оставят без званья,
причислят к списку «не первых»….
меня обменяют на куклу в любом магазине!
шаткость иллюзий мы пивом залечим в таверне.
но, знаешь, карниз меня скинет, когда обессилю.
всё вовремя, детка
(простить дуру за фамильярность,
за «много беру» не прошу тебя). всё же запомню
жестокое небо и привкус воды из стакана
(на яд сильно смахивал, пока дожидалась кого-то).
потом – долго – небо
(сейчас мутно-хмурое небо)
скрипит на зубах, издевательски желчью торопит
из губ и на руки… а цвет изумительно белый:
похож на отчаянье, но никого не погубит.
минута – и рытвина,
равная поздним рассветам
на зимних палитрах. по кисточке нежность стекает:
расписывать сны, что скисались (мозайку тру в мелочь).
вот. утренний свет проявился и мглу доедает.
стирались щитки,
да и время исчезнет, наверно.
я буду к тебе, может, ближе, а может… на карте
так много страниц чьих-то стран, в пестрой яркости серых.
а то, что измучило (фак!), скажут, мол, не считалось.
жизнь шире сюжетов,
поэтому книг прибавлялось
в палатке с газетами (каждый мой день – по роману).
микстура взросления ежесекундно сливалась
в жеманные рты, искушенные без оправданий
обойтись.