Короткий зимний день скисает, как творОг,
прокисший желтый снег чернеет у дороги,
с размаху бьет в глаза с базара у ворот
наивный анилин букетиков убогих.
Их праздничный раскрас вот-вот задребезжит
как нерв в больном дупле при встрече с жестким мясом.
В них заключен рассказ об истине и лжи.
Они просты как снег, поддельны как пластмасса.
Они из тех времен, когда кусался шарф,
и лыжные штаны ледышками звенели,
дорожка и сугроб – дворовый наш ландшафт
не таял с ноября до самого апреля.
Сосулечный колосс под низкой крышей рос,
мороз сгущал тепло под лампой золотою,
привычная рука нам утирала нос
проглаженным платком, пропахшим чистотою.
И в валенок валясь, горячий и сухой,
холодный снег сникал, не охлаждая ногу,
медлительно сочась, обсыпанный трухой,
он там существовал ледышкою убогой.
И холод шубный жар унять не в силах был,
когда за бабкой вслед влекло меня к базару.
Вспотевшая спина и щек румяный пыл
встречались белым днем с Даниловкою старой.
Роскошные ряды, где семечки в мешках,
шиповник и фасоль на узеньких прилавках,
в набухших от работы сморщенных руках
ромашки, васильки, тюльпаны и купавки.
О бабушки в платках! О феи прежних зим!
Ваш облик ослеплял, как золото нескромен.
Ваш плюшевый жакет сверкал, как новый ЗИМ,
ваш валяный сапог, с галошей, был огромен...
Непрочный ваш товар принадлежал зиме.
Он цвел в морозный день, во вьюжной сердцевине.
Запасливый январь всегда держал в уме
хрустальную сирень и снежные жасмины.
Бумажные цветы в себе носили знак,
что лето не во сне, а было въявь когда-то,
но их ультрамарин, и кадмий, и краплак
пожизненной зимой казались нам чреваты.
Бумажные цветы – пожизненность зимы,
и лето навсегда – в руке завял букетик,
и вечную весну знавали в детстве мы,
и осень до конца времен на целом свете…
Мы жили не всегда у времени в плену,
в начале всех времен мы сами им владели,
размерив по часам надежду и вину,
мы выбрали себе убогие уделы.
Часы и календарь – теперь наш фронт и тыл.
По ним бежим от зла, добра бесплодно ищем,
но продают, как встарь, бумажные цветы
по воскресеньям здесь, у входа на кладбИще.
Сырой простор небес. Раскисший желтый снег.
Размокший вдрызг сапог да свалок перламутры…
Автобус – одинок. Его неспешен бег
сквозь сумерек творОг, лишь только минет утро.
1997