Я пляшу безумным Арлекином,
усыпая клетками подмостки,
измарав лицо в румянах броских,
чуя, как внутри меня лавина
сходит от макушки до помпонов,
на дурацких туфельках, я плачу,
и не мыслю эту роль иначе,
вопреки комедии законам.
Пусть Пьеро хохочет, он бездушный,
только с виду трепетен и нежен,
брови, намалеванные сажей,
врут о скорби, комедьянтик ушлый.
Наши роли – это наши роли,
жирный грим и яркие наряды,
тумаки, любовные рулады,
но что знают простецы о боли,
спрятанной в кулисах запыленных,
в зеркалах гримерки отраженной,
сыне Коломбины прокаженном,
Скарамуша полуночных стонах?
Рукоплещет публика паденьям,
из райка свистят натужно бурши,
я не знаю наслажденья горше,
чем под этой разноцветной сенью,
под дырявым, грязным балдахином,
позабыв о королевском званье,
на потеху низменным созданьям
танцевать безумным Арлекином.