ЖЕСТОКИЙ ДЕНЬ
Жестокий день. Молящие глаза
бездомных псов, и солнце ледяное,
висящее так низко, что нельзя
пройти, не оттолкнув его рукою…
Шарообразна в полдень пустота.
Неласково заплатанное небо.
Да, сытость грех, а нищета чиста –
но и душа умрет с тоски по хлебу,
а плоть, поистрепавшись на камнях,
на три замка запрет стальные двери,
чтоб пестовать детенышей огня
и тихо плакать о наивной вере.
Мир на земле, покой на небесах,
и кров заветный, деревом хранимый…
Об этих ли нехитрых чудесах
молю тебя, Господь неумолимый?
А может быть, тебе и впрямь видней,
какие здесь продиктовать поступки?
Но почему лишь острые скорлупки
нам остаются от счастливых дней?
И нет возврата к ласковым глазам.
Все одиноки – голодны – усталы.
Так души превращаются в кристаллы
и возвращают холод небесам.
ИНТЕРЬЕР
Дом. Тишина. Облупленные стены.
Жилье-аквариум, дремотный древний мир.
Здесь нет чудес, и всё обыкновенно:
диван и стул, засиженный до дыр,
убогий стол с разрозненным сервизом,
комод, где вянут вещи в тесноте,
в углу присел усатый телевизор
и держит жизнь в зеленом животе.
Людей не видно. Сгорбленные галки
заглядывают в мутное окно
и шепчутся, как старые гадалки,
о том, что знать им вовсе не дано.
ВИДЕНИЕ
Два раза Смерть являлась мне во сне
в простом обличье бабушки смиренной
с глазами тихими и светлыми, как снег,
летящий из распахнутой Вселенной.
Она звала к некрашеным крестам
на деревенском кладбище над Волгой,
где траурные ели тут и там
вонзают в небо черные иголки,
и праведник, спокойный, как зима,
выходит из березового склепа,
чтоб поглядеть с высокого холма
на нищие поля с нелегким хлебом,
на сирую церквушку вдалеке,
на деревце, вцепившееся в крышу,
чтобы искупаться в горнем молоке –
и вскинуть крону выше, выше, выше…
Лишь белое и черное вокруг.
Лицо простора резко и сурово.
Изменит враг, вдвойне изменит – друг,
но не изменит бабушкино слово,
зовущее к некрашеным крестам,
манящее покоем голубиным,
сулящее успение глазам
и отдых телу в ласковых перинах…
Два раза Смерть являлась – не за мной.
А я пошла бы кротко и печально
за погорелицей, за нищей сиротой,
за бабушкой моей многострадальной…