Когда это случилось - 19 лет назад – я не знала об этом. Хотя теперь, оглядываясь назад, мне кажется, что это слово было со мной всегда. Я отчетливо помню школьную экскурсию в пожарную академию и длинный коридор, на стенах которого висели поражающие своей экспрессией картины. Красно-черные полотна о том, как молодые ребята - курсанты и преподаватели академии - тушили четвертый реактор. Я помню памятник перед корпусом. Я помню мемориальную доску с именами тех, для кого этот пожар был последним. Тогда я воспринимала это, как часть истории своей страны. Я не знала еще, что свое имя я тоже положу маленьким камнем в надгробие этой истории.
Тогда сказали, что они сочувствуют поколению, которое родится после. Те, кто так говорил, ошибались. Дети, родившиеся позже, оказались более сильными, чем те, кто на следующий день после взрыва копался песочнице, играл в казаков-разбойников и собирал в школу портфель. И еще никто не знал, что крест можно поставить на поколении, которое уже жило.
Обрывая с дерева блестящую от свежего дождя черешню, я не знала, что год за годом ездила отдыхать в зону добровольного выселения. Такого никому не говорили. Потому что некуда было бежать. Потому что некуда деть поколение, которое потом согнулось от боли.
Когда я устала от равнодушия врачей, которые безразлично смотрели на дату моего рождения и разводили руками, я выбросила медицинскую карту.
Девять лет он стоит за моей спиной. Обнимает своими черными крыльями и пачкает пеплом худые плечи. Он всегда жил со мной. Точнее, во мне. Я возвращаюсь домой с работы, сжав челюсть так, что скрипят зубы. Нужно дотерпеть, пока за мной не закроется входная дверь. И тогда, я, наконец, могу опуститься на пол прямо в коридоре и взвыть. Безумно длинная ночь, когда я плачу, скорчившись на кровати от боли, или, не имея сил терпеть, мечусь по комнате, подняв вверх залитое слезами лицо и спрашиваю того, в которого не верю: «Ну почему - я!!!! Ну почему именно я?!!!» Наутро надеваю блузку с длинным рукавом, чтобы скрыть исцарапанные ногтями руки. Смотрю на себя в зеркало. Вижу зрачки – две проекции колючих игл, и мне кажется, что узор на радужках – это моя персональная пропасть. Повторяю каждый раз, когда мне кажется, что у меня больше нет сил так жить: «Руки и ноги целые? Не инвалид? Значит, сцепила зубы – и терпи!».
Вызванная на дом медсестра долго шарит иглой в руке.
- У тебя вена все время уходит внутрь! Сегодня никак не могу ее поймать! Качай!
Я пытаюсь сжать в кулак уже давно побелевшие пальцы.
- Не могу больше. Я уже не чувствую руки.
Медсестра ослабляет жгут, растирает руку и опять пережимает.
- Качай!
Я раз за разом сжимаю кулак лежащей на обеденном столе руки, чтобы отчетливей проступила синяя жилка. Шесть минут медсестра безрезультатно пытается поймать кончиком иглы вену на левой руке. Еще четыре минуты - на правой. На сгибах локтей уже начинают проступать синяки. Наконец она вынимает иглу из руки и говорит:
- Иди ложись на живот и стягивай джинсы.
Я с сомнением смотрю на пятикубовый шприц и говорю пересохшими губами:
- Я живой не дамся!
- Куда ты денешься.
На последнем кубе я начинаю тихонько скулить. Ягодица болит, ногу печет. Я прыгаю по комнате на одной ноге и со смехом говорю:
- Хорош метод: хочешь, чтобы не болела голова – урони на ногу кирпич.
Я научилась смеяться над собой.
Как-то, листая Апокалипсис, я наткнулась на стихи: «Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде Полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». Дальше я уже не читала. Сидела весь вечер над этими строчками, и мне казалось, что я встретила своего старого приятеля – так знакома была эта история. Чернобыль – это разновидность полыни, Artemisia vulgaris L.
Эта история уже почти забыта. Но для меня – это часть биографии, потому что я продолжаю носить в себе тлеющий след того огня. Иногда, прислонившись к стенке, закрыв глаза, стою и жду, пока острые стержни боли хоть на минуту перестанут меня терзать, и я смогу выдохнуть. И проходя мимо, малознакомая сотрудница-одногодка, с которой я раньше только здоровалась, останавливается, достает из сумочки и протягивает мне отливающую металлом конвалюту.
- Тебе такое подойдет?
Я открываю глаза и вижу на ее лице свою улыбку с затаенной в уголках горечью. Мы узнаем друг друга – дети Полыни.
25 апреля 2005г.