С помощью цепей,
Инкрустированных твоей щекотливой,
Слишком лестно пьянящей жаждой наваждений
Или на цыпочках
Красться за крадущейся
Через толпу русалок,
Но я не буду.

Мы идём с тобой
Через пустыню аппликаций
И путь открыт,
Но в дороге не будет
Жизнерадостных колодцев,
А нам нужна вода.
Оковы,
Сплетённые из чужой печали,
Быстро рвутся.
Мотыльки научатся
Опережать
Заносчивые зверинцы карет.
И ты тоже
Не ищи колодец,
Который не отдаст
Своей воды.

***

Матрёшка печали откроется просто.
Притворство коварное, зли меня, зли!
На том берегу – белоснежные звёзды,
На этом – коптящее пламя Земли.
Не надо, чтоб сажа дурачилась в небе! –
Запачкает звёзды на Млечной Тропе!
И если быть вместе – наш огненный жребий,
Зачем поддаваться крамольной судьбе?
Лишь звёзды – не грешны, не зыбки, не ломки.
А мы – при свече и при новой луне:
Чтоб даже не видеть друг друга в потёмках,
А если и встретиться – только во сне!
… А мы – в прошлой жизни – красивыми были,
Один к одному, словно связка ключей,
И вместе из глины мы годы лепили…
Зачем повторяться? Быть вместе – зачем?
Ленивые якори великолепий
Молиться открытому морю хотят.
Луна заколочена в сумрачном склепе.
Бутон милосердья засушен и смят.
Луна, словно джинн – в тёмностёклой бутылке –
Резвится, чудачит и спит на лету…
Кому-то, как прежде, приходят посылки.
Кого-то находят, а нас не найдут.
Паломники шепчутся об орхидеях.
К ним слухи о храмах чудных донеслись.
И к храму – они: по степи, по аллеям,
А он – в небесах, там, где синь, там, где Высь…
Нельзя: в небеса погружать свои взгляды:
Увидишь – замрёшь, не увидишь – умрёшь.
И мне ничего в этой жизни не надо:
Ни Ты, ни пороки, ни ужас, ни ложь!
_____________

Из цикла «ПОДВОДНЫЕ КАМНИ»

КАК ТОЛЬКО...

Как только выпьет всю росу рассвет
Из колчанов смирившихся нарциссов –
В тот миг весна исчезнет за кулисы
И мы увидим мир, где счастья нет...
Весна уйдёт... Но ей – не привыкать...
Ей путать отступление – с победой..
А мы должны спешить успеть – разведать,
Зачем мы здесь, в Мистерии, опять,
Увидеть мир, в котором мы – цари,
Или хотя бы, где мы есть и живы,
А значит, где уютно и красиво,
И кто уже успел нас уморить...
Бывает так, что мы не видим вьюг...
Забавно знать заранее – преграды,
Что всё, что знал – забудется когда-то,
Что путь, который пройден – это круг,
Что проклят и какая смерть дана,
Что жизнь не утоляет вечной жажды...
А я сильней всего боюсь: однажды
Увидеть мир, в котором нету нас...
Забавно знать, что верить в чудеса,
Мечтать о чуде – тщетно, бесполезно,
И – всё равно мечтать! – Срываясь в бездну.
Тайком. На всякий случай. За глаза.
Забавно обречённым быть... Пронзён –
С меня слизала кожу тишь ночная...
Я так хочу сберечь тебя, но знаю:
Весна уйдёт, и мы забудем всё! –
И я тебя, возможно, разлюблю...
Так пусть же длится праздник, длятся смехи,
И небо, словно грецкие орехи,
Подмигивая, щелкает салют... –
Давай на время юность нас спасёт, –
И нам тогда не будет стыдно и обидно
Забыть весь этот мир. Ведь очевидно:
Весна уйдёт, и мы забудем всё.

ИДОЛЫ В КОКОНАХ

Ночь. Убаюкали и укачали
Землетрясения – нашу постель.
То, что наш жребий жесток и печален –
Ты не докажешь улыбкам детей.
Можно задолго до пульса погоста
Всё потерять, растоптать, растерзать.
Сказочных птиц окольцовывать – просто.
Можешь ли ты кольцевать небеса?
Идолы клоунов в коконах бледных
Слушают, как от своей наготы
Пепел бледнеет под небом рассветным.
Ластится к аду Святая Святых:
Наша земля и – ничья в одночасье:
Та, что стесняется наших следов,
Та, что боится быть названа грязью,
Та, что просеет нас, как решето...
Молниям целиться глупо в жар-птицу.
Идолы тайно флиртуют со злом.
Людям же сказано было – делиться.
Вот и поделимся, и поделом:
Я тебе – Вечность, а ты мне – мгновенье,
Я тебе – Сердце, а ты мне – стрелу.
Помни, что даже во время затменья
Смелые идолы светят во мглу.

МЕЖДОМЕТИЯ

Я рассказывал – правду ли, сказку ль – тебе:
О моём королевстве с пятью островами,
Где кочует капелями живность степей...
Это всё оказалось словами.
Там должны были башни Луну целовать,
Забинтовывать время в стальное цунами,
Вся земля называлась там – наша кровать,
И все ангелы спали в ней с нами.
И ещё говорил я о красных лесах
С огнестрельной листвой, травоядными львами,
И о том, что всё это нас ждёт в небесах...
Это всё оказалось словами.

НАБЕГ

Мы долго притворялись камнями и пылью
На дороге, по которой шли...
Помнишь ли тот дом, в котором мы жили,
Словно короли,
Помнишь ли?
Приди туда снова. Мы до сих пор в нём, может,
Как и прежде, живём,
И не смят, не запущен, не заброшен
Наш дом?..
Мне показалось, что ты ждёшь меня в этом доме...
Прячась от новых жильцов.
Прижимаясь к углам. Не здороваясь ни с кем кроме
Забывших твоё лицо.
Оседая на форточке то серым хрусталиком пыли,
То кленовым листом.
Отдыхая на столе букетом роскошных лилий, или
Туманом обняв дом...
Я пришёл и проверил. Посмотрел в чулане.
Заглянул под каждый куст
Около дома. И щупал твои руки в тумане.
Мне показалось.
Этот дом пуст.
__________

Из цикла «УРОКИ ВОЗДУХОПЛАВАНЬЯ»

ОРИГАМИ

Прозвони мою глушь. Я люблю тебя. Очень.
Я хотел слышать голос, но можно – и флейтой...
Ведь меня не смущает теперь среди ночи
Ежедневный вопрос одиночества: «Чей ты?»

Я отвечу. Найду, что спросонья ответить.
Я всегда был из тех, кто не лезет за словом...
Это – взрослые снова становятся: дети.
Это – дети становятся взрослыми снова.

И упрямые рукопожатья кометы
Через пальцы твои, как всегда, просочатся.
Я не знаю, когда у Вселенной – рассветы
И закаты, как прежде, начнут получаться.

На иконах, на всех – только Хаос – отныне.
В полный рост... Понимай эту шалость, как знаешь! –
Что в бутонах морей вызревает мой иней,
И вращается в небе планета двойная.

Я умею ходить по воде, если это –
Не моря, океаны, а так: мелководье.
Но душа назвалась адвокатом Завета,
И тотчас подсудимый назвал себя плотью.

Мы могли бы признать все причуды ангиной,
И врасти в целину горизонта, расплавясь,
И, чуть-чуть изменившись, срастись воедино...
Только – мы не меняемся. Нас не исправить.

Мы собой и такими довольны... И нечем
Увертюре ироний – паломникам вторить.
Я никак не пойму, отчего же весь вечер
Мелководье разлуки мне кажется морем?

Прозвони мою мглу поцелуем улыбки! –
Не нужны от тебя мне другие подарки!
Так подай мне сигнал. Оглушительно-яркий.
Или просто беззвучный, застенчиво-зыбкий...

Да любой! – Всё равно, всё равно: я узнаю
Для кого он, откуда и что означает!..

***

Этот город заделался вечной испуганной мелью.
Я опять и опять обхожу стороной свою память.
Междометья офортов смываются рыхлой капелью.
Почтальон Вавилона спешит передать оригами.

Отпираются смуглые окна готической тундры.
Обзаводится мрак хиромантией белых царапин.
Это значит: на нашей Земле пробуждается утро.
Это – на руку нервному голоду розовых цапель.

Это липкое счастье – не больше, чем шалая пуля.
Отскочив рикошетом от окон стеклянного дома,
Пробуравила душу насквозь, как дыхание тюля…
А мишень-адресат опоздал, и тебе не знаком он.

Этой пуле застрять бы в душе, загустевшей от грусти,
Словно стае жемчужин прощенья в сетях рыболовных,
И душа их уже ни за что, ни за что не отпустит,
Не отпустит и всё. Словно орган души это, словно…

Я звоню твоей маме сказать, что живой тебя видел,
Что, по-моему, в городе ты. Не пора ли мне в отпуск –
От неловко озябшей влюблённости, загнанной в ситец,
Как в туннель или в кокон измен, от любви в пирамиде? –
От бездарной упрямой весны
Вот бы в отпуск мне, вот бы!..

***

Огонь-почтальон не читает листовок,
Не ищет подсказок, не ждёт на пороге…
Луна не запомнит своих остановок:
Я только аварией был на дороге…

И в сумерки эти, в удушия эти,
В Гоморру пешком – добежит за минуту –
Небесный огонь, задохнувшийся ветер –
По чёрному снегу зари, не обута…

Одна на унылой планете – (но есть и
Другие планеты??? – Одна: во Вселенной!) –
Уходит, уходит – за час раз по двести –
Она – от свободы, как будто из плена…

Здесь топчутся мысли паучьи по коже,
И я засыпаю – чтоб видеть: иное,
Но вижу – всё то же, всё то же, всё то же! –
Она – в крепдешине, она – не со мною,

И каждую ночь, раз по тысяче за ночь –
Уходит, уходит, навеки уходит…
А утешаю свои пробужденья

Немым крепостным колыбельным обманом,
Что всё это – сны вечереющей плоти,
А сны – наважденья, одни наважденья…

ЛЁТНАЯ ПОГОДА
 
Сегодня опять обещают осадки.
А ежели лгут, то – каштан за каштаном –
Заменят дожди. А зонты и палатки
Заменят нам дом и камин долгожданный.

И город, упрямо мечтая оттаять,
Свою лихорадку к колдуньям отводит...
Но кто нам сказал, что в грозу – не летают,
Что молния – свойство нелётной погоды?..

И снова года обращаются в стены.
Не верю грозе и не верю Изиде.
Но будь ты за гранью бездонной Вселенной,
Такой телескоп смастерю, чтоб – увидеть:

Тебя, беззаботно пасущую звёзды
На цедре безмолвий, их девственных землях...
Горячка белеет лицом алконоста,
И север ты слышишь, и – он тебе внемлет…

Я буду искать. Не играй со мной в прятки.
Подай мне сигнал. Я так жду его, ибо... ...
Любой. Я узнаю, откуда он прибыл!.. –
Подай мне сигнал. Я вернусь без оглядки.

Откликнись. Клянусь: я приду к тебе! Точно.
В любую расщелину времени - срочно.
_________

Из цикла «СИАМСКИЕ ТЕНИ»

***

У теней сиамских – разные владыки.
Континенты между ними.
Знаешь, мне теперь так просто стать великим,
И не просто вспомнить имя.
Знаемый лишь нами, наш язык кошачий,
Очевидно, напрочь вымер.
И не в небе – только в чашках снов бродячих –
Звёзды кажутся живыми.
И к чему играть с невидимыми в жмурки? –
Это тоже очевидно.
Над тенями поработают хирурги…
И – в колясках инвалидных
Эти - нет, не тени: лоскутки, заплатки –
Станут чёрно-белой прозой.
Что с того нам, что не солоны, не сладки
У теней сиамских слёзы?
В Цирк Луны ли им податься или – в горы,
Или – вновь молиться Богу?
Над телами потрудились живодёры,
Но теням – врачи – помогут.

***

Волнистый туман – камуфляжная сырость…
Сиамских теней мозаичные корни…
Туманом твой рыцарь до смерти застиран.
Аллюзия призраков – всё иллюзорней…
Седых гладиолусов райские птицы
Белеют застенчиво в паводке зрелищ…
До места пустого застиран твой рыцарь,
И белые пятна летают в капели.
Династии окон гремят якорями
И глобус Сатурна с бельём вместе сушат.
Быть может, всё это могло быть не с нами?..
И правда, у нас ведь – чудесные души!
А осень ползёт по асфальту босая…
Я – призрак, привыкший к чужим опозданьям.
Когда ты проходишь, а я исчезаю,
Такое мгновенье зову я – свиданьем.
И взгляд твой, и вздох твой – любой, затрапезный –
Мне кажется всё: смертоносной заразой.
И всем – кроме нас – в этом мире известно,
Что мы не увидимся больше ни разу.
Чтоб ты, Невидимка, не вспомнила даже,
Что в прошлом и мы – в унисон – обитали,
Чтоб ты не узнала – меня в камуфляже
По запаху слёз и подглазья окалин,
Чтоб нервами призрака призрак не ранил,
Чтоб Город Затмения был неслучаен,
Мне нужно на время – растаять в тумане,
Тем более, если туман всё крепчает.

***

Звонили из юности. Напоминали,
Что мой часовой механизм заведён,
Что шквалы пыльцы на лету задремали,
Что бледная смерть и меня подождёт.
Из неба папирус сценария яви
Упал и – лежит на озябшей волне.
Капризная рукопись автора правит.
Меняются строчки, кричат обо мне.

Их скаты читают с большим интересом,
Колибри цитируют их искони,
Но больше всего они нравятся – бесам,
И вовсе не нравятся Богу – они.

И будет ли тишь на моей панихиде,
Не всё ли равно мне, не всё ли равно?
Хоть Моцарта, хоть Мендельсона – зовите! –
Мне всё равно, правда. Я умер – давно.

Нелепую старость уже не рассердят
Мои ненасытные пегие сны.
Любовь – это чучело искренней смерти,
А смерть – это пугало лживой весны.

И будут ли воры в моей пирамиде?
В саду моём кто-то по-детски поёт…
Любовь научила меня ненавидеть,
И я ненавижу – за это – её.

***

Сиамские тени сидят на бордюрах
И кротко гордятся своею фигурой.
Они – патриархи лучей златокудрых.
Их спрашивал кто-то курносый и хмурый,
Как близко до утра.

Сиамские тени у нас – ницшеанцы,
Но кошки – не сыщики вычурных радуг,
И чопорных ратушей кошкам не надо,
А надо им пристально-призрачных танцев
И лунного яда.

Но людям не видно кошачьего ада:
Ва-банк не играют, не просят пощады,
И каждый декабрь я след твой теряю
Под снегом, которому нравится падать…
Как близко до рая?

Сиамские тени тебя пеленают
В кипящую ткань моего Адонаи…
Люблю твою память, свою – ненавижу! –
В твоей так уютно, в моей – проходная…
Срывает афиши

Расчетливый непререкаемый ветер
На самом рассвете, на самом рассвете,
Афиши с анонсами Армагеддона… –
Ведь до сих пор рожи нам корчит крик сплетен,
К кресту пригвождённый.

Горит Аркаим фиолетовым блеском,
Лишь миг и: не город уже – арабеска.
Стоит, ощетинясь. Беспомощен реверс.
Глаза неподвижные, лунные – резкость
Наводят на север.

И, кажется, их испугать – невозможно.
Волынки сознанья проветрены прошлым.
Но свет был в туннеле и только в туннеле,
И всё было тускло снаружи и ложно
Под пеплом метели.

Я вновь обрету всё и вновь – проиграю.
Сиамские тени так просто сгорают
И каждое утро бегут к человеку…
И каждый декабрь я след твой теряю
Под снайперским снегом…

***

Адам не любил яблок
И потому остался в раю
Наедине с собой и своим бродяжничеством,
Снящимся седой Еве.
Ему даже не пришлось вспоминать
Обезболивающие молитвы,
Ведь Отец знал,
Что время неразборчиво
И всё приводит к нулю.

А Ева воспитывала Каина,
Променяв молитвы на таблетки равноденствий,
И храбро смотрелась в кривые зеркала,
И всматривалась в сны,
Где её муж
Неподвижно сидит
У входа в их соломенную хижину
И готовит ужин
На две персоны…

Так на Земле родилась тоска.

Ева обжигалась жареной бараниной,
Морочила головы
Раскачивающимся безднам веснушчатого заката
И злилась на мужа
За то, что
Тот любит черешню
Больше, чем яблоки.

Так на Земле родилась обида.

В водоросли дней
Запутывались медузы и пятнистые каракатицы,
Звёзды мчались навстречу друг другу,
А их отражения в мёртвой воде –
Друг от друга прочь,
А Ева сидела на глиняном обрыве
И совсем не удивлялась
Присутствию морщинок
В золотистом зеркале,
А потом – спрыгнула в бездну.

Так на земле родился Ад.

А Рай продолжал течь поперёк времени,
И Адам ни заметил
Ни отсутствия морщин на своём лице,
Ни безмолвия Евы,
А если бы заметил,
Даю честное слово,
Он полюбил бы яблоки.

***

Так что же, Ева, расскажи всем нам о рае,
О том, что нам давно не снится,
О том, как можно жить без слёз, не умирая,
О том, как выглядел Денница,
И что ты видела вдали – сквозь тропосферу –
У райских маявшись окраин,
И чьи мы дети – Бога или Люцифера,
Кто папа – Авель или Каин…

Прощенья не проси у всех своих потомков.
Они тебя давно простили.
Поверь: когда-то кто-нибудь из нас, из ломких,
Пришлёт цветы к твоей могиле.
Когда поймёшь, что день – настал, ныряя в зори –
В лицо рассмейся бездне,
И выключи все маяки в прозрачном море,
И, выключив – воскресни!

***

Нет, не от Вечности тень отразилась.
Помним тот день, как сегодня. Адам
Яблок не ел, и того – не вкусил он.
Так и остался в раю, без стыда…
«Было приятно глаз, вожделенно…»
Третья глава Бытия, стих шестой…
Яблоко – Время, и яблоко – тленно.
Змей – это грусть с оголённой мечтой.
Нас dj vu игнорирует даже.
Брезгует время ломиться в меня.
Библия врёт. Это дерево – наше!
Змей, без сомнения – наша родня.
И не воззвал наш Создатель к Адаму,
И не сказал ему: «Где же ты, где?»
Еву считали Прекрасною Дамой.
Думала Ева о смерти в тот день.
Кто запустил в Мироздании время?
Ты? Между нами. А впрочем, молчи! –
Сквозь перепончатокрылую темень
Кажется радугой гейзер свечи.
Нет, на Прекрасную Даму в те годы
Всё ещё Ева похожа была.
Позже она разругалась с природой.
Позже – состарилась и умерла.
Дерево… В Библии пишется: «древо»…
Впрочем, какая нам разница? Пусть!
Как тебе Яблоко Времени, Ева,
Грустная-грустная Ева, на вкус?

***

Внимательно подслушивай теченье времени
Сквозь жабры раковин морских.
Ведь сплюнет океан в каком-то декабре меня
На берег, в хищные пески.
Найди следы руки моей на древних крейсерах,
Распробуй кровь мою в воде
Вот этих наводнений, океанов, гейзеров…
Мои улики есть везде.
И будет пауза. Молчанье певчих раковин
Морских – тебя насторожит.
Ухмылки будут с каждым днём всё одинаковей
У неприкаянной души.
В иных мирах ли, иль в иных тысячелетиях
Искать тебя – не скажет Высь.
Кольчуга следопыта видит в нас комедию.
Найди, найди меня! Явись!
Я вижу в небесах кровавые стальные ножницы,
Времён взрезающие ткань.
Но ты успеешь. Ты зарю возьмёшь в помощницы.
Ты будешь вовремя. Предстань!

ЖОНГЛИРОВАНИЕ

Луна в нас кидается грустью, камнями
И нитками вечного зыбкого сна,
В котором бы лишь утопиться – цунами! –
Но мы – легче Сна... Вот такая Луна!
И сном, и бессонницей до смерти сыты,
Мы только – зигзаг сквозняка в темноте...
И мир наш беспомощный, наскоро сшитый,
И мы, мимолётные, тоже – не те.
Мы очень похожи на тех попрошаек,
Которые клянчат тепла у машин.
Мы улицы на декабри умножаем,
И делим сугробы на топку души.
Но боль, как всегда, обратится строкою,
Окуклится свет в колокольных шатрах.
Мы делим мгновенное на дорогое,
И вновь получаем: двоящийся страх.
Мы всё забываем, и вновь – сатанеем.
Таков наш тернистый истоптанный путь.
Опомниться – запросто. Помнить – сложнее.
Запомни меня так как есть. Не забудь.
Я думал, что зверем приручен охотник,
И больше не будет нас мучить Луна.
Прости. Я ошибся и я – в преисподней.
Ручная любовь улетела от нас.

ПТИЧЬЕ МОЛОКО

Эмбрионы осени рыбачили вдали.
Штормовая тишина спала в каютах.
Мы здесь были. Мы на миг в сознание пришли,
Маршируя по дороге в Никуда из Неоткуда.
Всё, что есть теперь – пустые россыпи штормов,
Спрятанных в шкатулки, где им, якобы, уютно…
Нам не проще оттого, что снежною зимой
По дороге в Никуда из Неоткуда – многолюдно…
Всё, что будет впредь – пустые россказни о том,
Где пылает Андромеда, вспугивая темень,
Что за ящеры ночуют в море, подо льдом,
И зачем остановилось в миг разлуки нашей Время…

В ПРОФИЛЬ

Нет яви. Есть – воображенье.
Очнись от спячки, и тогда
Лишатся смысла все движенья
И всех нас в мусор пустота
Сейчас же выкинет, конечно,
И ты поймёшь, столкнувшись с ней,
Что нет и не было безгрешных,
Да и греховных тоже нет,
Что пустота перекрестилась,
Запутавшись в добре и зле,
Что жизнь ещё не зародилась
На этой огненной земле,
Что в чреве разъярённой тверди
Зачнут червивые дымы –
Единство времени и смерти,
Единство памяти и тьмы,
Что потому всё в мире – тайна,
Что ничего в помине нет,
Что миражу мираж случайно
Приснился в обморочном сне,
И тот взаимностью ответил,
И миражи, спускаясь с гор
И убаюкивая ветер,
Друг другу снятся до сих пор.
Их ветер сдул уже с пустыни,
И сны их – стали сниться: нам,
И, утонув в движенья линий,
Мы сами снимся этим снам.
Взгляни на смерти зарожденье
Извне, и ты поймёшь сама,
Что жизнь – невольное виденье,
Что мир – оптический обман.
А мы – внутри! – живём и дружим,
И веруем, что мир – живой.
Взгляни на этот мир снаружи
И – не увидишь ничего.

ЭЛИЗИУМ

Зачем я украл у немого бродяги
Во взрослую Комнату Страха – билет?
Здесь все – беззащитны, бесцельны и наги,
Но каждый сотрёт – предыдущего след!
Здесь люди боятся всего, кроме смерти...
В песочных часах похоронена тьма.
И нас – в многомерном грядущем – начертят
Сиамские тени сошедших с ума.
Довольны осечкой бесцветных знамений,
Они – словно мы: тоже – некуда пасть,
Они – словно счётчик застывших мгновений.
В утробе кощунства Земля родилась.
И мудрые люди в безумное время –
Лишь: ржавчина крыльев в седых небесах,
Смирительной жажды тягучая темень,
Гремучая, ловкая лень беглеца...
Меня позовут: не откликнусь! Зовите
И ждите! Когда-то ждал я: не пришли!
Здесь каждый – Иуда, и каждый – Спаситель!
Здесь все – крепостные, и все – короли!
И людям не надо ни зрелищ, ни хлеба.
Привыкли: и верить, и ждать – на бегу.
И только румяное пухлое небо
Прокуренным басом твердит нам: «Агу!»

КУДА?

Бессонницы огненных знаков
По лысине неба скользят.
Я даже не думаю плакать.
Пришельцы не плачут. Нельзя.

Но время не может – обратно,
А мы не желаем – во тьму.
Слова никому не понятны.
Слова не нужны никому.

И смысл печали таёжной –
В плену притяженья Земли.
И мы на Земле невозможны,
Пока невозможен Delete.

Змеиный язык откровенья
Понятен любой тишине.
Закат улыбается зренью.
Не смей тосковать обо мне!
_______

Из цикла «ОПУСТОШЕНИЕ»

ВЫХОДКИ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ

Прости меня, принцесса, за похолоданье.
Я научился жить кинематографом, театром,
Я срочно привыкаю вырезать из жизни кадры
И притворяться, что Создатель я, а не созданье.
Проводники тревог в костры закидывают сети,
В сетях находят ключ от снов: удачная охота.
Подстраиваясь втайне под симфонии фаготов,
Я забываю, как рычит в земной осоке лунный ветер.
Ты свято веришь в то, что облака во всём виновны.
Опекуны зимы клыки затачивают вьюгой.
Мне жаль, что ты считаешь заполярье – крайним югом.
Ноль градусов – ещё не рубикон для хладнокровных.
Прости меня, принцесса, за похолоданье.
Оно является за всё, что ты разбила – данью.

ПОХОЛОДАНИЕ

На авансцене – мы вместе, нас двое,
А за кулисой – диваны скрипят.
Ка мне заметить зарю за тобою,
Не проворонить восход сквозь тебя?
Кто-то боится всего, что «навеки».
«Не-навсегда» – не боится никто.
Город, их агнец, питает аптеки,
Страсть абсорбируя в тысячи доз.
Дети разврата не могут верны быть.
Выклевал знахарь копыто луны.
Зря в гравитацию дымных улыбок
Жители тающих льдин впряжены.
Днесь прокурор Неизбежность шагает
В город неоновых мельниц, сюда.
Ты не виновна. Ты просто такая,
Как небесам захотелось создать.
Нет на Земле первородного света.
Есть лишь сплошной негатив темноты.
Город, в котором нет места победам,
Гонит по жилам мерцающий дым.
Он так наряден, что все в него верят.
Викинги здесь – постояльцы больниц.
Алчный самум отпирает все двери.
Он перетрёт и детей, и жар-птиц.
Где не ищи: одинаковы люди.
В ворохе мыслей уснула печаль.
Верности не было, нет и не будет.
Не существует. И точка. А жаль.

ЭХО

Ты разрешила себе опорочить
Храм, превратив его в модный бордель:
Только чтоб выгнать меня – в пойму ночи.
Шах. Рандеву. Визави. Декольте.
Небо напудрено жёлтой извёсткой…
Я не уйду. Стервенеть не спеши.
Знаю всех дворников на перекрёстках
Сросшейся ветками нашей души.
Солнце лежит на пюпитре Иуды.
Сколько не рви парашюты небес,
Ты не отучишь меня от причуды
Сразу, во всём признаваться тебе.
Как там теперь, в опрокинутом детстве?
Сколько не жги сладострастием сны,
Ты не избавишь меня от последствий
Нашей зимы, симулянтки весны.
Мы – постояльцы друг друга. Я знаю.
Дико звучит, эпатаж – не в цене.
Но – керамический дом пеленает
Нас в уссурийские сумерки дней.
Люди скитаются в чуждых, далёких
Душах, а в близких, найдя их – живут.
Я – только имя в твоём некрологе.
Ты – лишь последний мой пульс наяву.
К боли хронической с детства привыкли.
Пробую адскую боль на язык,
Я – дегустатор настоянной в тигле
Вечной разлуки, вживлённой в часы.
Взрослых подслушивать больше не станем.
Нас же подслушивать некому, но… –
Дети, чужие, таятся в тумане,
Чтобы наш мир переплавить в кино…
Мы им позволим. Какая-то польза
Быть же должна от найдёнышей мглы!..
Кольца Сатурна, попутные кольца –
Лишь обручальные – нам – кандалы.
Перетасуй макияжи и роли! –
Ты всё равно будешь слышать везде,
От Вавилона до самых околиц,
В солнечных башнях, в ночной слепоте –
Мой невменяемый, вкрадчивый шёпот
О беспризорных миграциях фей…
Ты будешь слышать сквозь жар и ознобы,
Сколько не прячься в румяна, в корсет,
Странным шипеньем, досадной помехой –
То ли мольбу о пощаде – навек,
То ли хрустального шёпота эхо,
Вечное эхо, простившее всех.

РУЧНЫЕ ПРИНЦЫ И ПРИНЦЕССЫ

Веруем в сплетни и слушаем сказки,
Зная, что истины нет и не будет…
Мы чем-то приторным, липким и вязким
Сдобрены, как и все прочие люди… –
… Все они скованы жаждой измены…
Эта мутация неизлечима.
Не удаляются скальпелем гены
Едкие, те, что уносят нас мимо –
Наших чертогов, лагун и слиянья…
Гены болят. И болят – пистолеты…
Верность – в душе, а измена – в дыханьи,
В пульсе и ниже… Не будем об этом.
Требовать счастья у Неба, у Бога,
Что бы то ни было требовать – глупо…
Требуем у кораблей, осьминогов,
Шлюх, манекенов и вмёрзших под купол…
Ева, вкусив гримированный персик,
Всё Мироздание – взрывоопасным
Сделала. Ева. Не надо инверсий!
Ева – виновна. Грехи – не заразны…
Бог не поможет, у дьявола – взыщем.
Дьявол не даст, украдём друг у друга…
В каждой преступнице верность мы ищем,
Каждого просим подать свою руку.
Кто-то нас словит и тут же – подбросит.
Этот жонглёр нас однажды уронит.
Первого – Бога просили, но просим
Дьявола днесь, ибо скоро – утонем.
Всё мимолётно: и ветер, и птицы.
Нас научили жить только мгновеньем.
Только сегодняшней ночью не спится
Нам, захлебнувшимся в прикосновеньях.
В верности – клятв на крови – трижды сорок:
Дай. Я поверю. Дающим – воздастся.
Я расплачусь с тобой искренним взором.
Счастью ещё бы чуть-чуть настояться.

УСЛЫШЬ

Услышь не только пульс весны и шелест птичьих перьев.
Меня – услышь. Хотя бы потому,
Что я не обменял на глухоту твоё доверье,
Не погасил маяк, шагнув во тьму,

Хотя бы потому, что в незапамятное время
С тобой случайно встретился и вот:
Лишь мельком заглянув в твои глаза и пряча темень
Своих – тотчас, мгновенно, исподволь –

Я понял, кто ты, я узнал твоё земное имя,
День твоего рожденья, скромность щёк
И холод губ, и тая в этой тайной пантомиме,
Я знал уже, что – встретимся ещё.

В солнцезащитных недрах моря, вслед за облаками,
Летают фиолетовые сны.
Услышь не только мартовских котов в апрельском гаме.
Меня – услышь. Я тоже – лик весны.

САГА

Это – хроника нашей дробящейся жизни, исчадье
Иллюзорных провалов в рыбацких сетях Бытия.
На экране мелькают то рыбы, то наши объятья.
Наяву же мы врозь: ты – в последнем ряду, в первом – я.
Этот фильм убивает людей в кинозале планеты.
Отмотаем назад, на начало, где титры ещё.
Узнаёшь своё имя в игре бирюзового света?
Нам, актёрам, за то, что играли в нём, выписан счёт…
Справедливая дань для того, кто судьбой обнаружен…
Мы – актёры и зрители фильма, и нас – не спасут.
Мы смотрели его изнутри и смотрели снаружи,
И снаружи себя мы узнали лишь ближе к концу.
Мириады безумств косолапых влетают в истому,
Исцарапав багровыми шпорами – космоса тишь.
Пусть сейчас, на премьере, одна, в полутьме невесомой,
Ты в последнем ряду неподвижно, уныло сидишь,
(Фильм тебе не понравится: в нём happy-end невозможен.
Ты же – любишь, чтоб все были счастливы и спасены…),
Но когда-то, столетья спустя, проходя осторожно
Мимо этого кинотеатра, ты вспомнишь все сны,
И зайдёшь сюда вновь и решишь, что неплохо бы снова
Посмотреть этот фильм, потеревшись о чьё-то плечо,
И однажды поймёшь и прочувствуешь каждое слово,
И полюбишь наш фильм, и не раз пересмотришь ещё.

ХОККУ НАПИСАННОЕ НОВЫМ САМУРАЕМ НА РАССВЕТЕ ЗАКАТА

Вчера ночью
Я приснился всем
А мне снилась Она

ХОККУ НАПИСАННОЕ НОВЫМ САМУРАЕМ НА ЗАКАТЕ РАССВЕТА

Этой ночью
Она снилась всем
А я не смог уснуть

ЮГОВОСТОК ИЛИ СЕВЕРОЗАПАД

Я на свободу тебя отпускаю:
Юго-восток или северо-запад.
Будь на свободе как: дома. Я каюсь
В том, что держал в своих огненных лапах
Нежный цветок, и хотел его – в книге
Высушить, чтобы – остался на память…

… Эта свобода – всего лишь вериги.
Всюду – свобода крадётся за нами…
Вырвался в степь составлять завещанье
Ветер, попутный хрустальным кометам…
Как там тебе, на свободе?.. – Молчанье…
Нравится? Нравится?.. – Нету ответа.

***

Жить неуютно в раю переспелом.
Пусто на вечно осеннем проспекте.
Зарезервировал ад – твоё тело,
Душу, сознанье и всё, что в комплекте.
Стрёмно под куполом зарев конвойных.
Как ты бездонна в сиреневой блузе,
Или в заношенном топлес, так знойно
Прячась под пледом отцветших иллюзий…
Этот мир безднами не испугаешь.
Я буду спазмом руки, но – с тобою.
В рай – половинки души не пускают.
В этом загвоздка программного сбоя.
Запах свободы сегодня невнятен.
Скоро тебя перемелют сомненья.
Я подарил тебе сотни объятий.
Ты постарела за это мгновенье.
Снова зашкалило слух эхолота.
Глаз телескопа упёрся в иконы.
Плачь. Или верь мне. Ты видишь, что кто-то
Днесь в конфетти превращает фотоны…
Запах воды океан экономит.
Скоро опомнишься. Если не скоро,
То никогда уже. На космодроме
В нежность стартуют лучи светофоров.
Делай, что хочешь. Но знай, что не будет
В мире людей, что могли стать святыми,
Если сейчас в Антологии Судеб
Ты зачеркнёшь наше тайное имя,
Больше не будет (пойми: не родится!)
В мире таких, кто зовёт тебя солнцем,
Кто обнажался до облика птицы
Перед твоей гипнотической бронзой,
И разгорится гроза этой ночью,
И расстреляют здоровье измены,
И оборвётся твоё многоточье,
И завершится движенье Вселенной…
Не забывай меня в этом вечернем
Городе Льдов и тогда – не прощаясь,
Я обещаю тебе, обещаю:
В будущей жизни мы встретимся. Верь мне.

ЯСНОВИДЕНЬЕ

И ветер, вздорный лунный ясновидец, тело
Циклонов, прикоснулся к радугам твоим,
И ты проснулась нерешительно, несмело,
Боясь, что бросишь всех, чтоб вновь пойти за ним.
А ветер знал заранее, что будет, что случится.
Он – ясновидец, он же – сыщик, вор, колдун.
Он знает даже то, что мы – совсем не птицы,
Узнавшие об этом только на лету.
Он – князь вокзалов, он же – дворник на перроне.
Он – проводник в вагоне, сбившемся с пути.
Он – тот, кто снова нас когда-нибудь уронит:
Тебя – в огонь, меня – во всё, что позади.
Нас, очевидно, кто-то путает с камнями.
Усни. Вокзал закрыли. Ветер – это сон.
И если Небо до сих пор играет с нами
Так беспощадно, я плюю ему в лицо!
Лишь мне замок твоей души шаманьей
Поддаться мог, но ключ в замке расцвёл цветком…
Нет беспощадности суровей невниманья.
Бог глух: ни Слова – вслед нырнувшим глубоко…
Вокзалы спят. И спят все те, кому остаться
Никак нельзя в таком безжизненном кино.
Лишь только мне запрещено тебя касаться
И только мне любить тебя разрешено.
_________

Из цикла «КУКОЛКА ВУДУ»

***

А знаешь? На мира безликой панели
Всегда хватит места расширить альков!
Развилки дорог, магистралей, туннелей –
Страшней и таинственней всех тупиков.
О, наша разлука, конечно, ускорит,
Развитие общества раза так в три.
А я изучил деформацию моря
Во время губительно-бледной зари.
Сомнительна мне дислокация Неба.
Врождённое качество осени – боль.
Колючей щетиной оброс хрупкий невод,
В котором хранит мою ауру тролль.
И я обещал тебе – выжить, не спиться,
С ума не сойти, не убить – ни тебя,
Ни всех женихов твоих глянцеволицых…
Я дал тебе слово: влюбиться опять –
В других… Я солгал тебе. Данное слово
Сдержать не смогу: обезумев, убью –
Тебя, и твоих женихов безголовых,
Сопьюсь и уйду в отчуждённость свою.

***

Даже фениксов можно сжигать безвозвратно.
Есть такие костры: не воскреснет никто.
Не железный и я. И ещё – не всеядный.
Не люблю ни мышьяк, ни цианистый дождь.
Притворялся железным? Неправда. Ни разу!
Аллергия на верность присуща не мне.
Я смотрю на людей, как на море заразы,
Где ни капли воды оживляющей нет.
Занят, занят – для них. Сорок три часа в сутки.
До полуночи семьдесят порч навести
Ещё нужно мне и в тридцать две проститутки
Вбить осиновый кол и уснуть на груди.
И в тебя. Извини. Извини. Это важно.
Я всегда был жесток, но теперь – жесток впрок.
Ты, что фениксом я оказался – не страшно.
Жаль, что ты оказалась смертельным костром.

ДЕКОРАТИВНЫЕ ЛЮДИ

Терновая весна бывает и попутною, и встречной.
За силуэтами зверей я от тебя уже не скроюсь.
Всё человечество – лишь декорация для нашей вечной
Трагедии. Пусть никогда не забывает, кто здесь кто есть.
Все эти декорации твердят: забудь, она тебя погубит.
Я знаю. Но ожоги от весны – близняшки поцелуев.
Я ни словами, ни гаремами посмертно неподкупен.
Я так люблю тебя, что всех иных я – ненавижу и миную.
Я не могу клонировать тебя, а так бы – попытался.
Я никогда не изменю твоим иллюзиям свободы.
Мой бубен нимба всё равно с тобой, ослепшая, остался.
С обратной стороны весны такая же нелётная погода.
А помнишь: здесь недавно кто-то светлый раздавал ковчеги?
Он завещал: любить. Всегда. Во что б это ни стало. Постоянно.
Он говорил, что разлюбить – отдаться дьяволу навеки.
Пусть я сойду с ума, убью, погибну, но любить тебя не перестану!

SMS (Save My Soul)

За вкрадчивость весенних перемен,
Не разобравшись в собственных соблазнах,
Наш мирный город взял нас в плен,
Не выпускает в мир огнеопасный.

И в этот странный день я стал жесток.
Мне безразличны мнения и просьбы.
Мечтаю лишь о том, чтоб мир издох.
Вот если всех убить мне удалось бы!

Пусть это ты жестокость родила
В моей душе, в аренду данной Змею:
Одной тебе – я не желаю зла,
С тобой лишь – быть жестоким не умею.

JUF-CJ-F9K-K-2RCJ290HJ0R

У меня
Полный карман счастливых трамвайных билетиков
И ни одной счастливой минуты

ПОДИУМ

Протёрлись на складках реальности – дыры,
А в дыры стучатся – исчадия ада.
На подиум вышли – циклопы, сатиры,
Химеры, валькирии, черти, дриады…
Вальпургиев век. И никак не иначе.
Погибнешь, конечно, в мгновенье прозренья.
Последнею пуговкой на Настоящем
Уже кровоточит над нами затменье.
Твои саламандры поют твои песни.
Скрежещут копытами лунные птицы.
Но – в ноги привыкли мы кланяться бездне,
Мы, зодчие самой прекрасной столицы.
Загривки ошибок взывают к пощаде.
В постели удобно устроились бесы.
Какому уродцу, зачем, чего ради, –
Взбрело в окаянную голову резать
На два безымянных мятежных обрубка
Спокойную, вечную, цельную душу?
Луну раскрошили по бригам и шлюпкам,
Втоптали в промозглые мутные лужи.
Кто нас раздробил, красоты не заметив,
На россыпь обломков приватного рая?
Таким не позволено жить на планете.
Таких не прощают. Таких – убивают.
Все клады похищены воинством птичьим.
Горынычи, сирины и алконосты…
Другие слепцы назовут мне их клички
И я безошибочно выстрелю в воздух,
Умчусь в Коктебель, и у ног Карадага
Построю себе однокомнатный домик
(Скорей: одноклеточный), с печью и флагом,
Вручая себя летаргической коме,
С соседями буду играть в преферансы,
Выращивать цитрусы, марихуану,
На рынке расхваливать птиц из фаянса,
Смотреть телевизор, читать «Рамаяну»,
И, может быть, буду писать тебе письма,
По праздникам буду звонить тебе в город
И буду рассказывать, как же спаслись мы
От счастья в своих – одинаковых – норах…
Но если не хочешь - не буду… Пока что.
Обуглено громом витражное небо.
Поверь, мы не будем испытывать жажду.
Мы просто – разгаданный хаосом ребус.

ВКРАДЧИВОСТЬ

В гипнозе, навеянном вкрадчивым громом,
Обрушенном осенью и тишиною,
Всю жизнь просижу я, на пару с луною,
Вколоченный в сумерки собственным домом.
Слетевший с моста твоего поцелуя,
Я буду рассматривать тонкие тени,
Следить за тревожным цветеньем сирени
И стариться, скомкано, тихо тоскуя.
Состарившись, стану ментальным скитальцем,
И буду считать, что мы вместе навеки,
Встречаемся даже и делим ночлеги,
И знаем друг друга, как пять своих пальцев…
Ты просто запуталась в уличных схемах,
Опять задержали тебя на работе…
Я буду уверен, что ты – на подходе
И скоро придёшь в мой фарфоровый кремль…
Когда ты умрёшь, я по-прежнему буду
Встречаться с тобою, гламурной и юной,
На улицах города вкрадчиво-лунных
И даже не буду считать это чудом…
_________

Из цикла «ПАРАД ПЛАНЕТ»

ТАК БЫЛО

Я, кажется, сейчас влюблюсь в её сердца.
В ней слишком много жизни и совсем чуть-чуть здоровья…

Ты – смерть. Я – фоторобот без лица.
Отдать могиле всё и раствориться в воздухе – любовью –
Умеешь. Радуги ревут от жажды. Ты
Испробована и подходишь мне. Ты симпатична
Любовью. Чтобы быть со мною – правила просты:
Будь верной, нежной, доброй, вечной, неживой и нелогичной.
Мне вспомнилось сейчас, как были мы одни.
Венера злоупотребляла чудесами
И тишиной. Пойми. Пойми! Ты – мой зенит.
А горизонт – уже не в моде. Ты пойми. Я только замер,
И вот уже: твои Медведицы не спят,
Полярные сиянья обжигают кромку леса…
Мне не за что просить прощенья у тебя.
Пойми – и я люблю тебя. Я тоже – человек, принцесса.

МАРСИАНСКОЕ ТОРНАДО

Кленовое гетто. Гаремы Лилит
Лелеют канун своего пораженья.
Мосты заслоняют людей от Земли.
Я слушаю адский напев притяженья.
Теперь не сжигают – взрывают – мосты.
Они – ни к чему. Реки выжжены солнцем
И – высохли. Реки сухие и – ты.
В засушенных реках мы сверлим колодцы.
Зачем? Ты меняешь цвет крови за миг
По просьбе маньяков, гепардов и троллей.
Зверинец – на воле. А ты их корми.
Капризы растут сорняками на поле.
А я – тоже занят. Я тоже – река.
Хожу по рукам у ментальных маньяков,
По лунным карнизам хожу на руках,
Лечусь затоплением архипелагов.
Так мало тротила в амбарах столиц!
Так много ненужных мостов оказалось!
Мосты отрывали людей от Земли,
Но с нами Земля, как всегда, не рассталась.
Ей впредь будет мало касаться меня.
Захочет меня обволакивать прочно.
И, кстати, её тоже можно понять.
Тебя – невозможно, ведь ты – непорочна!
Теория боли ещё – от руки.
Конечно же, драматизирую! Скажешь!
Из наших колодцев летят мотыльки
Распущенных молний и бабочки даже.
Гаремы Лилит заберут под тюрьму.
Хоть выжжены реки, не стал ближе берег.
Я крайне желаю понять, почему
Тебе я уже, моё солнце, не верю.

ПЕРЕЛЁТНАЯ ПТИЦА

Сегодня снова ночь. Сегодня ночь колдует
Над нами. Мы потерпим до утра.
Твои улыбки симпатичней поцелуев
Сегодня. Мы – в Крыму и мы – в горах.

О, я закормлен намертво твоим вертепом!
Оставь в покое буффонаду. Спи.
Ведь снова огненные ящерицы – слепы,
А наш знакомый, Цербер – на цепи.

Налей вина и вспомни, что у нас есть ложе.
Присядь. Какая птица из тебя?
Ведь птицы могут спать в полёте. Ты – не можешь.
Поспи. Всё люди – хоть немного – спят.

Когда я вновь приду, я буду светлым, юным,
И будь, пожалуйста, красивой – ты,
Ведь я взрастил за эти годы в вечных дюнах
Болезненную жажду красоты.

UNDERDEATH

И воздух спасти от дробящихся слухов,
И радуги нежность и лунность осилить –
Способны лишь два обвенчавшихся духа,
Поэтому мы так стремимся к могиле.
Печатать в века золотые – билеты,
Воспитывать мамонтов, в них отражаясь –
Способны лишь вечные жители Леты,
Поэтому мы так активно ветшаем.
Выуживать зренье из глаз – в сон Востока,
Блуждать, потерявшись, в чужих поцелуях –
Способны лишь два обручившихся бога,
Поэтому Господа мы критикуем.
Пустые аулы штурмуют драконы.
Персидские всадники пьют харакири.
Мы ждём, когда вновь захохочут иконы.
Такое бывает в припадочном мире.
Мы были ослепшему грому – глазами,
Мы стали ресницами – гордой печали.
Мы очень стараемся стать – чудесами,
Хотя – в прошлой жизни мы тоже старались.
Озябшие от небылиц, мы летим за
Прощением в тёплые страны, планеты.
Мы очень расстроимся, если родимся
Опять в мире затхлом припадочном этом.
_________

Из цикла «РЫБЫ СТИКСА»

***

Хитрые глубоководные рыбы,
Хищные холоднокровные рыбы,
Рыбы, живущие в омутах Стикса,
Зыбко петляют меж серых полипов,
Слушают гул человеческих всхлипов…
Рыбы тебе не позволят забыться,

Будут играть тобой в кегли и в теннис,
Будут обгладывать душу их тени…
Странные глубоководные птицы…
Грея себя на серебряных волнах
И укрощая глубокую полночь,
Рыбы тебе не помогут забыться…

Солнце! Не чувствовать, не задыхаться
Так непростительно долго – двенадцать
Жизней – простительно! Это приводит
Лишь к атрофии всех нервов и лёгких.
Солнце, я знаю, зачем тебе плохо
В этой воде и её хороводе.

Дьявол распят на кресте. Эти рыбы,
Эти несчастные глупые рыбы
(Их ненавидят и боги, и люди)
Ждут понимания и милосердья
У водолазов, замеченных смертью…
Ты постарайся от них улизнуть и

Выплыть на остров в течении Леты.
Тот, кто утонет – упустит победу.
Мрачные птицы плывут к водолазам.
Глупо на них обижаться и злиться.
Будь милосердна и к ним. Эти птицы
Просто не видели Солнца – ни разу.

***

А самолёты врезаются вновь
В здания Ада, дома и отели…
Нам поглазеть бы на всё это, но
Лета дорогу размыла, разъела…
Да, мы умеем ходить по воде –
Помнишь, как долго учили когда-то
Нас, сколько сгинуло нас в высоте
Неба, пока научились? – и надо
Нам бы дойти до иных берегов,
Только сперва переждать наводненье…
А до гостиниц идти далеко.
Кто же научит нас, кто? Привиденья?
Просто бродить по обычной воде.
Жаль, но по волнам изнеженной Леты
Мы не умеем ещё, мы не те,
Кто дружит с кем-то из лиц с того света.
Отсветы взрывов маячат вдали,
Грохот сдувает пылинки с соцветий…
Пусть остаётся фантазией лишь
Наш променад по трепещущей Лете.

***

От начала начал поджидают Харона
С часовым механизмом подводные камни.
Дирижабли летают над Стиксом синхронно,
Перевозчика ищут и смотрят в глаза мне.
И последнее ясное, что ты забудешь –
То ночное кафе на проспекте центральном,
Где мы молча сидели, счастливые люди,
Пили кофе и думали лишь о фатальном.
Для тебя это Ад – просидеть в этом тихом,
Опустевшем кафе в одиночестве – вечно,
Где зачем-то теперь – опечатанный выход…
Это будет твой Ад, с вкусом кофе аптечным.
За стеной, в совершенно такой же кофейне,
С приглушённым мерцаньем бутонов китайских
Ламп, я буду пить кофе среди привидений…
Это будет мой Ад, с вкусом нежности райской.
И, конечно же, ты не узнаешь об этом,
А узнала б, вдвойне стал бы Ад – ненавистным.
Но я буду хорошим и тихим соседом,
Чтобы ты не тревожилась так, как при жизни.
Ждут Харона пожизненно в водной засаде
С часовым механизмом подводные камни,
Вертолёты лавируют между исчадий
И голодные рыбы не смотрят в глаза мне.

***

Мумия Атлантиды
Одета в ледяную воду
Будто манекенщица на подиуме
Её глаза закатились от климата подводной тундры
Холод становится наркотиком
Первое что забываешь
Утолив жажду памяти
Где поверхность а где дно
Где поверхность – вверху или внизу

Атлантида первобытна и целомудренна
Фиолетовые рыбы Стикса живут среди её колоннад
И не знают, что кто-то ищет Атлантиду
А если бы знали, то сказали бы
Но кому
У этих рыб до сих пор живо преданье
О русалках с рыбьими головами
И двумя странными конечностями вместо хвоста
Атланты построили несколько вулканов

Я тебя выдумал
А ты сменила характер и вкусы
Чтобы я не узнал тебя

В косы колоннад вплетены кораллы
Жаль что я такой неиндифферентный
Жаль что ты такая совершенная и единственная

***

Однажды – впервые – эпический слиток
Звезды разлился в безымянной дали.
Летучие рыбы нашли Атлантиду.
Хотя не искали, но всё же – нашли.
Руины теплы от громадных ладоней,
Как будто совсем не руины они,
Как будто бы только сейчас, без агоний,
Покинуты были они и – одни.
Стеклянные лица языческих статуй
Вдыхают дыханье рассветных лучей.
И вновь Атлантида не верит, а надо,
Что стала забытой, ненужной, ничьей.
И Солнце порхает, как вспыльчивый идол,
А волны пытаются снова, как встарь,
Поднять исполинов со дна Атлантиды,
И колокол тешат, как старый звонарь.
Ты здесь? Ты же здесь! Но, язычница, где ты?
Раз есть паутина, то есть и паук.
На стенах начертана бездна ответов.
На лицах скульптур напечатан испуг.
Как будто утопленник – Солнце – впервые –
Над волнами всплыло, ведь – легче воды.
Днесь зоны дождя из лучей огневые
Для рыб озарят Атлантиду, где – ты.
Ты знаешь? – повсюду расставлены сети,
И если ты здесь, я уже – победил.
И это последнее место на свете,
Где я опасаюсь тебя не найти.
________

Из цикла «ИМЯ ТВОЕ»

***

Случайное оцепенение яви…
Стоим, заворожены Армагеддоном.
Оскалясь, бумажные монстры утонут
В кипящих лавинах и станут в них плавать.

Бесчисленно множатся днесь концы света,
С обеих сторон подступают и душат,
Опять воскрешают и душат нам души.
Наложено на Мироздание – вето.

И вот, сатанея, всё твёрже, строптивей,
По небу свинцовый гуляет багрянец.
Кометы уже по Земле барабанят.
Земля камертоном звенит, но фальшивит.

Нам нужно спешить. Катастрофы – двоятся.
Нам нужно успеть, пока здесь мы, земные,
Пока не достигли нас волны взрывные,
Друг друга увидеть и поцеловаться.

Нам нужно сдружиться успеть с небесами,
Принцессу какую-то выковать болью
Из плоти, и съездить на северный полюс,
И много чего, что не знаем и сами …

Гармония Армагеддона пленяет.
Но всё же когда-то и он прекратится,
И, знаешь, когда-то и он повторится,
И мы повторимся, и я это – знаю.

Таков Апокалипсис, пёстрый и меткий,
На что-то знакомое очень похожий.
Красивое зрелище, правда? Но всё же
Нам нужно спешить обогнать конец света.

***

Гремучие сумерки. Время Пилата.
И смерть – словно эхо чужого рожденья.
Люблю кисло-сладкую боль наважденья.
Разгадана мимика всех водопадов.

Среди охмелевших от шёпотов сонмов
Богинь, ты сама – Вероломное шепчешь,
Меня окружая всё крепче и крепче.
Ты – мой Апокалипсис, Армагеддон мой!

Дыша иллюзорностью гетто земного,
Удавленный памяти метаморфозой,
Обрушенным взглядом, наглея, без спроса,
Я в небо смотрю, и ничто там не ново.

А ты, воплощаясь в телах незнакомок,
Идущих по скверам, селящихся рядом,
Пытая меня акробатикой взглядов,
Следишь за моею душой из потёмок,

И верность мою вычисляешь, решая,
Насколько я твой и насколько моя ты,
И разве тебе до сих пор не понятно,
Что ты для меня навсегда – не чужая?

Ундины глотают просторные тени.
Сиренева мгла простудившейся феи…
И эльфы смертельно больные – трофеи,
Которых с собой унесут привиденья.

На небе есть точки, откуда паденье
Совсем незаметно: небесные язвы.
И вновь не упустит Пилат звездный час свой,
И ты возвратишься в момент преступленья.

***

Воздушные айсберги и столкновенья
Подземных миров, урожаи ошибок…
Священное совокупленье улыбок
И майских цветов зачинает прощенье.

Но ждать ещё долго. Уносятся храмы,
Следы их – воронки комет – остаются…
Слезами запружены кратеров блюдца,
Заложники солнечной кардиограммы…

Рептилии света роятся в сознаньях.
Ты знаешь об этом и камни роняешь
В своё угловатое небо, пеняя
На цели – холодные воспоминанья.

Янтарное солнце, курясь благовонно,
Ни разу не слышало о Люцифере.
Ты письма мои не читала. Я верю:
Они заблудились в руках почтальонов.

Ты хочешь прочесть их. Они – путеводный
Маяк в серебре бирюзовых изгнаний,
Пунктирная линия на океане –
На юг, где иллюзии грусти – бесплотны.

Как прежде – тебя, я сегодня ищу их.
Беззвучны камины в тугих подземельях.
С линяющих туч, дирижируя зреньем,
Рассветы счищают дождинки-чешуи.

Тату на снежинках и люди-раскраски,
И всё – надоест, и останется чаять,
Что мы не наскучим друг другу, встречаясь,
И снимем друг с друга зеркальные маски.

***

Опаловый дым в полутьме оживает.
Тебя в полутьме обнимаю воздушно.
Мне кроме тебя никого и не нужно,
И в рыхлом окне проплывают трамваи…

… Я мёртв, и мне не за чем быть осторожным.
Нашёл седой волос, один – тоже: проседь.
Дождусь тебя завтра без четверти восемь,
И знаешь ли ты, что такое – возможно?

Пока ты не явишься, нет меня. Стоя
В цветочной часовне своей цитадели,
Я тысячи лет поклоняюсь тебе лишь,
И знала ли ты, что бывает такое?

Я рад: ты осталась такой же беспечной.
Владыки ошибок невинны, невинны
И сами ошибки. Ты – выстрел мне в спину,
Который я ждал и дождался, конечно.

Я рад: ты такою же мудрой осталась.
Не мы – гениальны, любовь наша – гений,
Вмурованный в блеклый режим откровений,
В шаблоны наитий, интриги гадалок…

Мираж пришвартован к пустыне проталин,
И если не твой я, что чей же, и чья ты?
Ничто – невозможно, и в замке из радуг
Сама убедишься, что мы ошибались.

Труп Солнца нам светит огнём непреложным.
Я руку держу твою – вечно, и – надо
Же – помню тебя наизусть, моя радость,
И веришь ли ты, что такое – возможно?

***

Сердца маскарадят под гимн беспокойства.
Глаза карнавалят под ратные марши.
Мы прямо с рождения чувствуем старше
Себя, чем мы есть. Это – общее свойство.

Здесь рушатся луны, а мы – остаёмся.
Здесь облако переплавляется в бронзу.
Прозрачная явь. Это я, моё солнце!
Со мною в стотысячный раз познакомься!

Бледнея от осени, мчишь по Садовой,
Опешив от спешки, здороваясь мимо…
Боишься опять оказаться любимой,
Но больше боишься – влюбиться по-новой.

Ведь так не бывает: быть вместе и сниться,
И мы – будем сниться друг другу годами,
Но все катастрофы меняют местами
Реальность и сон, побережия Стикса…

И смерч гастролирует в провинциальных
Районах, шатающийся, косолапый,
Прикинется то каруселью, то трапом,
И встреча его с нами будет фатальной.

Два полюса Стикса не любят друг друга.
Район Чёрных Скал. Демонтирован ветер.
Но то, что на «Здравствуй» ты «Здравствуй» ответишь,
Обрадует скорую зимнюю вьюгу.

Здесь мышцы оков расслабляются ночью,
Суставы цепей протираются болью…
И жизнь остаётся безбрежной мозолью
На лопастях Неба, растерзанных в клочья.
________

Из мистерии «АПОКАЛИПСИС УЛЫБКИ ДЖОКОНДЫ»

СОЛНЦЕ ВРЕМЁН КАЙНОЗОЯ

В умирающем мире в Голгофы исколотый лопнувший панцирь
Упирается алая опухоль Солнца времён кайнозоя.
Сводит скулы от приторно-тёрпкого запаха протуберанца,
Изловившего в невод свой Землю и ставшего знойной грозою.

Плавники механических туч отекли, и мертво лиловея,
Провисая, пощёчиной бледное тело Голгофы огрели.
Подскажи, как найти тебя срочно, пока этот мир не развеян.
Прикажи мне услышать всё то, что хотели сказать нам апрели.

Мы привыкли к промозглому яду, озону Луны, мы не спросим,
Почему же в утробах Голгоф родились эти царства-маньяки.
Подскажи, как найти тебя, чтобы двуглавою птицею – в осень.
Прикажи мне сдувать с твоих мыслей и снов раскалённую накипь.

Эта осень – одна из последних на этой планете, но будут
И другие планеты, где осень бывает таинственно-длинной.
Так считают оракулы грёз. Два крыла – на двоих, и покуда
Я не сплю, отдохни: наши крылья послушны и мне, половина!

Каланчи воспалённые взгляды на свет воспалённый кидают.
Увядающим землям под стать тормозить центробежье галактик
И соседние звёзды гасить, изумрудною скорбью питая...
Если жизнь – лишь спектакль, Земля – это акт, что же будет в антракте?

Объясни, отчего этот мир обречённый велик и прекрасен,
Если всё в этом мире – всего развлеченье и времени трата?
Если все мы приходим ни с чем и уходим ни с чем восвояси,
То бессмысленны наши мечты и полёты к цветущим закатам...

***

За этой дверью – Авелей и Каинов династии
Стояли, сгорбившись, и тяжело дышали,
И ждали то ли казни, то ли первого причастия
И бесконечно отражались, умножались

В однообразных посторонних лицах-декорациях
Своих ушедших и грядущих поколений,
И падали на них из неба волны радиации,
И, падая на Землю, шелестели тени,

И всем казалось почему-то, что, сложась в единое
Лицо и затаясь в немом оцепененьи,
Они – глаза озябшей Евы, или же невинное
Лицо Вселенной обрели бы на мгновенье,

И эта мысли им так нравилась, что эти Авели
И Каины готовы были безмятежно
Из века в век, как будто в угол их детьми поставили,
Стоять за этой дверью, сгорбившись кромешно...

И эту дверь ты не открыл, сгущая настоящее,
Но ты услышал их тяжёлое дыханье,
И в дом твой лунный луч вползал сквозь витражи дрожащие,
И в небо падали полярные сиянья...

***

Небо полярное, небо закатное…
Сполохи белые, сполохи красные…
Дикое, самое невероятное –
На колесницах мерцаний – атласное.

Там – вседоступный музей первозданного.
Всюду – провинции, всюду – окраины.
Ждёт тебя верно – раба и хозяина –
Северный дом твой, отстроенный заново.

Звёзды – заложницы звёзд – беспробудные.
Шорохи явные, грохоты громкие….
Все мы – безумные, все мы – беспутные,
Люди безлюдные, путники ломкие…

Там – перевёртыши хаоса адова…
Ветры замёрзшие, штили мятежные…
Здесь я одна – без тебя – безутешная.
Дом свой найди – будет, чем нас порадовать.

***

Яблоко Боль никогда не дозреет.
Сорвано было детьми Вавилона
(В Бездну всмотреться бы им поскорее!).
Съедено было неспелым, зелёным
И потому, соответственно, кислым.
Съедено. Напрочь. Не – вовремя. Рано.
Яблоня стала земным атавизмом.
Райскую глушь иллюстрируют раны.
Трагикомедия зимних процессий
Нейтрализует небесные клятвы.
Лей через линзы огонь всех созвездий
На преждевременность яблочной жатвы.
К Солнцу подбрасывай яблоки – тщетно!
Тщетно привязывай к ветке – огрызок!
Вам не помогут: ни дым сигаретный,
Ни челноки, ни межзвёздные визы.
Соль иногда превращается в сахар.
Но иллюзорна инверсия боли.
Свадебным ложем становится плаха.
Сейфы миров забывают пароли.
Если сорвали бы яблоко это
Несколько позже, значительно позже,
Спелое Яблоко Боли, быть может,
Стало бы Яблоком Счастья...

***

И ради твоего объятья:
уже шесть тысяч лет, уста
сомкнув, провёл я на распятьи,
и был примером для Христа.

Я слышал голоса и топот...
И чтобы я не так скучал –
по каменным звериным тропам
ходили грозы по ночам...

Все эти годы – сарафаны
сменяла сотни раз Луна
и серебристую саванну
читала, словно письмена...

Луна ложилась мне на пряди,
потом со мной была заря...
А я всё ждал твоих объятий –
шесть тысяч лет! – и ждал не зря.
________

Из поэмы «ПОД АРКАДОЙ РАДУГ»

***
Бывает и так: рождена быть гетерой!
Я кровью разбавил убийственный кофе…
И яблоки в тесте под тусклым торшером.
И ты. Только в профиль. Всегда, всегда в профиль!
Сухие ромашки – в кувшине из глины.
Ромашки – на глине кувшина – узором.
Покрыла и скрыла зыбучей щетиной
Окно на веранде невзрачная штора.
Я пальцем размешивал кофе. Горячий!
Колечки и вихри кофейного пара
Над чашкой взлетали, и в них не иначе
Как радуг аркада, аркада пожаров…
И вихри в пространстве узор рисовали,
И через мгновенье он снова менялся,
И пар поднимался над нами в печали…
Громоздкие радуги мучались в вальсе
И так неуклюже вставали над нами,
Что мы замечали, что радуги тают,
Что небо уже не похоже на знамя,
И кофе кровавый мы жадно глотаем…
Мне вспомнилось утром, что я прошлой ночью –
Заснул на твоих, недоступных, коленях…
Но кто разорвал наши радуги в клочья?
И кто был со мной? Ты? Сама? Или тени?
Сама, настоящая? Иль привиденье?

***

Мне кажется, ты нездорова. Возможно,
Что ты надышалась букетом идиллий.
И всё, что я знаю, мне кажется ложным.
В руках – иллюзорность сиреневых лилий…
Мне кажется, я до последнего кадра
Отснял твою жизнь и - увидел с экрана
Театр, идущий на «браво». Театров
Театр. Вершина интриг и обмана.
Мне кажется, что-то случилось. Со мною
Ты раньше была нерушимым единством –
Теперь наблюдаешь за мною сквозною
Улыбкою за стороны. Это свинство!
Возможно, тебе уже плохо от счастья.
Возможно, что счастье со мной нереально.
Возможно, что ты очарована страстью,
И счастье – всю жизнь не вылазить из спальни…
Возможно, ты думаешь, счастье не модно,
Что счастье не может быть вечным и ровным,
Тебе стало приторно и сумасбродно
От жара блаженства, от сладкой жаровни…
Возможно, что мантры о древнем народе
Встревожили духов, воскресли оравы…
Возможно, на выставке адских отродий
Ужалил тебя за язык динозавр…
А может, на нас в океане глазели,
Когда мы купались нагими, дельфины…
И может, мятеж на Земле-карусели
До нас предприняли мирские лавины…
Возможно, карета, в которой мы Землю
Так нежно топтали – из черепа Бога…
Возможно, не мы всю планету объемлем,
А нас укротил жезл Гога-Магога…
Но хочется верить, что это – причуды,
Что мне только кажется всё – с пьедестала.
Скорее всего, это просто – простуда…
Скорее всего, ты немного – устала…

***

Холм поспешно зарос седыми родниками,
Журчат их кудри.
Потрясение – заметить на умиротворённом затылке холма камень.
Вот он, Холм В Ангельской Пудре.

Ни следа от ущелья, ни намёка на каньоны!
Предзакатные травы пахнут
Кофе на росе, пустоцветом, крапивой и белладонной…
Впервые пришедший ахнет!..

Пусть. Воздух необузданной тревогой набит, насторожен.
Почва лилова от стеснения.
Закатное солнце смотрит на долину в профиль: вечерние прогулки мошек,
Эха от шагов околение…

По травянистым днищам глиняных ручьёв… Свиристели свирепели
И пели сумрачные соловьи в летаргии,
Вскрикивали, видя сны о крещении жизнью в огненной купели
Небесной стихии…

Жаром крещённые птицы видали сновидения, нам не доступные:
Земля – лепесток, а солнце – ромашка,
И отражением звезды в родниках волхвы играют – бубнами.
Солнце – цветок, солнце – бубен, солнце – чашка!

Колокол и солнце чародейно пульсируют, небо будоражит треск палящий.
Бубен в полнеба закат затмевает.
Всего лишь – тихое, кометами и тоской рисованное пожарище,
Грандиозно-лживая фреска на сваях…

Нависает небо мозаикой. Осколками. Трухой стеклянной.
Сковывает красотой и молчанием.
Снится церковь бронзовая, тёмная, с одной свечой у фонтана,
Бьющего древним преданием…

Что снится церквушке, никто не знает. Да иконы
Черны, и одиноко иконостасу…
А в центре церкви, под куполом, растут пять деревьев, и они бьют поклоны.
Заблудиться бы между их стволами плясом!!!

Пяти деревьям лет по триста. Они тёмных фантазий
Ягоды. И купол
Снят, или построен не был. Открыты небу бронзовые вязи
И бронзу свет бледно-небесный любит…

Такими вечерами всю жизнь кормишься и – счастлив.
От солнца к Земле протянут железный стержень,
Планета на конце висит – коридор к солнцу в огненном масле
Священен и бешен…

Это – скважина света, калейдоскопа валторна оседлая!
Это – световые пьяные кривизны!
Это – мировая купель, куда по коридору летят все светлые –
Принять крещенье жизнью!

***

Погасло моё колдовское светило.
Светило моё возвратилось с прогулки.
Светило. Не светит. Ты прежде ходила
Всегда по одной стороне переулка.
Тебе же рассматривать нравилось раньше
Вот эти фасады, вот эти витрины!
Ты мчалась, жонглируя смуглым оранжем,
Под этими клёнами – как балерина…
Ну что? Почему ты сегодня впервые
Бредёшь по другой стороне? Это странно.
Поникшие руки. Глаза неживые.
В лохмотья души завернула вулканы…
Погасшая! Нежная! Как ты тосклива
Сегодня! Ни разу не видел такою
Тоскливой!.. И высь над тобой молчалива…
Бледна и туманна заря над щекою…
Имей же ты совесть! Хоть маской порадуй
Смеющейся нас, кто тебе доверяет!..
Я чувствую слабость, когда твои взгляды
Печалью безумной весь мир усмиряют.
О бедная! Знаю: ты в город вернулась
И, радугу бросив на подступах к пылу,
Ты в жизнь городов с головой окунулась,
И жизнь поглотила тебя, задушила.
А я говорил: в этой жизни суетной
О радуге помни, ведь радуга – крылья!..
Сейчас я смотрю на тебя безответно…
Дела разгромили твою эскадрилью…
И как я хотел бы прижать твои щёки
К своим!.. Но погасли былые мечты.
И я подойти не решился, далёкий
От Нас, от тебя, от мирской суеты…

***

Каменный замок выдворил брысь пришлых кошек,
Съёжившись серой палаткой –
Разбила пикник в замке мешанина молодёжи.
Вечеринка-разрядка…

Хохота колпаком увенчан ночью замок старинный.
Хохот – полярное зияние.
Нацелился рой голосов в небо из прогоревшего аквамарина
И пурпурной молнией плеснул в расстояние.

Чей-то юный кашель затмил грохот тугого грома.
Соцветьями-окнами расцвёл за ночь замок.
Гости пришли сюда, но первую и последнюю ночь они – дома,
И лишь однажды ночь – их мама…

Средневековье на черепашьем холме извивалось вихрями объятий.
В заброшенном замке – света разгулье.
Строение казалось то одним из прозрачнейших Земли платьев,
То подвешенным к Земле ульем…

Царский зал – съеденная мякоть, сочно-красная пещера
В яблоке с Южного Урала,
А трон около мглистого балкона – севшая на мель пустующая галера
В искросахарном озере зала…

Призраки разровняли языками в яблоке розовые своды. Ты в замке.
Иногда вздрагивали сопрано…
Рыжая малолетка щеголяла в одной китайской панамке…
Ей не следовало быть пьяной.

Обескураженные, подслушанные чёрным ветром разговоры
Доносились оттуда исковеркано,
И среди них, кажется, твой, с жестоко-необъяснимым задором,
Стихийный, как прибоя зеркало.

Говорила. «Князю Ночи - химера моих бантов,
А юла моих дерзостей - прочим!..»
Ползущий, перед ширмой неба, я был твоим арестантом.
Замок на привязи держал Князя Ночи!..

Замочная скважина в тоску – ночь веселья!
Не вспомните экспромты под хрип лиры!
Сегодня мой замок собрали из причалов ожерелья –
Завтра его разберут на сувениры!

Спокоен пляж. Тревожен я. Сирены из-под полнолунья абажура
Вынырнули. Померещились. Стонут.
У них – свои легенды, свои утопии, свои авантюры,
А надо мной Цефей – капюшоном!

Я полз, и внезапно – на корточках… Перевал между пляжем и лугом,
Где сорняка редкие стебли
Доверчиво прижались к песку, имитируя зябкую вьюгу,
И чёрный вихрь их треплет…

Воображения – ведро! Представляю дуло замка наутро:
Царством Спящих зал станет…
Этой ночью экранизирована Кама-сутра,
Раскиданы по полу ткани…

Все спящие во снах тоскливо, сладко, нервно бормочут,
Каждый – о своём, искренне, бесстыже.
Странный неосознанный диалог между ними экспрессивен очень,
Но никто никого не слышит…

И вдруг понимаешь, что нет никакого желания
Возвратиться домой, в любимое кресло,
Что нет смысла жить, стремясь к основам Мироздания,
И что жажда быть с Ней исчезла…

Куда-то вдаль океана уходили ракушняковые стены…
Никак не мог замок успокоиться…
Закопал свои ладони в холодное зерно песка я, убиенный,
И поблагодарил святую троицу.

***

Луна серебрится. Коварство её Серебра
Играет во мне. Только это уже не Игра.
Неистовствует под Луною торжественный ужас,
И я – на холодном песке, под Луной, обнаружен…
Я найден любимой девчонкой на пляже, без сил.
Мой вид, отрешённый и пьяный, её не бесил…
Песчинки на веках. И щёки на нежных ладонях…
Взглянул на неё в изумлении: я её понял!..
Луна заставляла бросаться лицом на песок,
Чтоб слёзы Луны на спине собирать – лунный сок…
Спросила: «Ты, правда, лунатик?..» Ответил: «Лунатик».
И вдруг из-за пазухи вытащил гербер проклятий…
Луна надо мною – как пасть серебристой трубы,
В оркестре светил серебрящая волны и лбы…
И волны, и лбы загорали под светом манящим,
От стонов Луны обесцвечены тёмные пляжи…
Глубокое горло трубы повернулось к тебе,
Коварная ночь обуздала в безликой мольбе…
«Ты - ангел без роду и племени! Спутница зова!
Твой контур реальный, с крылами, Луной обрисован!..»
Летим за Луною подобно живым поездам
И – следуем за Серебром лунных гор по пятам…
Преследуем море хрустальное в гроздьях тумана,
Почти что сидим на вершине сухого вулкана…
Ты – в правой руке, ну а в левой руке – зверобой!..
Я - вытянул руки… Ты видишь Луну под собой!..

***

Ты знаешь сама: никогда, никогда
Тебе я не лгал, и теперь не солгу!..
Я лучше уйду, я уйду от стыда,
Ведь правду я тоже сказать не могу…
Я лучше уйду, не прощаясь уйду,
Уйду, чтобы ты не успела спросить…
Стоим на холодном железном мосту,
Готовые в пьяную ночь голосить…
И в чёрную нить превращается мост,
И нить – под ногами, а после – в руках:
Перила и всё. А внизу, среди звёзд,
В ночной глубине, пароход: чах! чах! чах!
И только лишь мне в своём сердце носить
Единственный звук – парохода гудок,
И только лишь мне прижимать эту нить
К разрытой груди, чтоб испытывать ток…
И – падать в просверленный череп Земли,
Небрежно покрашенный чёрной водой,
Земли, замурованной в душной пыли,
В зловещем молчаньи, больной немотой…
Я – маленький айсберг в теченьи ручья,
И я ухожу, чтоб тебе не солгать…
Тебе будет страшно узнать, что и я
Умею грешить и в грехе пребывать…
Проклятая ночь на железном мосту,
И скоро ли утро, не знает никто,
И не разберёшь, кто есть кто в том бреду,
И – есть ли хоть кто-то под этим пальто…
Двойник на мосту, и к тебе он приник.
А я прошептал: «От начала, родная,
Возможно, с тобой был не я, а двойник,
Но кто настоящий из нас, я не знаю…»
Во мгле не узнать двойника, да и днём
С тобою то я, то двойник, то ещё кто…
Двойник тебя любит, он лечит огнём
Душевные раны, он – знахарь, он – доктор…
Он – мглу переделал в метлу и подмёл
Всю мглу над тобою усердною метлою,
И крошечный бледный рассвет-ореол
Возник над тобой этой ночью слепою…
Двойник соблазняет тебя – я слежу!..
Единственный трепет, единственный шорох –
Холодная водная глубь. Ухожу,
Но если ты хочешь, вернусь очень скоро…
Измена души задувает фитиль
Далёкого ржавого города – ночью…
Пустой пароход не пройдёт десять миль,
А я ухожу, и за мной – многоточие…

***

Он помнил её – изумительно прочно…
И сквозь отраженье в барханах пустыни
Она призвала его в Храм Лепесточный –
Вечернее поле лиловой полыни…
Вечернее поле тревожилось рябью,
И рыжие сосны – глухие, сухие –
Казались смеющимся пугалом жабьим
Для сумерек островитянской стихии…
Заморские песни о пальмах-стрекозах…
Заморские песни о мудрых озёрах…
Она колдовала, молила, чтоб слёзы
Укрылись в беседках заманчивых взоров…
Свидания были привычны, а те, что
Свиданьями можно назвать, скоротечны.
И он созерцал, чтоб запомнить надежду,
И врос он в надежду. Запомнил навечно.
Посмешище сумерек в глиняной рюмке
Болталось, болталось, в вине растворилось…
Надута пустыми пустыми бутылками сумка,
И в ней похоронено всё, что разбилось…
Осколки глушил он глотками большими,
Барханом осколков топил отраженье,
Уже забывая свой вид, своё имя,
Но всё ещё помня своё наважденье…
Не чувствуя вкуса вина и похмелья,
Но помня великое девичье зелье…
Изгладилось… Только однажды в туманах
Своих он увидел глазами больного
Её отраженье на днище стакана…
Он выпил её отраженье – и снова…

***

Автомобильное эхо
Долго носилось
По морю.
Птицы-медузы
Равномерно возносились
К небесам.

Бог бросал кубики
На поверхность вод.
Дьявол размешивал
Море дубиной.

Лес Карликовых Деревьев
Пел псалом.
__________

Из поэмы «КРЕСТ-НАКРЕСТ»

В РЕЖИМЕ ПАНИКИ
Как стоя измождённо на поверхности Кассиопеи,
Сто дней смотреть на жар светил,
Так – на Тебя, необозримую, смотреть не смею,
И – паникует тыл.
Смотреть на эти бусинки росы в запаянных ресницах?
Ты – совершенная тюрьма!
Стою уже минуту здесь, с тобою, узколицей,
И чувствую: схожу с ума!
Всю чащу леса изваяли из венков из незабудок…
Ведь это – Чудо Невзначай!
В июне – лёд, оставшийся с зимы на ветках… Это – тоже чудо!
Я нашими следами лесу дал на чай.
Нельзя! Боюсь ослепнуть или обезуметь
От глаз, просящих лиль.
Ну как с тобою жить? Ты хочешь, чтоб я умер?
С тобою рядом я – лишь пыль!..
… И разбегаются глаза, стараясь втиснуть в рамки чуда
Твою земную красоту…
Но ежели я буду на Тебя смотреть ещё с минуту,
Тогда я ума сойду!

*

В мгновенья ярости ли, сонной тишины,
Под светом тьмы ли, Солнца ли, Луны,
В твоих объятьях ли,
В объятьях ли ярма,
Ещё чуть-чуть,
И я сойду с ума!

С тобою или без тебя,
В июне или в декабре,
Останешься ли ты, уйдёшь ли на заре,
Пойду ли я за смертью иль придёт сама… –
Я всё равно
Сойду с ума!

ОДИЧАВШИЕ КЛОУНЫ

Иволги следуют тропами небесными вдоль наших наваждений.
Что я при этом чувствую? Боль.
На языке топчется голос без эха – словно человек без тени…
Сколько лет первой сказке? Ноль.

Муаровые брови легки на подъём, сами – прыгают…
В сердце тикает часовой механизм…
Чур, над землёю спелёнатой к морю полетим, дикая –
Из суховея – в бриз?

Слева – рассвет, справа – закат,
Над нами – космических ледников чёрные ресницы.
Море лавиною здесь почти.
Когда первый раз в небе, необходимо прижимать лица к лицам,
А грудь к груди!

В роли людей, при помощи канатной дороги – летим вдаль, тело и тело.
Внизу – тропический лес, и птицы там…
Если ты сейчас же не поцелуешь меня остервенело,
Вниз выброшу ко всем чертям!

***

Пока василиски не стали полицией,
Пока катастрофы не стали традицией,
Свои небоскрёбы целуй самолётами
И – скалы с ущельями, рвами и гротами
Пропеллером диким влюблённо лижи,
Лети сквозь мозоли уставшей души.

Пока не рисуют свои сновидения
С натуры художники, пряча в мгновение
Весь мир, наряжайся высокими травами,
Крадись за Луною совместно с удавами
И как за стрекозами тихо ползи…
Луна через миг убирает шасси…

В этот миг
На брусчатку с грохотом
Упала твоя маска,
И ты не заметила,
Когда…

***

Небо появится лишь на рассвете.
Мы подражаем ночной тишине.
Нету на свете громадней трагедий,
Чем повстречаться с тобою во сне...
Нас вышивали на снах Тадж-Махала,
Мы закалялись песками пустынь.
Мы родились, когда Слова не стало...
Нам ли бояться небесную синь?
Нам ли бояться венчальных запястий,
Жадных глазниц, непослушных сердец?..
Страсть – это масть, мы с тобой – этой масти.
Помнишь? – Сам Тартар – наш крёстный отец.
Пятится солнце, а ночь – как приманка,
Только и это пройдёт наконец:
Ты рождена быть заветной беглянкой,
Я, без сомнения, тоже – беглец.

БЕГСТВО

Горячим и хриплым дыханием прерий,
Морями вишнёвого сока со льдом,
Пылинкой, упавшей с ладоней Америк –
Я стану сегодня же или – потом...
Когда не дают: наизнанку, наружу,
Отсюда, подальше, в другую страну,
Где джунгли в подстилку сплелись неуклюже,
И хижина въелась в речную волну...
Я стану комочком чужих глинозёмов,
Чтоб только побыть где-нибудь вдалеке,
Что мир повидать не из сумерек дома,
Чтоб Землю узнать не по книжной строке!..
Я буду возить наш шалаш на телеге,
А ты будешь шить из дороги ковры,
У горного озера множить ночлеги,
Считая сожжённые нами костры.
Вдали – ураганы в муссонной прохладе,
И певчие птицы в косынке весны...
Вдали – декорациям места не хватит,
А мы в настоящую жизнь влюблены...
И если нельзя нам искать Ойкумену,
И странствовать, не вспоминая маршрут,
Мы станем пылинками – одновременно! –
В пустыне, рождённой из лишних минут...
Мы станем песчинками – и: близнецами! –
Подхвачены будем порывом одним...
Из Гоби в Сахару мы двое, мы сами,
Мы вместе, лишь вместе, вдвоём – прилетим!
А что нужно нам, чтобы счастливы стали? –
Всего лишь увидеть, что счастлив весь мир,
Всего лишь увидеть, что видеть мечтали,
Что мы – обнаруженный ориентир...
Нам скучно играть в хронокос километров
И мы сопричастны к беседе широт.
Мы станем ничтожной молекулой ветра,
Спеша совершить кругосветный полёт.

ИСХОД

Ты спишь. Только сон, вероятно, согреет…
Мелькают фантомные дни беспощадно.
Земля начинает вращаться быстрее...
К зиме в черепа превратимся. И ладно.
На площади – город и люди с глазами,
Готовы справлять новоселье в могиле.
Всё знают. Встревожены. Видели сами –
Прожилки ночей на пурпурном светиле...
В последнюю осень, когда умирают,
Пытаемся выжить в мозаике зрелищ
И вылечить души иллюзией рая –
Одной на двоих, только что с колыбели.
В последнюю осень не падают листья,
И люди скучают, и просятся – в сети.
И коль мы не будет скучать так неистово,
Как и они, то – они нас заметят,
И примутся косо смотреть с подворотен
На наши гирлянды в руках наводненья...
Не пробуй помочь им – они будут против
Твоих серебристых лугов утешенья.
Я небо пустыней назвал. Так и есть ведь.
Созвездья комет причесали всю темень.
Невыцветшим небо бывало лишь в детстве
Своём, только – не было нас в это время.
А люди стоят на обочине мира,
И смотрят, как небо ругается с твердью,
И прячутся от катастрофы – в квартирах,
И лечатся от обречённости – смертью.
Ноябрь несёт нас на чёрных носилках,
Как будто на острове прячутся звери.
Летят рукодельные листья в копилку.
В последнюю осень не любят, не верят…
В ноябрь, заросший насмешливым плачем,
Последние люди оркестром уйдут, а
Мы – всё ещё дышим, мы – в цирке, на даче,
В кафе и в театре... До тех пор, покуда...
Найдёшь меня в бездне. Девятой по счёту.
В последнюю осень мы все одиноки.
Измерь силу ветра вблизи самолётов,
На память о наших мечтаньях высоких.

***

упают море жемчужины.
Море навеки простужено.
Кашляют айсбергом полюсы.
На побережиях – молятся.
Тридцать моллюсков у берега.
Справа и слева – Америка…
Где мы с тобою скитаемся?
Мы никогда не раскаемся.

ВСТРЕЧНЫЙ РАССВЕТ

Дозорных нет. Я – встречный, я – всегда и всем навстречу,
Хотя и осень.
Торжественному листопаду подставляю плечи,
Хотя не просит.

Аллеи – словно строки, на которых, как чернила,
Ютятся дети.
Но убаюкал в колыбели старое светило
Шиповый ветер.

Будь здесь. Есть только три сезона на моей аллее.
Вдали – литавры.
От рыжих черенков и леденящих нот шалея,
Уснут кентавры.

Еноты-следопыты прячутся неосторожно
В шелках аллеи.
Будь здесь. Пронзённый осенью насквозь, не знал, что можно
Любить взрослее.

Будь здесь. Не знал, что можно льнуть не только к пьяным звёздам,
Что с небосклона,
Что с тем, кто шёл навстречу – поздороваться так просто
В углу сезона.

Будь здесь. Ты – та, кому дороже мыслей запредельных –
Извивы тела.
Ты – та, которая от красоты моей смертельной
Остолбенела.

МОРСКИЕ КРИСТАЛЛЫ
(Её слова)

Я помню все ночи в объятиях чужих.
Ты веришь в неверие, славишь свой бред.
Нас нет среди мёртвых, и нет нас в живых,
И нет в нас ни чувств, ни бесчувствия нет…
Однажды медузы становятся пеной морской,
А те, кто захочет на днище – кристаллом морским,
А мы остаёмся людьми, со своею тоской –
И в жизни, и в мире ином, и за миром иным…
Иконы решили устроить всемирный потоп.
Иконы заплакали, слёзы замёрзли у глаз.
А мы в это время манили в ловушки озноб,
Заставив погрязнуть в сомнениях – иконостас.
И ветер, уставший как раз на развилке дорог,
И влажное солнце в ресницах ночных васильков,
И каждое облако, каждый кровавый силок –
Настойчиво напоминают небесный альков.
Бессонницей голуби лечат избыток тепла…
Немного же сделала я для тебя! Посмотри –
Я только лишь солнце в ладонях тебе принесла!
Я только лишь сделала нашими все фонари!
Я только расплавила снежное лето до дна,
Я только повысила в должности Бога, и всё!
Я встала у моря, где раньше стояла весна,
И всех для тебя заменила, и стала ферзём!
Я только отстроила заново все те мосты,
Которые ты каждый день, без конца разрушал.
Я даже не стала считать их при блеске звезды,
Всего лишь летела среди растопыренных скал!
Но даже и это Простое – и брешь в Небытьи,
И рай на Земле – я случайно вот здесь возвела –
Неведомым вздохом, неведомым взмахом крыла!
Поверь. Я случайно мечты воплотила твои,
Нечаянно я сновиденья твои прервала –
Нечаянным вздохом, нечаянным взмахом крыла!..

ЭПИЦЕНТР

Насмешливо тают поля из ромашек,
И солнце лениво мерцает во мгле…
А значит всё это, что преданность наша –
Последнее чудо на этой Земле.
Однажды навеки запомни и – веруй,
Что наши безумье подарено – нам,
Что даже любить для меня – полумера,
Что я никому свою роль не отдам!
И ты так невинна, когда ненавидишь,
И ты так красива, когда предаёшь,
Но, чтобы всегда быть на самой орбите,
Ты точно года у кого-то крадёшь!
Зачёркнут серебряным скипетром воздух.
Раздроблен на искры ночной водопад.
И ты так смеёшься, как будто все звёзды
Сердиты, а все заклинанья – горят.
Аминь. Мы последним безумием стали
На самой безумной планете из всех.
И ты не находишь печали – в печали,
Но каждый твой вздох мне засчитан за грех.
И если меня ты забудешь в трактире,
То в то же мгновение влюбишься вновь…
Конечно, ты помнишь, что наша любовь –
Последняя в этом дымящемся мире.

ОТ ПОСТОРОННИХ ГЛАЗ

Бессонные локоны, сонные губы… –
Кто прав? Всё закончено. Счастье настало,
И огненный дождь дует в медные трубы,
И с каждым изгоем весна рассчиталась…
Когда за тобой наблюдают украдкой,
Ты ставишь на то, чтоб жить вечно и споришь…
А как-то, я помню: горя без остатка,
Ты выиграла спор со щетинистым морем…
Следишь на снегу, распластавшимся навзничь,
Идёшь по дороге быстрее, быстрее…
Ты кажешься ветром. Действительно, прав снег:
Когда тебя любят, то ты не стареешь…
Ты день начинаешь всегда с пробужденья,
А ночью за нами следит трясогузка…
Но есть небылицы и есть сновиденья…
Зелёное море глотает моллюсков…
Печально одно: умирают пробелы
Меж прошлым и будущим, сумрак – ограблен,
И сколько поверивших – столько прицелов,
Но я не знаком с твоим детством ни капли!
Я очень хотел бы любить без досады,
И знать тебя с детства, и за руки – с детства –
Ползти через первые заросли радуг
И чувствовать первые ряби кокетства!..
Безлюдные храмы полны ожиданья,
И сколько детей – столько храмов на свете.
Одно у меня сохранилось желанье:
Чтоб были мы вместе, и были мы – дети.
Какие лекарства нужны нашим душам?
Нас реки омоют, как чаши – начистят.
И я об одном сожалею: чем глуше
В туманных лесах, тем рассвет серебристей…
Заброшенный храм обойдём стороною.
Не нужно о том, что жила в преисподней.
Как жаль, что ни с детства я рядом с тобою,
А только вчера и сегодня!

***

Лунные заросли, заводи света
И птеродактили… Всё это – наше.
Ты меня спросишь: «Зачем нам всё это?» –
Ты не в себе, и ни в ком-нибудь даже!
Ты меня спросишь: «Зачем это счастье?»
(Хочется смерти, а просят – остаться
Здесь, у костра, заражённого страстью,
И по-младенчески всем наслаждаться!..)
Вечными в страсти не будем… А может?..
Ты мне ответишь: «Давно всё сгорело…»
Кажется, кровь моя льётся над кожей,
А под подолом её – твоё тело…
(Кукла протезом на арфе играет…)
Созданы мы друг для друга, Живая! –
Ты мне покажешь, как грустно бывает,
Я покажу тебе, как умирают…
Самоубийство – столь модная тема! –
Тоже попробовать хочется Это!..
Лишь допишу я вот эту поэму,
И – потечёт моя кровь прямо в Лету!..

ДОЖДЬ В РАЮ

Какова она, тревога в раю?
Полночным экспрессом нагромождается тревога.
Как шампанское с лимоном –
Свет фар его.
Каков он, дождь в раю?
Капли, настоянные на лаванде и боярышнике,
Расплывались оранжевыми узорами
В нетоптаных лужах.
Каковы же мы в раю?
Мы стоим на распутьи двух дорог, ведущих к одному дому.
Дождь,
В прозрачное выкрасивший кроны деревьев,
Невредим для нас…

А хочешь, мы не будем есть Это Яблоко?
Пусть медовая заря проглотит его,
А мы посидим и понаблюдаем за тем,
Куда заря выплюнет косточки…
Мы смогли бы уничтожить всё прошлое и всё будущее,
Всё, что случилось после нас,
И наш сын не убьёт нашего сына,
И Земля не будет отравлена миллиардами мертвецов!..
Не ешь Это Яблоко,
И каждую ночь будет загораться
Ещё по одной звезде
На месте каждого сгнившего проклятого яблока…
Ну как?

… В том-то и дело, что ты хочешь съесть
Именно Это Яблоко.

НАБЕРЕЖНАЯ ВЕЧНОГО САЛЮТА

Отворила кашлем витражи, впустила розово-оранжевый луч,
Только один,
Больше нельзя.
Села за рояль, трагедии Шопена боди-артом душила.
За руку взяла, и наконец – разбудила мой сон,
И мы гордились тем, где мы.
Тишина загляделась.

Набережная Вечного Рассвета
Набережная Вечного Салюта
Утренние люди
Над Набережной Вечного Салюта.
Нас не выключат из сети…
Рай, подаренный взаймы.
Электричество мёртвое ветром улыбается.

Небо-хамелеон в логове.
Лунь сердолики клюёт.
Пойма неба дымится окольцованной росой,
Как угощением,
Как барабанной дробью под самое зрелище.
Небо чувствует каждую росинку
На ногах всех утренних людей…
Набережная Вечного Рассвета!
Последнее зрелище не закончится никогда.

ПОСЛЕДНЕЕ ЗРЕЛИЩЕ

Возраст без возраста спрятан в глазах,
Время без времени дышит вперёд,
Загодя…
Наш адрес: ЭХО –
Если Ты действительно хочешь счастья…

А если не по-настоящему,
Стемнеет, бусы – как созвездья подводные – в прибои,
Ураганы хороводят в горле,
И будет закат за спиной, за решёткой болен, биться,
Ломиться в зеркала, пытаясь убежать,
А мы так и останемся глядеться
На восточный горизонт,
Не заметив, что вечный рассвет продолжается
За нашими спинами…
И уснёт, коли так, Вечный Салют,
А мы всё ещё будем зачарованно обнимать зенит глазами,
Уверенные, что летающие фонари огней до сих пор
Разрисовывают небосклон,
А салют греет нас...

Ан нет.
Без тебя ничего не получится.
Огни могут утихомириться
И тогда мы впервые увидим небо,
И его удивление.
___________

Из поэмы «МЕРИДИАН ЛЕГКОМЫСЛИЯ»
ПОЩЁЧИНА

Пожертвуйте Богу на водку! И – к чёрту
Его доброту!
По круглой Земле, от парадов протёртой –
В безумьи, в бреду –
Не жизни жилец: натюрмортов, портретов! –
Я шёл сквозь пески,
Бесследно склевавшие чьи-то победы,
Ища тайники,
Болотные свитки, где имя таится
В немых тайниках,
Своё ожиданье, как мёртвую птицу,
Носил на руках,
Где бабочки – ястребы, бледные, ищут
Тебя в небесах,
Где время дорогу теряет, как нищий,
Закрывший глаза,
Чтоб эти глаза бы – стервятник не выпил,
Как цепкий крюшон,
Акустику лунно-соломенных выпей,
Небес капюшон…
Шальной перекличкой зари и бессонниц,
Термометром склок,
И памятью, знающей карту ладоней
Твоих – назубок:
Я ждал тебя – Вечность… С момента рожденья.
Петлёй без узла…
И вновь расписная душа наважденья
Меня подвела!..
И тысячу лет я мечтал безответно
(Всем людям – в пример!),
Что здесь, на заре малокровной и бледной,
Однажды – теперь! –
Отчаявшись, я прокричу твоё имя
В воронку небес,
И ты мне на ухо губами сухими
Прошепчешь: «Я здесь!»

ОКОЁМ СЛЕПОТЫ

Опаздывающий на казнь
Незамедлительно и точно,
Дантес мой, друг – палач – соблазн! –
Ты улыбнулась внеурочно!
Нас кто-то смехом запугал,
И жернова подводных зодчих
Спилили корни томных скал,
Где заплетали косы ночи.
Монетой с тысячью сторон,
Упавшей в прорубь паранойи,
Не оплатить счастливый сон,
Который нас пытал весною.
И в глазомере слепоты
Нам не простить такую осень,
Где есть – отдельно – я и ты,
Где нас в карманах Завтра носит.
Друг другу нечем угодить,
Ведь дебри дней – из парафина.
И очень хочется простить,
Но понимаем, что – невинны.

ИСПОДЛОБЬЯ

Когда Он в конверты грозу запечатал,
Кулисы молитв дрессируя навзрыд,
Была ли Ты с ним? Нет. Поэтому Адом
Сменился тот мир, и горит, и горит.
Когда Он чинил шестерёнки причалов,
Тебя с ним не видели хохот и крик.
Поэтому мир равнодушен и жалок.
Поэтому мир застрелился в тот миг.
Он знал, что не нужно обгладывать счастье.
Он гневался зверски, но был – Человек.
Поэтому мир разлетелся на части.
Поэтому Хаос воссоздан навек.
А мир был так юн, как следы трёх монахинь
На терпком песке побеждённого зла…
Он вышел на палубу ласковой плахи,
И в это мгновение – где ты была?
А мир терракотовых прерий разрушен.
Ни больно, ни грустно, не стыдно ему
Теперь, и довольны усопшие дыши:
Теперь никому не напомнят тюрьму
Ему серпантинная рыхлость закатов,
Следы незнакомых зверей на песке,
И ты – неподдельная блажь и отрада,
Держащая смысл Вселенной в руке.

***

Ищет свой путь заблудившийся случай.
Айсберги точатся о корабли.
Письма несут голубей через тучи.
Тянется к небу утроба Земли.
Вирусы совестью переболели.
Ты обитаешь в пространствах иных.
Нет между нами арктических трелей,
И коридоров – навылет – сквозных!
Ты, воскрешённая лишь в телескопах
Пёстрых фантазий и подлинной лжи! –
Мне – через сотни всемирных потопов:
Слово любое – любое! – скажи!
Ты – не меня, не пространства, не время,
Даже не Вечность – себя подвела!
Глянь, как злорадостно светится темень!
Лета купается в наших телах!
В том, что не сделано нами – сознайся!
Ветер сдувает с пустынь миражи.
Если ты грешница: кайся и кайся.
Если святая: греши и греши.
Нами не смыты с иллюзий – гримасы,
Мир наш не создан в плавильных печах,
Нами не вычтена серость из красок,
Нами не скормлена верность – ночам…
Эти вселенные – лишь Мышеловки.
В небе – орбитами мы пролегли.
Заперли Старое Солнце – в кладовке,
Новое Солнце создать не смогли.

ТРАУРНОЕ ЛЕГКОМЫСЛИЕ

Варварский город пожаром разграблен.
Грех побеждён.
Падают с неба мои дирижабли.
Армагеддон.
В дымные сумерки падают совы
Логикой дрём.
Где ты, принцесса лавин лепестковых?
За пустырём.
Щупальца зрелищ, излаявшись, лижет
Хватка руки.
Как я попал сюда? Всюду – где вижу –
Лишь тупики.
Чудится мне откровения йогурт
Серым на вкус.
Сдаться тебе лишь могу я, а Богу –
Я не сдаюсь.
Щедро опилки луны, словно черти,
Тонут в вине.
Лучше Гоморра с тобой, чем бессмертье
Наедине!
Меридиан легкомыслия – слева.
Справа – тайга.
Холодно… Где ты, моя королева?
Где облака.

ПСАЛОМ

Мы, скормлены печали,
Которой поят нищих,
Давным-давно узнали,
Что мы друг друга ищем…

Об этом нам сказали
Закаты и метели,
Прохожие, соседи
С пчелиными глазами,
И омуты проталин,
И мятные капели…
Но мы друг другу в этом
Должны сознаться сами.

СЕГОДНЯ

Когда мне сказали, что Солнце – Жар-птица,
Я вырос и стал птицеловом.
Зима, я безумно хочу застрелиться!
Зима, пощади меня снова!

Метель, я устал за мечтами гоняться.
Камин обрастал ледниками.
Заря подбирала поленья акаций,
Чтоб выковать алое пламя.

Я только вечерней заре – не стесняясь
Тревоги – умею молиться.
Зачем ты меня обманула, чудная,
Что Солнце – всего лишь Жар-птица?

И муза ещё не готова родиться,
А жертва уже не смеётся,
Не смотрит на дряблую туч черепицу,
И ежеминутно – сдаётся.

И беркуты носят снежинки, как бусы,
А клетка полна птицеловов.
Сегодня мы снова не встретимся, муза.
Сегодня замёрзнем мы снова.

По мёртвому зданию мозга кочуя,
Сладка повседневность немая.
Зима застрелиться инсультом хочу я!
Зима, ты меня понимаешь.

ОТТЕПЕЛЬ
(Она – ему, письмо № 2)

Шагнувшая в оттепель жажды,
Минуя неоновый снег,
Была я со всеми и с каждым,
И мной был любой человек.

Монетами море давилось
И кто-то меня настигал…
Кто звал меня? Я – появилась!
И – столпотворением скал

Столетние серые тучи
Бросались от нас наутёк,
И был им хозяином случай,
А нам был хозяином Бог.

О свет маяков чьи-то вёсла
Ломали свои позвонки
И город обманчиво-взрослый,
Ложился под наши шаги.

И в мраморной одури дрёмы
Ступени считали тела.
Была я и музой, и домом,
И чьим-то трофеем была.

Звонарь полоскал колокольни
В лежалой реке авеню.
Но чьих-то надежд треугольник
Наивным покажется дню.

Пила ночь и охру, и сталь, но…
Очнулась: беззвучный квартал…
Никто в этом мире хрустальном
Судьбою моею не стал…

Но, сверстница идолов зыбких,
Покинув небес Колизей,
И всем подарив по улыбке,
Я стала судьбою для всех.

ИМИ БЫЛИ МЫ
(Она – ему, письмо № 6)

Мысли вдогонку за северным полюсом луч отпустили,
В косы они заплели красноречия пепельных птиц,
Неосторожный и ломкий испуг черепаховых лилий
И бирюзовую скоропостижную оттепель лиц.

Мы не догнали ни зимнее солнце, ни северный полюс.
Радостно слушали сердцебиенья седых паутин.
На камертон равноденствия я примеряла свой голос,
Зная всех тех, кто сейчас на планете остался один.

Тень минотавра встречала рассвет, умножаясь в рожденьи.
Тело бессонницы стало прообразом вечной тюрьмы.
Мы бы хотели пожизненно слушать метель. К сожаленью,
Теми, кто в эти мгновенья остались одни, были мы.

ПРИРУЧЕННЫЙ

И падают с неба, без промаха, в ножны
Купелей – жестокие сабли судьбы.
Мечтать о дороге чужой – невозможно,
И скальпель внутри Мирозданья забыт.

Апостол инкогнито топит ошибки
В имбирных огнях, и они – не горят.
Исчадья отчаянья бренны и зыбки,
И сжечь их сумеет одна лишь заря.

А Высь, перед тем, как создать свой шедевр,
Не раз создавала его муляжи.
Игрушечный мир изловил нас в свой невод...
И чем мне помочь тебе? – только скажи!..

Прирученный к счастью окалиной засух,
Восток озорной прозябает насквозь.
От холода в пыль рассыпаются фазы
Луны и я слышу твой вздох: «Началось!»

КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС
(Она - ему, письмо № 8)

Проталиной солнца в испарине тучи –
Во тьме путеводные звёзды зажглись.
Меня ослепляли свеченьем певучим –
И адово дно, и лиловая высь.

Но дьявол подкармливал дизелем вьюги,
И мир завертелся, по шею в мечте…
Душа моя стала юлой в центрифуге,
И даже не знала я – кто я и где…

И снова свобода меня разорвала
На тысячи мелких незримых кусков.
Душа моя бледная всех целовала,
Но, выдохшись, просит и просит оков.

Кольчугою швов и сердечных царапин,
Роскошным наркотиком сизых степей,
Дождливым плащом, наглотавшимся капель,
Моя позолота прижалась к тебе.

И каждую ночь – Юрьев день продолжался,
А в летопись падали лица мои,
И ты лишь затем в этот плащ облачался,
Чтоб плыть по душе моей вдоль колеи.

Пускай мы друг друга не видели даже:
Мы вместе – поверь мне! – мы вместе всегда!
Для нас бирюзовые сполохи пляшут,
Рождая пожары в небесных садах.

МИЛОСЕРДИЕ ВСЕВЫШНЕГО

Курсив стального горизонта –
Как пасть пантеры саблезубой –
Анестезирован зарёй.
Мои – повсюду в небе – зонды,
Но вот опять (и правда, глупо!) –
Мы одинокими умрём.

В снотворной тьме уснуло сердце.
В дремучих шахтах небосклона
Уже отмучалась мигрень.
Её сменяет пульс инерций –
Сердцебиенье Вавилона –
И первобытная сирень.

И если мы ещё не слитны,
И мне неведом твой румянец,
И если Бог нам не помог,
Таким святым и беззащитным,
То Он – дурак и самозванец,
И нам не нужен этот «Бог».

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ОТКРЫТКА

Рождество. Спешат спастись. Волхвы младенца
Тут же, сразу – распинают на кресте.
За углом грохочет призрачно Освенцим,
А Иуда звонко ходит по воде.
И болит, как прежде, голова Пилата,
И Господь уходит в спячку, на ночлег,
И за миг – всё это, этот весь театр –
С головою погребает красный снег...
Я бы продал свою душу даже Богу,
Чтоб зима не начиналась никогда!..
Поздно. Снег, который я не смею трогать,
Ибо стану изваяньем изо льда...
И душа моя продажная, к тому же,
Даже Богу, даже Богу – не нужна! –
У Него в гостях – бесчисленные души,
Миллиарды душ и каждой грош цена.

АППЛИКАЦИЯ
 
И рос по часам сталагмит телебашни,
Чтоб с небом общаться, пространство разрезав…
Не думал – никто из живых – о вчерашнем,
Лишь я и мои охмелевшие стрессы.

Над каменно-звонкой шарманкой планеты
Витала кисельная небыль тревожно.
А я только: где ты, ну где же ты, где ты? –
А мне только: в прошлом, ну в прошлом же, в прошлом!

И дождь не опрятен, и жребий не брошен.
И что мне сказать тебе? Нем крик исхода.
За тысячу лет мы не стали моложе,
И нет ни Эдема уже, ни природы.

На аурах – огнеупорная плесень…

ПАРИ
(Она - ему, письмо № 14)

Это затменье пророчит амнистию
Всем безнадёжно влюблённым.
Кольца Луны годовые на листьях
Пальм штормовых цепенеют.

Заняты звёздами полосы взлётные...
Серфинг на гребнях циклона...
В оледеневшее небо холодное
Я – только падать умею.

Души проносятся мимо и светятся...
Этих, чужих – мириады.
В самом конце, уже при смерти, встретятся
Наши чудесные души.

Самое близкое и сокровенное
Явится в ждущим – наградой.
Нам запретила встречаться Вселенная...
Нам ли Вселенную слушать?

НОВОГОДНЯЯ ОТКРЫТКА

Алое небо вскипело в стаканах.
Вспыхнули реки бордовым огнём,
В лона морей, в динамит океана –
Ленты бикфордовы… Не увильнём.

Взвились параболы времени в небо
Змеями гейзеров, пьющих сургуч.
Спрятались в полые панцири склепов
Злые зловонные ящеры туч.

Эта зима нас бесследно обвесит.
Явь наизнанку – такая же явь.
Жизнь – доказательство смерти, и месяц
Щурится, как дальновидная навь.

Хрупкость с напёрсток, но скоро окрепнет.
Грусть – лишь наследница счастья, и всё.
Спой мне о том, что безумный волшебник
Нас от безумия мира спасёт.

Ищет река свой исток и, расплавясь,
Мечется, как электрический ток.
Эта зима нас, как прежде, подставит,
Бисером пульсы рассыпав у ног.

Солнечный луч – необъятной лавиной –
Руки, как сито, роняют на снег.
Эхо ауканья выстрелит в спины
Стен и сиреневых кладбищ аптек.

Спой мне о том, что бессмертье – напрасно,
Или о том, что, забившись в груди,
Пульс твой всесильный в какой уже раз нас
От замерзанья не сможет спасти.

ТРАНЗИТ
(Она - ему, письмо № 16)

Пощёчины реяли в воздухе буден.
Я – в комнате. В комнате нет никого.
Забыла я, как улыбаются люди.
Забыла себя, но – осталась живой…

Мы вместе, в обнимку, однажды проснёмся,
За городом, там, где прибой, на заре,
И вместе уйдём, и уже не вернёмся
В нелепую жизнь безымянных зверей,

В капкан темноты, в павильон трафаретов…
И будет так странно тогда вспоминать,
Что мы задыхались течением Леты,
Что смели так долго друг друга не знать,

Что только вчера мы толпились в прихожих,
Курили себя и топились в беде,
И быть друг на друга желали похожи,
Не помня себя в перестрелке дождей.

Мы в море открытом проснёмся однажды,
Летящие вплавь в мираже штормовом,
И вдруг ощутим, что срослись наши жажды,
Что за ночь мы стали одним существом,

Плывя на далёкие жёлтые башни
Коралловых рифов в экспрессных ветрах,
И будем смеяться над нашим вчерашним,
Над тем, что людьми мы считались вчера…

И снова уснём в ожиданьи безбрежья,
Чтоб снова пилюли единства глотать,
Глазеть в фосфорический шторм безмятежья
И новых сюрпризов от Вечности ждать.

УЛИКИ СЧАСТЬЯ

Кляксами слёз на ладони у феи
Линия жизни размыта стремглав.
Перед Тобой Атлантида робеет
И времена обнажают тела.

Законсервирован в снах и отчаян
Жаркий салют оголтелой мечты.
Мир разноцветен, причудлив, случаен
Лишь потому, что на свете есть Ты.

Рыжеволосые – плачут – дриады.
Перед Тобой пресмыкается Ад.
Что пожелаешь Ты вместо пощады,
Приговорённая жить наугад?

Зеленоглазым наядам не сладко
Слизывать снег с хиромантии рук.
Падшие души не станут осадком
В миксере метахимических вьюг.

Вечность завянет. История скиснет.
Ночь перевёрнута вверх головой.
Ангел мой, Ты отвернулась от жизни
Лишь потому, что и я – не живой.

Руки несут сквозь земные измены
Флаги лиловые, словно корвет…
Все ипостаси твои совершенны,
Только Тебя, переменчивой – нет.

АЛГОРИТМ СВЕТА

В намагниченном свете весны
Разбегаются тени.
Воздух густ исподволь.
Мы горим? Ну конечно, горим!
Задыхается табором писем,
Сожжённых, как феникс,
Близорукая почта
Не вовремя смытой зари.

А трамваи
На запах доверчивых зёрен проталин
Муравьями бегут
Сквозь чуму позолоты дневной.
На жёстоком термометре
Апокрифической дали –
Невозможно! – плюс сорок по Цельсию.
Тропики. Зной.

И курортные бабочки
Греются до исступленья.
Перекопан весь воздух
Их крыльями, как огород.
Невесомостью времени
В море порхает затменье,
Как медуза в сухих лабиринтах дождя,
Как тавро.

Где когда-то жарой,
Словно персики звёзд, налились мы,
Там экватор сейчас,
Там пьют чай водолазы глуши.
И когда-нибудь,
Знаешь ли ты,
Припаркуются письма
На обочине самой манящей души.
___________