***

Ты находишь меня в замызганной квартире.
Под пылью и залежалостью воздуха пытаешься найти выключатель – не утруждай себя, белые паучьи коконы углов давно светят мне ярче любых колбочек и палочек ваттных люстр. Бывает, смотрю на потолок, и кажется, идет снег – домашний, пушистый, мягкий, теплый. Прикоснись – и он растает, прямо как всамомделишьний, первый, зимний…
Ты пробираешься ко мне сквозь эти сугробы – паутинный снежок обвивает твои кудри (как я завидую ему!), смыкает ресницы, путается под ногами, трогает твои шероховатые руки, пахнущие срубленным хвойным лесом (не вынуть этого аромат из моей памяти!), он бесцеремонно пытается поцеловать тебя в губы …А ты морщишься, отмахиваешься, кривишься от этих паучьих нежностей, надрывно выкрикиваешь чье-то имя…наверное, мое…прежде, ты никогда ТАК не произносил его, ты вообще никогда не произносил его... Знаешь, в крике все слова изменяются до невероятности – сразу и не узнаешь, а тем более в этом твоем голосе…голосе, в котором я смакую каждую высоту звука, пробую на вкус буквы –и нахожу в них все пропущенные цвета радуги. Так любуются красотой скрипки, не поспевая за мелодией смычка… Ты кричишь мое имя - я не оборачиваюсь.
Даже не шевелюсь. Замерла около окна. В оцепенении, в ожидании (разве вечность измеряется в часах?), когда ты придешь, отыщешь меня в этой замызганной квартире.
Когда, пробираясь сквозь паутинные пыльные сугробы, будешь кричать мое имя.
И вдруг увидишь… как я стою неподвижно около окна.
И жду.
Тебя.
Целую вечность.