На этом береге высоком
И смерти нет, и свет в окне…
Ю. Мориц
Сергей Владимирович проснулся от боли в пояснице. Разбудили почки.
- Опять, - вздохнул он беспомощно и сразу же вспомнил о недавней операции.
Часы показывали четверть десятого.
«Проспал», - Сергей Владимирович нехотя откинул одеяло, медленно поднялся и, засунув худые ступни в старые тапочки, прошёл в ванную.
«Позавтракать не успею, Самсонова не предупредил…чёрт… надо ещё за квартиру заплатить, ах, небеса-небеса…»
Он послушал жалобное урчанье из горячего крана, повествовавшее об отсутствии воды, и яростно подставил ладони под изящную бурую струю холодной.
Умывшись, приступил к зубам. Паста брызгала на впалые щёки, украсила чуть заросший подбородок и даже попала на мощные, когда-то мускулистые от ежедневных занятий спортом плечи, теперь поникшие и ослабевшие. И всё его тело, ещё сохранившее признаки былой стройности, уже начало дрябнуть и преображаться в небольшие мешковатые складки.
Вот только небольшая светящаяся лысина на макушке была невероятно крепка, а в голубых, по-детски восторженных глазах сквозил интерес к жизни, и вспыхивала в них временами огненная, ничем не прикрытая радость.
Сергей Владимирович внимательно изучил своё отражение в мутноватом зеркале. Всё было, как обычно, кроме одного: ему показалось, что глаза блестят особенно ярко.
«Кажется, у меня температура… посидеть дома? Отлежатся? …. Нет! Именно сегодня материал срочный, в редакции ждут … аспирин выпью и пойду»
Через десять минут он торопливо шёл к остановке, досадливо вздрагивая, когда изношенные ботинки невзначай задевали спелые майские лужи или, не спрашивая совета, попадали в них всей костистой высохшей подошвой.
На остановке Сергей Владимирович запрыгнул в отъезжающий, старчески брюзжащий автобус и успел подумать, что он ещё ничего, почти олень, и не зря когда-то пятиборьем занимался. Подумал – и сразу веселее стало.
«Неплохой бы получился снимок: весенний день, лужи, дома, собаки, автобусы, люди, снова лужи и небо в водяных каплях».
Он встал на цыпочки, стараясь заглянуть в окно из-за чьей-то крепкой спины в серой ветровке. Автобус качнуло, и желание удалось осуществить. Перед глазами промелькнул суетливый ряд машин, яркая вывеска магазина, и две старушки на тротуаре. У одной в руках палочка, а у другой – кот. Хвост кольцом, глаза-иллюминаторы, и морда глупая, холёная…
«Ну, прямо как наш питерский кот из общежития»
Сергей Владимирович улыбнулся, вспомнив студенческие годы. Он учился в Санкт-Петербурге в Институте Культуры на режиссёрском факультете, получая второе, долгожданное и выстраданное образование. До этого было Училище Искусств, актёрские пробы и мечта. Мечта о театральных постановках.
«Только тот кот был тощий, голодный, но глаза такие же: иллюминаторы. Как же его звали? Кажется, Дымок, а, может, и нет….»
И он вдруг отчётливо вспомнил, как тот самый кот участвовал в их студенческих спектаклях, слушал ночные разговоры о тогда ещё непременно розовом будущем, лечил от простуды и мурлыкал песни в часы ностальгии.
И ещё яснее, с невероятной быстротой пронеслись перед ним на солнечной карусели годы учёбы, книжные споры, пирожки с вишней, Марина в белой майской ночи, рождение дочери, поэзия Лорки и снова кот с глазами-иллюминаторами...
Возле окна освободилось место, и теперь он мог беспрепятственно в него смотреть. Карусель завертелась быстрее…. Возвращение в родной город, работа в литературном журнале, неудачная режиссёрская деятельность в театре, подрастающая дочь, безденежье, грустные глаза жены и поэзия Лорки.
Дальше совсем быстро…. Работа фотокорреспондентом в газетах «День» и «Донская Культура», развод с женой, взрослая дочь, уставший организм, одиночество и поэзия Лорки.
Сергей Владимирович снова взглянул на лужи и подумал обо всех своих непоставленных спектаклях и недописанных пьесах…
Глаза заблестели ярче.
«Кажется, аспирин не помогает»
В редакции он провёл несколько бесполезных часов, развлекаясь томительным ожиданием Самсонова среди сигаретного дыма коридоров, и десять минут существенных, когда сдал фотоматериал и получил долгожданную заработную.
- Да, Серёжа! – бросил Самсонов, продолжая рассматривать принесённые им снимки, «Донскую Культуру», видимо, придётся закрыть.
- Как так? – ахнул Сергей Владимирович. – Что же это Вы, Александр Борисович, у людей культуру крадёте?! Газета хорошая.
- Хорошая! Я так решил. Ну что ты на меня смотришь? Не рентабельно! Ты пойми: ради культуры сейчас никто работать не станет!
- Ну что же это Вы за всех отвечаете!
- Да, виноват, но тебя, видимо, в красную книгу заносить придётся, Сергей Владимирович. Знаю, что скажешь, но, увы, Цветаевы и Лорки уснули на галёрке. Где я деньги возьму? Всё!
И Самсонов снова уткнулся в снимки.
Когда Сергей Владимирович вышел на улицу он понял, что таблетка явно не действует, потому что горят теперь не только глаза, но и лицо пылает. И ему вдруг безобразно, непременно сейчас, до стыда и ужаса захотелось домой! И он уже повернул в нужном направлении, но потом так же внезапно подумал, что дома его всё равно никто не ждёт, что постель холодная, в холодильнике зима, а сегодня надо ещё зайти в филармонию и встретиться с Женей. При воспоминании об этом Сергей Владимирович снова повеселел и двинулся к остановке.
В филармонию он не попал.
- Вы куда? – иронично спросил человек в кожаной куртке у входа, с маленькими злыми глазками и котрабасообразным туловищем, которое очень хорошо вписывалось в проход.
- Как куда? – Сергей Владимирович даже растерялся. – Я фотокорреспондент газеты «День».
- Фотокорреспондент?
Человек в кожаной куртке ещё раз внимательно изучил его худенький невзрачный плащик, чавкающие ботинки, нелепый пакет в руках, и нескрываемая ирония сильнее прежнего задышала у него на лице.
- Не положено!
- Почему? Я здесь уже десять лет работаю.
- По какому поводу?
- Концерт ирландского ансамбля, хочу несколько снимков сделать.
- Пропуск!
- Пропуск?
Сергей Владимирович принялся беспомощно ощупывать своё озябшее тело, и после пятиминутных усилий понял, что именно сегодня пропуска у него нет.
«Ах, да! Конечно! Он же в редакции остался! У Самсонова на столе среди фотографий! Что же это я!»
- Извините, забыл, но Ваш директор меня хорошо знает, странно, никогда раньше…
Он запнулся.
- Придёте, когда найдёте, - хмыкнул мужчина в проходе, - а мне всякую шваль пускать не велели!
Его указательный палец выстрелил в Сергея Владимировича.
- Позвольте, - негодующе сказал Сергей Владимирович, - что Вы себе позволяете! Где Римма Васильевна? Десять лет работаю, а такого отношения не помню!
- А, ну-ка, дядя, давай, шагай отсюда! На двоих! Фотокорреспондент! – хихикнул контрабас и захлопнул дверь.
Сергей Владимирович отчаянно в неё забарабанил, вцепился в медную ручку, опять забарабанил, снова вцепился, и вдруг сразу как-то поник и опустил руки.
«Немедленно свяжусь с Самсоновым, с Риммой Васильевной… десять лет работаю – и нате Вам!!!»
Он ещё раз отчаянно постучал, но дверь больше не открывали. Тогда Сергей Владимирович сделал несколько шагов, остановился, вернулся, облокотился о дверь и подумал, что Самсонов, наверное, занят, «Донскую Культуру» всё равно закрывают, а Римма Васильевна … откуда он ей сейчас позвонит? Сотового телефона у него до сих пор не было, а телефоны-автоматы поблизости давно бездействовали.
Внезапно ему захотелось плакать. От усталости. От голода. От одиночества. Оттого, что впереди ещё одна операция и оттого, что он, общавшийся с профессорами Петербургского университета и знавший Фауста наизусть, никак не может купить себе новые ботинки и, несмотря на зрелый возраст, так и не научился отвечать на бьющее под дых хамство.
Сергей Владимирович взглянул на часы.
«Пешком прогуляюсь… через полчаса на месте буду»…
Женя уже ждала его. Она сидела на скамейке и что-то внимательно читала на больших листах формата А 4.
Он приблизился.
- Здравствуйте!
- Ой, не заметила Вас!
Её большие мечтательные глаза ожили и заулыбались, отчего Сергей Владимирович тоже невольно улыбнулся.
- Написали?
- Написала.
Она протянула ему листы.
- Спасибо! Наверное, в последний раз. Газету закрывают. «Нерентабельно», - перекривил он Самсонова и сел рядом.
Женя всмотрелась в его осунувшееся лицо и вдруг заметила, как он постарел с момента их знакомства…
Это случилось два года назад. Всё в той же филармонии. Тогда в их провинциальный город с концертом приехал сам Е. Дога! Естественно, в зале – аншлаг, в сердцах – розы в саду. И музыка, музыка, музыка…
В антракте лавина людей вынесла её в фойе, и около входа в буфет она неожиданно увидела человека с фотоаппаратом. Скромно одетого, ничем не отличающегося от сотни других, если бы не его глаза! Эти глаза горели на лице, как фонарики на праздничной ёлке, а вслед за ними наряду с порывистыми движениями рук танец подхватывали ноги и неслись мимо людей в восторженном порыве искусства.
Женя подошла к нему. Они разговорились, и она попросила Сергея Владимировича сфотографировать её с композитором после концерта. Он на секунду смутился, но пообещал.
Однако осуществить задуманное оказалось непросто. Едва стихли последние аплодисменты, как на сцену устремилась пёстрая, шумно вздыхающая толпа поклонников. Она окружила маэстро, и перед ним замелькал веер рук с листками бумаги, который дрожал и раскрывался в надежде получить автограф именитого гостя. Толпа суетилась, стараясь с помощью гаммы слов и коды восторгов выразить самую большую признательность его творчеству. Она суетилась, а тем временем Сергей Владимирович бегал по залу и её фотографировал.
Какое-то время Женя с интересом наблюдала за столь весёлым карнавалом, потом поднялась на сцену и попыталась проникнуть сквозь толщу воздыхателей. Вскоре ей это удалось. Когда высокий плечистый парень, закрывающий собой приличную часть пространства, неожиданно отошёл в сторону, она устремилась в проход и через мгновение оказалась рядом с композитором. Неожиданно её храбрость поднялась вверх и обрушилась в стороны девятибалльной волной решимости. Женя взяла под руку маэстро и громко позвала:
- Сергей Владимирович!
Где-то в зале фотокорреспондент вздрогнул и прислушался.
- Сергей Владимирович! – ещё громче закричала Женя и, повернувшись к Доге, улыбнулась ему так мило, что почти сделала книксен.
- Нас с Вами сейчас будут фотографировать. Пожалуйста, посмотрите вон туда!
Она кивком указала на Сергея Владимировича.
- Сергей Владимирович!
Тот уже подошёл ближе к сцене и направил на них свой старенький надёжный фотоаппарат.
Дога тоже не растерялся. Он обнял Женю за плечи, сверкнул гордой улыбкой и взлетел благородной сединой, всем своим видом давая понять, что происходит нечто значительное.
И окружающие сразу как-то расступились, в центре осталось только двое: она и Е. Дога….
С тех пор Женя и Сергей Владимирович подружились. Она писала для него статьи о заезжих знаменитостях, а он её с ними фотографировал. И всё время что-нибудь рассказывал, рассказывал, рассказывал…. А она слушала бесконечно. Этот человек был глобусом знаний и компасом оптимизма. В худеньком плаще, стареньких ботинках, воспитанный человек с музыкой в глазах…
«Постарел…»
Сейчас музыки не было. Он сидел рядом как побитый пёс и растерянно моргал.
- Вы извините, я себя неважно чувствую. Кажется, у меня температура, - тихо сказал Сергей Владимирович.
- Ну, что Вы! – воскликнула Женя и замолчала.
- А!
Он вдруг махнул рукой.
- Пустяки. Может, пройдёмся?
- Конечно, - согласилась Женя.
Они поднялись со скамьи и медленно пошли через пустующий сквер.
- Пустяки, - повторил Сергей Владимирович. – Газету жаль. Хотя, если подумать… я просил разных профессоров, академиков, заслуженных и уважаемых людей, и они писали свои статьи бесплатно, из уважения ко мне и… к культуре. Они писали, Вы писали, а толку…
Женя не ответила.
Некоторое время шли молча. Миновали сквер, оказались на многолюдной улице и продолжили путь вместе с рычащими автомобилями, обходя знакомые, похожие одна на другую, лужи, местами зияющие на тротуаре. И ничего особенного вокруг не происходило, но в какую-то секунду Сергей Владимирович неожиданно вздрогнул, подпрыгнул, запрокинул голову и с невероятным оживлением, переходящим в судорожно-ревущий восторг, воскликнул:
- Какое небо! Женечка! Вы только посмотрите, какое сегодня небо!
Он остановился, распахнул глаза и больше не двигался. Тогда Женя тоже взглянула на небо.
Над ручьём машин, серым перламутром улиц и верхушками тополей в свежей майской листве, над газовым облаком, лениво повисшем в спёртом воздухе, над пыльными проводами и разной обыденной шелухой, которую, если захотеть, можно обнаружить всюду, сияло небо. Сияло назло этому газовому облаку, несущимся прохожим, которые за повседневной суетой давно разучились видеть и радоваться, назло лужам, всем мокнущим ботинкам и страждущим душам на свете.
Алые, янтарные, бирюзовые, малиновые, фиолетовые, ярко-розовые, золотисто-каштановые и нежно-голубые полосы чередовались, расходились, переплетались, множились, горели, образовывали новые цвета и щеголяли в них как в самых модных и шикарных нарядах на небесном балу по случаю весны или просто так!
Сергей Владимирович и Женя стояли рядом и любовались небом. Продолжали ворчать и взвизгивать машины, двигались куда-то торопливые фигурки людей, бежали глаза, нервно вздрагивали руки, путались ноги, и все спешили, спешили, спешили…. А они стояли и любовались небом!
- Евгения!
Сергей Владимирович перевёл на неё восхищённый взгляд. В нём уже звучала музыка.
- Жаль, что Вы не были на концерте Камбуровой. Она так божественно пела! А сама-то! Сама!
Он снова подпрыгнул, раскинул руки и запел, пританцовывая на тротуаре, изредка попадая в лужи и с любовью поглядывая на небо:
« Капли датского короля пейте, кавалеры! Капли датского короля...»
Женя наблюдала за ним и улыбалась…
Сергей Владимирович замолчал так же внезапно, как и начал.
- Давайте пройдёмся ещё одну остановку! – сказал он взволнованно.
- Давайте, - снова улыбнулась Женя.
- Я почитаю Вам стихи Лорки, Цветаевой, Мандельштама или… или кого пожелаете!
Он посмотрел на неё своими музыкальными глазами, взглянул ввысь и продолжил:
- Но сначала, конечно, Лорку! Ах, небо сегодня - необыкновенное!!!