В тот год зацвела мать-и-мачеха поздно:
Изменчивый май подходил к середине,
И в небе, уже по-весеннему синем
Светились неяркие летние звёзды.
Я шла по проспекту, дыша никотином
И дико сердясь на курящих прохожих.
Я думала: «мы по-другому не можем,
Мы вечно сердиты на всех без причины».
И день почему-то казался ненастным,
Как будто, за что-то на нас рассердившись,
Исчез в облаках за туманом Всевышний,
Всё небо раскрасивши серою краской.
И было так остро, до боли тоскливо,
Что вспомнился Лермонтов. «Скучно и грустно...»,
Вокруг на проспекте опять было пусто,
И очень хотелось стать снова счастливой.
Инерция? Ангел? А может, случайность? –
Меня привели к приоткрытым воротам,
Где тихо белело за липами что-то,
За дверью чего начиналась бескрайность.
Я молча вошла, поклонившись иконам
И встав позади, чтобы был виден клирос.
И в этот момент во мне что-то открылось,
И сердце опять стало сладко спокойным.
И я терпеливо стояла всю службу,
Порой подпевая вполголоса хору.
В душе было чувство большого простора,
Как будто я вспомнила старую дружбу.
Я вышла на улицу, щурясь от света,
Обняться готовая с каждым прохожим.
Денёк был улыбчивым, ярким, погожим,
Как будто уже начинается лето.
Я шла по проспекту, ведущему в Питер,
И всё кругом пело, горя оптимизмом,
И я наслаждалась и маем, и жизнью...
Не надо печалиться! Просто живите!
16 мая 2006 г.