День вовсю прибывает, и в нем, как горошина, я,
огорошена светом, нахлынувшим молниеносно,
в междуречье немом, в районе больном високосном,
где пульсирует венка и кожа до жути тонка,
поясницу стянувши жгутом пояска часового,
тяжело прорастаю в суглинистом месиве дня.
Вновь – ничья, и никто не ведет, не идет с языка
непослушное, вязкое, в бронхах застрявшее слово,
и рука не верна, и петляет строка, и петля
за петлей расползается время бессмысленно и бестолково.