Приурочиваю эту публикацию к любимому
в народе дню - 1 апреля.
Лука Поэтищев, или обман в стихах
1
Поэзии бесценной музе
Всё отольётся через край.
Опять я с ней в одном союзе…
Собрат, глаза не разувай!
Пусть их - закрыты иль в зашоре.
Поможет это в важном споре:
Когда, рифмовку пригубя,
Узреть попробуешь себя.
Узнаешь в срок моих героев –
Не по наитью, так в уме…
Найдёшь их след в своей суме,
Отчистишь от навет, построив
Из них новейший пантеон…
А впрочем: так ли нов уж он?..
2
Герой мой, в общем, славный парень.
Когда б он руку не держал
За пазухой, нащупав камень,
А добротою поражал,
Он, верно б, был совсем рубахой,
И прост, и мил. – Но нет, не птахой,
Орлом на свет явился он…
Портрет, однако, не резон
Мне торопливо набросать
В начале длинного рассказа.
Я не люблю наесться сразу –
Прошу вас, други, подождать.
Одно скажу: имел талант
Он накарябать фолиант.
3
Ну да, он ведал рифмоплётство,
С ним свыкся он за двадцать лет.
Рифмач он был или поэт –
Не знаю точно я, но сходство
С поэтами порой являл:
Должно быть, что-то представлял
Его «корявый, плоский стих»
(Кто так сказал, сейчас притих.)
Тут оговорочка уместна.
Не про себя веду здесь речь,
Хотя немного, как бы встречь,
Намёками… Мне интересно
Со стороны понаблюдать.
Итак, с чего бы мне начать?..
4
Рассвет. Напившись спозаранку
Рассолу, вежды протерев,
Надевши майку наизнанку,
Так до конца не протрезвев,
Лука Щуркин, на свет взирая,
Но всё никак не узнавая,
В какой проснулся он дыре,
Промямлив: «Думал уж, помре», -
Свой начал день, гася тревогу
(Поелику протёртый шкаф
Напомнил: «здесь же дрыхнет граф»),
И разошёлся понемногу…
Найдя яйцо, его сварил,
Покушал плотно, закурил…
5
Главред теперь малотиражки,
А прежде громкого «тж»
Намедни, отхлебнув из фляжки,
Сронил: «Погляну, буду «же»».
Лука на слове подловил –
И день настал… Он подрулил
(Увы, «одиннадцатый номер»
Его довёз – он чуть не помер:
Пешком столь долго не ходил –
Уже не позволяло брюхо:
Солиден телом был Лукуха.)
Но вот он здесь. «Здоров, Данил, -
Его приветствовал главред, -
А я собрался на обед».
6
Замечу, был - Лука Данилыч –
Наш глас сермяжного труда,
Но меж друзьями звался «Нилыч»,
«Данил»… Но это ерунда:
Не обижался он, был прост.
Не так его был виден рост
В глазах «культурного» начальства.
Не делал из сего печальства –
Поскольку сам накоротке
Умел тотчас обосноваться…
Хотя… хотя, быть может статься –
Вот это – вызывало «кхе»,
Когда ответственный решал,
Брать или нет стихи в «подвал».
7
Итак, он внутренне собрался,
Воздвиг очки на самый нос,
Когда к столу главред пробрался,
Собрав закуску на поднос.
Коньяк же, надо понимать,
Лукуха должен покупать.
На счастье, кое-что осталось –
И возлиянье состоялось.
«Ну, что принёс?.. Официант!»
(Тот был один в неполном зале –
И многие напрасно ждали.)
«Щуркин! Вот это фолиант!
Там что? поэма?.. Или же?..
Прочтём, прочтём, коль будем «же»»
8
И, опрокинувши рюмашку,
Селёдку вилкой зацепив
И губы промокнув бумажкой,
Изрёк: «Однако ж, ты ретив!
Меня, коль будем вспоминать,
И то начли публиковать
Годов так… эдак… в двадцать три.
Ты папку, всё же, забери.
Сам видел: у меня завал.
Петров принёс свою подборку.
(А с ним не стоит на разборку.)
Айзис – и тот пойдёт в «подвал».
Пяток стишков своих доставь.
Ага. Ну, будь! Коньяк? – Оставь»
9
Щуркин был, правда, наготове –
Тотчас подборку протянул.
«Ну! Так вот! – А как будто внове…»
Главред листочки запихнул –
И удалился… Тот остался.
“Вот так всегда!” – Когда касался
Вопрос о силе убеждений,
Щуркин был слаб. “Не в том ли гений?!
Его тиснули в двадцать лет!
А после – будто сыр по маслу.
И вот – попало имя на слух.
А мне уж сорок… Или нет?”
Он от волненья вдруг забыл
Свой возраст. “Нет, ещё не был!”
10
Но небо солнышком сражало,
Возились в луже воробьи…
Щуркин напряг «воображало» -
И нацарапал строчки три:
«Линял ободранный трамвай…
Едва не зацепив за край
Своим щетинистым мурло…»
- Нет, ять, куда-то повело!..
Недорифмованная строчка
Ещё свербела в голове,
Но он уж двигал по Москве,
Всё удаляя путь до точки,
Где был не понят, не желан…
- Какой я, всё таки, болван!
11
Пока он там идёт в раздумье,
Забыв поправить воротник,
Перенесёмся в «заЛукумье» -
В тот мир, куда он не проник,
Где дни катились без него.
Итак, героя одного
Ещё хочу я подыскать,
Чтоб мог воскликнуть: «Исполать!» *
Я мыслю так: герой быть должен
И признан, и неплох собой,
Талантлив в меру, и с «рукой»:
Набор, как видите, не сложен.
Всяк вспомнит, как в экран порой
Взглянув, он крякал: «Вот – герой!»
*Исполать! – Хвала! Слава! (см. словарь Ожегова)
12
«Вадим Коробкин – мой приятель», -
Хотел бы я сказать, но ложь
Не по нутру мне, мой читатель.
Вы мне: «Не скажешь – не соврёшь!»
Всё так, всё так. Могу смолчать.
Да бес не спустит. Раз начать,
Пуститься в путь случилось мне –
Так что ж держаться на ремне?
Что ж в том, что многим он знаком?
И в чём бы ни была причина
Взглянуть попристальней в личину, -
Войдём, товарищ, в этот дом,
Где тени разных вьются муз.
Прости мне, «творческий союз».
13
Застать бы… Где ж его застать?
Вадим преуспевает всюду:
Орлам долженствует летать!..
Вот, впрочем… Я не позабуду,
Что как-то, в огнище софитов,
В кругу почтенных эрудитов
Юнец – взаправду, не в «хи-хи» -
Взалкал Вадимовы стихи.
Тот вышел, сумрачно-спокоен,
Раскрыл тетрадку – и не вглядь,
А вперившись куда-то вспять
И ощитившись, яки воин,
Мужаясь, вещно их прочёл –
И смутным оком зал обвёл.
14
Всё хлопало. Гудели стены.
Юнец слезинку обронил;
Матёрый, ссыпав на колена
Весь пепел, рюмку пропустил.
Да, это было грандиозно!
Понять вот смысл довольно сложно.
Нет, что ж – поймём: налейте водки!..
Там было, правда, три находки.
В одной он женщину сравнил
С бездонной, хоть и мелкой, бочкой.
В другой – вместилище с сорочкой,
А третьим – сразу всех сразил.
Сказал он ясно, как в кино:
«Любовь и воля – всё одно!»
15
Я был там: скромно в уголке –
В кафе, поэтами любимом, -
Сидел и, мыслью налегке,
Витал, находками томимый.
А впрочем, может, и не там…
Себе отчёт я в этом дам
Попозже… Поделюсь ли с вами? –
Бог весть. Всё выразить словами
Порою не всегда и вмочь.
Я штрих даю, один набросок.
Другой – за мной… Пока же посох
Беру и удаляюсь прочь…
Луку ж с Вадимом я одних
Пока оставлю: что мне с них?..
16
Лука, протиснувшись к Вадиму,
Уж, было, руку крепко жал –
Да тот прошёл, не глядя, мимо –
И тут же слой девиц отжал…
Отжал поэта от поэта.
Всё б жаль – да было, к счастью, лето!
Лука полрюмочки сглотнул –
И вышел в ночь… Нет, не уснул,
Прибрежным ропотом томимый,
Курорт, одетый в неглиже.
Куда ни глянь: то «М», то «Ж».
Где ж путь наметить нелюдимый? –
Отдаться мыслям и, глядишь,
Родить под утро новый стиш…
17
Туда, туда! – на шум прибоя…
И вот уж чёрная волна,
Шурша, подбросила изгоя –
И он один. И тишина…
Лишь море дышит, следом пенным
Тревожа брег… «Каким же тленным,
Коротким кажется наш путь,
Каким…» Но смех не дал сглотнуть
Слезу, что высекла стихия.
Он видит млечные тела:
Луна как будто пролила
На них свой сок… «У той стихи я,
Сомненья нет, не раз читал, -
Узнал он профиль, - всё, пропал!..»
18
Но делать нечего. “Я чайка! –
Уж ветерок к нему донёс, -
Легка крылом, необычайна…
Я буря, камень, я утёс!”
Всё б ничего, да он оплошно
(«Как глупо, как неосторожно!»)
Полез купаться нагишом,
Не думая совсем о том,
Что развесёлая компанья,
Вином и рифмой подкрепясь,
Придёт в то место, где, хранясь,
Лука, отбросив одеянья,
Явил себя в объятья моря.
«Моя одежда! Горе, горе!»
19
Поэт лишь может убиваться
В забавной и простой беде.
Лука не знал, куда деваться,
В срамной оставшись наготе.
Он притаился меж каменьев.
Компанья же взялась за пенье
И, звуком берег огласив,
Низверглась в море… Он, пуглив,
Одной рукой касаясь гальки,
Другою срамоту прикрыв,
Уж было, сдвинул… - Смеха взрыв!
“Братва, начнём со шмоток Гальки.
Игра такая: с голой «же»
Дойти до дома!”… “Пьём фурше!”
20
«Ну, это нам совсем не в подло!»
“А если голубой навстречь?!”
Ну, в общем, завелась вся кодла
На подстрекательскую речь.
И, что ни есть, всю одежонку, -
Враз в сумку – а её в лодчонку;
Толчок – и два весла – и в море.
Лука в отчаянье: «О горе!»
Несчастный! – В кучу загребя
Всё, что лежало на камнях
(Напрасно «ждя своих хозяв»), -
Не обделили и тебя!..
Сорвалась, гогоча, компанья.
Лука – как агнец на закланье…
21
“Ну, это ты, браток, заврался! -
Мне строгий дядя возразит, -
Ты, может, ночью обознался”.
А хоть и так! - Вообрази!
Тебе ль, поэту, обижаться?
Тебе ж – пристало обнажаться!
Пусть сердцем, а не пошлой «же».
Сочтёмся – если будем «же»!
Да! Что-то в воздухе носилось
В ту позднелетовскую ночь!..
Отпрянувши от моря прочь,
Толпа вся в гору возносилась:
Поэзии несли потоки…
О! - эти жизненные токи!!!
2-13 февраля 2006 года
С наступающим, друзья мои!
Сожалею, что в апреле буду лишён возможности
для оперативного ответа... Сочтёмся!